Пастернак: на пути к пониманию

Имя Бориса Пастернака сегодня стало одним из самых частых в наших разговорах и рассуждениях о литературе. Это не случайно: происходит своего рода компенсация за долгие годы замалчивания (в лучшем случае) или злостной клеветы — в худшем. Зато теперь книги и публикации посыпались, как из рога изобилия.

Отчасти это связано с “реабилитацией” романа «Доктор Живаго», с появлением нескольких (пусть и не совсем удачных) фильмов на его основе, наконец, включением книги в школьные программы. А прозу и соответственно прозаика у нас всегда больше знают и любят, чем поэта. Тем более такого “за­умного”, как Пастернак.

Сегодня всякое уважающее себя издательство художественной литературы непременно желает выпустить книгу Пастернака в одной из своих “классических” серий. Так, «Альфа-книга» представило крупноформатное «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе», однотомниками стихов и прозы отметились и «Азбука», и «АСТ», и «Дрофа», и «НЛО», и «Вита нова», и «У-Фактория»; словом, как говаривал Винни-Пух, все-все-все (например, известное издательство ЭКСМО, увлёкшись, даже поместило на фронтисписе пастернаковского сборника вместо изображения Бориса Леонидовича фотографию молодого Маяковского — теперь за этим томиком охотятся коллекционеры курьёзов)… Не говорю уже о вызвавшем бурю восторженных откликов непросвещённых читателей (и не менее шумный шквал разгневанных отзывов читателей-специалистов) биографическом романе Дмитрия Быкова, выдержавшем уже несколько переизданий в прославленной «ЖЗЛ».

Наконец, вышло и так называемое «Полное собрание сочинений» поэта в одиннадцати томах с мультимедиа-приложением на CD, куда вошли записи авторского чтения и некоторые переводы, по непонятной причине (ведь в последние годы Пастернак именно этой форме своего творчества уделял самое большое внимание) не попавшие в бумажную часть собрания.

В связи с этим очевидным бумом Пастернак стал героем многочисленных мемуарных публикаций, сенсационных “расследований” (вроде книги написавшего уже обо всех, кажется, тайнах и загадках русской культуры Бориса Соколова) и, что особенно интересно для нас, серьёзных научных исследований.

Среди них в первую очередь хотелось бы назвать книги двух ушедших недавно из жизни крупнейших русских филологов, по характерному совпадению занимавшихся в последние годы жизни загадками (безо всякой мистики) творчества поэта: М.Л. Гаспарова и С.Н. Бройтмана.

Первый посвятил двум книгам поэта две небольшие брошюры (“томов премногих тяжелей”, говоря словами Фета; вторая книга выпущена посмертно). Написанная совместно с К.М. Поливановым книга «“Близнец в тучах” Бориса Пастернака: опыт комментария» (М.: РГГУ, 2005. 143 с. // Чтения по истории и теории культуры. Вып. 47) — это своего рода опыт “перевода” сложной поэзии Пастернака на общепонятный бытовой язык, перевода и одновременно комментария, делающего понятными не только оригинальные сравнения и метафоры, но и жизненные реалии, породившие эти стихи и отразившиеся в них.

Вторая книга, на титульном листе которой сошлись имена другой пары видных пастернаковедов — И.Ю. Подгаецкой и М.Л. Гаспарова (Гаспаров М.Л., Подгаецкая И.Ю. «Сестра моя — жизнь» Бориса Пастернака. Сверка понимания. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2008. 192 с. //Чтения по истории и теории культуры. Вып. 55) — тоже не совсем обычный комментарий, на этот раз — к книге поэта «Сестра моя — жизнь». Это действительно некоторая построчная “сверка понимания” сложнейших стихо­творных текстов, которыми читатель чаще всего просто любуется, не стараясь вникнуть в их смысл. Но Гаспаров и его соавтор так не могли: им нужно было понять, что именно хотел сказать поэт, а потом поделиться этим пониманием с другими, “сверить” разные взгляды на одни и те же стихотворения. И идеальной формой для такой сверки выдающиеся филологи посчитали прозаический пересказ стихов.

В книгу вошли также толкования пастернаковских текстов, записанные со слов Гаспарова итальянской слависткой Р.Сальваторе, несколько гаспаровских разборов стихов Пастернака, переписка учёного с коллегами по поводу поэзии Бориса Леонидовича.

Интересно, что чуть раньше (но тоже посмертно) вышла книга С.Н. Бройтмана, тоже посвящённая в основном особенностям книги «Сестра моя — жизнь»; в отличие от гаспаровских “толкований”, это — сугубо академическое описание, основанное на теоретико-литературных построениях известнейшего нашего лириковеда (Бройтман С.Н. Поэтика книги Бориса Пастернака «Сестра моя — жизнь». М.: Прогресс-Традиция, 2007. 608 с.; я писал о книге подробно в «Литературе»: 2007. № 24).

Общий вывод всех этих работ (при всей их несомненной непохожести) можно было бы сформулировать так: чтобы понять стихо­творение, надо многое знать о его авторе, эпохе его написания, о той культурной атмосфере, в которой оно возникло. Казалось бы, аксиома, а сколько у неё противников, утверждающих, что стихотворение должно быть понятно каждому и притом безо всякого усилия — душевного и умственного!

