Возвращение к истокам, или Вновь о героях русских былин

На написание этой статьи меня, как ни странно, вдохновил просмотр современных российских анимационных фильмов о русских богатырях Алёше Поповиче и Добрыне Никитиче. Единственное, что в этих фильмах, на мой взгляд, совпадает с былинным сюжетом и характеристикой как богатырей, так и их окружения, — это отдельные, общего плана сюжетные линии (богатырь отправляется на борьбу со злыми силами) и имена героев. Всё остальное к былинам как к “стихотворным сказаниям, в которых отражена реальная историческая основа (здесь и далее в цитатах курсив мой. — Л.Т.) и изображаются герои и события, созданные народной фантазией” (Альбеткова Р.И. Русская словесность. 9 класс. М.: Дрофа, 2000. С. 285), как к “русскому эпосу, повествующему о событиях, связанных со становлением и защитой Древней Руси”, и к богатырям, чьи качества, в первую очередь, проявляются “в воинских подвигах во имя… родной земли” (Библиотека русского фольклора. Былины. М.: Советская Россия, 1988. С. 7–8), имеет весьма опосредованное отношение.

Конечно, можно объяснять характеры героев и развитие сюжета современным восприятием произведений устного народного творчества, но безнравственно при этом превращать героическое сказание из истории Отечества в фарс. Думается, наша учительская задача при изучении русских былин, где главными действующими лицами являются могучие богатыри (вспомним, что словом богатырь мы привыкли оценивать людей в проявлении их лучших качеств и беспредельных возможностей), — восстановление исторической справедливости, обращение к истокам, к старинным текстам, дающим истинное представление о характерах защитников Древней Руси.

Обычно на уроках анализируют две былины: «Вольга и Микула Селянинович» и «Илья Муромец и Соловей-разбойник», предлагая в качестве дополнительного материала произведения «Добрыня и Змей», «Святогор и Илья Муромец». Слабые учащиеся вполне могут ограничиться прочтением этих текстов; те же, кто склонен к поисково-исследовательской деятельности, могут расширить круг чтения, включив в него, например, былины об уроженце “Ростова красна города” Алёше Поповиче, новгородце Василии Буслаеве, о боярском сыне Дюке Степановиче, “торговом госте” Садко, богатом воеводе Чуриле Плёнковиче, именитом вельможе из Новгорода Ставре Годиновиче и другие. Можно предложить учащимся более глубоко, чем в рамках школьной программы, исследовать особенности характера русских богатырей, выявить их морально-этические качества, вызывающие любовь и уважение сограждан — современников и потомков, определить, опираясь на тексты произведений, на исторические и литературоведческие исследования, круг лиц, являвшихся прототипами того или иного героя. На наш взгляд, погружение в подлинный, а не извращённый сегодняшними аниматорами мир героического сказания эпохи Киевской Руси — это познавательная и увлекательная деятельность для пытливых подростков, круг интересов которых не ограничен боевиками, примитивными комиксами и компьютерными “стрелялками”. И мы, учителя, просто обязаны такому погружению помочь.

Известно, что большинство былин, или иначе — ста́рин, сложилось в Киевской Руси, что подтверждается их содержанием: действие многих из них разворачивается в Киеве, на пути к нему или от него и так или иначе связано с именем князя Владимира Красное Солнышко. У этого эпического героя есть конкретный прототип — внук киевских князей Игоря и Ольги, сын князя Святослава и ключницы Малуши, то есть, по сути, бастард, не имеющий права на киевское княжение. Не случайно летопись сохранила историю о том, что, когда Владимир посватался к дочери полоцкого князя Рогволода, надменная Рогнеда отклонила это предложение словами: “Не хочу розути робичича”, то есть сына рабыни. Однако судьба благоволила сыну Святослава: он ещё при жизни своего отца, как рассказывает «Повесть временных лет», совсем юным занял княжеский престол в Великом Новгороде.