Можно сказать, что Пастернаку и его ранним книгам повезло: после скрупулёзных комментариев Гаспарова и Бройтмана их может понять каждый школьник. И уж как минимум — каждый учитель словесности, который возьмётся за объяснение этих всегда считавшихся непонятными стихотворений…

Хотя бы до некоторой степени восстановить справедливость по отношению к другим книгам поэта взялась ещё одна известная исследовательница творчества Пастернака — А.С. Сергеева-Клятис, выпустившая в московском издательстве сборник материалов о романе в стихах «Спекторский» («Спекторский» Бориса Пастернака. Замысел и реализация. М.: Совпадение, 2007. 232 с.; см. рецензию в «Литературе»: 2008. № 16), включив в том текст романа, черновые материалы к нему и “сопутствующее” замыслу произведения поэта. А в предисловии к сборнику составительница так определяет главную особенность этой несправедливо отодвинутой на второй план книги поэта: “За небольшим исключением слушатели сходились во мнении о художественной несостоятельности вещи, композиционной слабости и отсутствии сюжетной связи.

Между тем для Пастернака «Спекторский» — чётко выстроенное произведение с цельным сюжетом, стоит в начале того пути, который через двадцать лет приведёт поэта к роману «Доктор Живаго». Не только сам Сергей Спекторский представляет собой образ, родственный Юрию Живаго, но, главное, философская и историческая концепция романа в стихах практически без изменений переходит в роман прозаический. Собственно можно даже сказать, что «Спекторский», задуманный как часть большого романа, генетически связан с «Доктором Живаго», ставшим воплощением так и не написанного Пастернаком в двадцатых годах прозаического произведения”.

В сборник статей другого известного интерпретатора произведений Бориса Леонидовича К.М. Поливанова (Поливанов К.М. Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения. М.: ­ГУ ВШЭ, 2006. 272 с.), одного из соавторов М.Л. Гаспарова, вошли в основном биографические очерки, а также материалы, жанр которых был точно обозначен автором как “диалоги” и “параллели”. Статьи посвящены в основном тем современникам поэта, которые сыграли непосредственную роль в его судьбе и творчестве: Ахматовой, Цветаевой, Игорю-Северянину, Маяковскому, Андрею Белому. А в разделе «Прочтения» помещены конкретные комментарии к нескольким известным стихотворениям поэта — «Гамлет», «Вальс с чертовщинкой», «Свистки милиционеров», «Марбург».

Наконец, сборник статей, выпущенный «Языками славянской культуры» по следам одноимённой конференции, проведённой в пастернаковской Перми («Любовь пространства...». Поэтика места в творчестве Б.Пастернака. М.: Языки славянской культуры, 2008. 424 с.); известно, что местные энтузиасты даже сам город переименовали (в своём кругу, разумеется) в живаговский «Юрятин», назвав так культурный фонд; недавно здесь вышел даже «Путеводитель по Юрятину». В книгу вошли статьи таких всемирно известных исследователей творчества Пастернака как Вяч. Вс. Иванов, Ж. де Пруайяр, М.Окутюрье, А.Ливингстон, Т.Венцлова, И.Смирнов. Но наиболее интересной выглядит всё же “практическая” часть сборника, написанная пермскими учёными во главе с известным специалистом по так называемой “гуманитарной географии”, автором известной книги «Пермь как текст» Владимиром Абашеевым.

Это — не “литературное краеведение” в традиционном понимании, а стремление понять и объяснить, как “любовь” конкретного пространства формирует художественный мир оказавшегося внутри него в силу обстоятельств поэта. Книгу завершает подготовленный Абашеевым «Пермский альбом Бориса Пастернака» — своего рода свод реальной информации о пастернаковской Перми и о “пермском” Пастернаке. Кроме того, здесь впервые публикуются фрагменты воспоминаний Б.И. Збарского о жизни во Всеволодо-Вильве и богатые фотоматериалы.

Есть ещё немало книг, о которых следует рассказать, которые можно порекомендовать практически заинтересованному читателю. Но здесь, в согласии с профилем издания, назову лишь три из них: сборник статей Григория Амелина и Валентины Мордерер с гумилёвским названием «Письма о русской поэзии» (М.: Знак, 2009. 424 с. Серия: Studia philologica), добрая треть которых посвящена различным аспектам творчества Пастернака, а также две документальные книги, посвящённые уже не собственно литературе, а приключениям последней книги Пастернака — его роману «Доктор Живаго». Это книга итальянского журналиста Серджо Д'Анджело «Дело Пастернака. Воспоминания очевидца» (М.: Новое литературное обозрение, 2007. 192 с.) — того самого, которому в своё время Борис Пастернак передал рукопись романа, чтобы тот вывез её на Запад и передал издателю Фельтринелли, — и сочинение его русского коллеги Ивана Толстого «Отмытый роман Пастернака “Доктор Живаго” между КГБ и ЦРУ». (М.: Время, 2009. 496 с.) — журналистское исследование той же истории, увиденное со стороны и с сегодняшней точки зрения. Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет.

В своё время Игорь Смирнов назвал свою книгу о «Докторе Живаго» «Роман тайн». Время проходит — но тайны большого русского поэта не только остаются, но и продолжают накапливаться. Раскрыть их все, наверное, не удастся никогда, да этого и не требуется: ну какой великий поэт без тайны! А вот приблизиться к более глубокому и точному пониманию творчества Пастернака, его не всегда понятных с первого прочтения произведений — задача актуальная.
И сегодняшняя филология с успехом начинает её решать.