А впоследствии, возмущённый отказом полоцкой княжны, робичич со своей дружиной стремительно захватил Полоцк, убив Рогволода и его сыновей и силой принудив Рогнеду к свадьбе; затем новгородский князь с войсками двинулся на Киев и взял его. Когда же бежавший из столицы князь Ярополк погиб от руки наёмника, Владимир окончательно утвердился на киевском престоле, а после смерти был причислен Церковью к лику святых за то, что обратил языческую Русь в православную веру.

И всё же былинный князь Владимир и его исторический прототип — это лица разные. Герой стáрин — это художественный образ, эпический персонаж, вокруг которого группируются былины. Характер былинного Владимира отличается двойственностью: с одной стороны — это могущественный правитель, собравший вокруг себя для защиты Отечества многочисленных богатырей. Сказители стáрин награждают его эпитетами “славный”, “ласковый”. Он часто собирает гостей на “пированьице, почестен пир”, где проявляет щедрость, не гнушается пригласить не только бояр и дружину, но и “купцов да людушек богатыих, а и простолюдие”: “идите без стесненьица!” («Женитьба князя Владимира»). При необходимости князь может смирить свою гордость и признать вину («Ссора Ильи Муромца с князем Владимиром»): Владимир просит прощения у несправедливо обойдённого на пиру и посаженного “в погреба холодныи” Ильи Муромца, когда Руси грозит нашествие царя-Калина. Целуя богатыря “в уста сахарные”, он слёзно умоляет Илью постоять “за веру, за отечество… за славный Киев-град… за матушки Божьи церкви”.

В.Васнецов. «Илья Муромец»

Но в то же время, считают некоторые исследователи (см., например, примечания к былинам П.Д. Ухова и В.И. Чичерова в книге: Русские народные былины. М.: Детгиз, 1958), эпический образ князя Владимира в течение веков претерпевает изменения не в лучшую сторону: в более поздних вариантах старин ему становятся присущи спесь (во многих вариантах былины о ссоре князь не зовёт на пир Илью Муромца именно из-за его крестьянского происхождения); неоправданная вспыльчивость: “поразгневался на старого казака Илью Муромца, засадил его во погреб во холодныя да на три года поры-времени” («Илья Муромец и Калин-царь»), отдал приказ “засадить в погреба глубокие” “молодого Ставра сына Годиновича из тоя из земли Ляховицкия” за его рассказ о мудрой и красивой жене “Василисе Микуличне” («Ставр Годинович»); порой даже трусость: он не только прячется “за высокое крыльцо”, накрываясь “куньей шубонькой”, “от посвиста соловьего” («Илья Муромец и Соловей Разбойник»), но и — что более недостойно — посылает “грамоту повинную” царю Калину в том, что готов платить дань, и просит только предоставить ему для “сбора великого” “поры-времячка на три года. На три года и на три месяца, на три месяца да ещё на три дня” («Илья Муромец и Калин-царь»).

Тем не менее былинный князь Владимир — это прежде всего образ правителя, сумевшего, в отличие от исторических князей-современников, организовать борьбу против иноземных захватчиков, сплотить вокруг киевского престола богатырей из разных русских и зарубежных земель.

Главный из них, самый любимый народом (такой же народной любовью пользуется, пожалуй, ещё только один былинный персонаж — Микула Селянинович — крестьянин-землепашец) — это “старый казак да Илья Муромец”. “Ильюша”, “Иленька”, “Ильюшенька”. Так ласково называет народ своего защитника, не позволявшего врагам “слезить отцов-матерей… вдовить да жён молодыих… сиротать да малых детушек” («Илья Муромец и Соловей Разбойник»). Вся жизнь могучего богатыря, “тридцать лет и три года” не имевшего “во ногах хожденьица, во руках владеньица” и получившего, по Божьему велению, “силушку великую”, воплотившего в себе лучшие качества русского национального характера, воспета в былинах.

Историков и литературоведов всегда интересовал вопрос, существовал ли исторический прототип этого былинного богатыря. Наиболее распространена версия о том, что родился Илья в семье крестьянина Ивана Тимофеевича в селе Карачарове под Муромом (отсюда и его прозвище Муромец). В.И. Чичеров и П.Д. Ухов в предисловии к упомянутому сборнику русских былин отмечают, что жители города Мурома всегда гордились своим земляком и увековечили его память в местных названиях: ещё в XVI веке в Муроме были Ильинская улица, Богатырёва гора, Скокова гора (последнее название связано с улицей, по которой Илья якобы поскакал на свершение ратных подвигов). А в селе Карачарове указывали на колодец, образовавшийся от удара копытом богатырского коня Ильи. По другим источникам (например, по работам известного в XIX веке исследователя былин В.Ф. Миллера), копытом богатырского коня неподалёку от Мурома был выбит целебный ключ, дающий богатырскую силу и здоровье, а над ним построена часовня, к сожалению, несохранившаяся. Литературовед Ф.М. Селиванов, составитель сборника «Библиотека русского фольклора. Былины», в комментариях к текстам былин отмечает, что ещё в середине XIX века жители Мурома указывали на старое русло Оки, якобы заваленное Ильёй Муромцем, когда он, сдвинув гору, пробовал свои силы. Таким образом, многие исследователи считают, что Илья Муромец — выходец из Северо-Восточной Руси, которая к ХII веку стала, в отличие от утратившего былую силу Киева, играть ведущую роль среди древнерусских земель.

Однако есть и другие точки зрения на происхождение главного русского богатыря. Так, в тексте былины «Илья Муромец и Соловей Разбойник» о действиях героя сказано следующее: “Он стоял за-утреню во Муроме, ай к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град”. Обратим внимание, что, подъехав к городу Чернигову (а это уже Южная Русь — другие города после Мурома в тексте почему-то не упоминаются), Илья совершает первый свой подвиг: освобождает город от вражеской силы, которой “нагнано черным-черно, как чёрна вóрона” (а на битву с многочисленным врагом, разумеется, нужно немало времени). После победы от жителей богатырь узнаёт, что до Киева “прямоезжею дороженькой — пятьсот есть вёрст”, да к тому же она давно “заколодела, замуравела”. Однако Илья, сумевший по пути пленить Соловья Разбойника и приторочить его к седлу, несмотря ни на что, успевает всё-таки к обедне “в стольный Киев-град”. Известно, что сказители живописуют подвиги русского богатыря, часто используя гиперболу: “А и скачет он пониже облака ходячего да повыше леса стоячего”; Илья едет “по раздольицу, по чисту полю во тую силушку великую” и “бьёт-то силу, как траву косит, — у Ильи сила не уменьшается”. Однако даже такому силачу на выносливом и быстроногом богатырском коне невозможно совершить подобный путь за полдня! И тогда закономерен вопрос: а из Мурома ли ехал ко двору князя Владимира Илья? Историкам известно, что сравнительно недалеко от Киева, на Днепре, был расположен небольшой остров Муров: вот оттуда-то действительно можно было попасть в столицу Древней Руси за небольшой временной промежуток. Кстати, в некоторых вариантах былин (это отмечал ещё один из первых составителей сборников народного эпоса П.Н. Рыбников) прозвище Ильи звучит так — Муровец. Можно принять как версию? Полагаю, вполне.

В.Ф. Миллер (Очерки русской народной словесности. М., 1924. Т. 3. С. 86–90, электронная версия) выдвигает предположение о том, что родиной богатыря мог быть город Карачев Брянской губернии (в некоторых вариантах старин вместо названия села Карачарово звучат варианты: Карачаево, Карачево), с которым тоже связано немало местных легенд об Илье: в частности, недалеко от Карачева, у села Девять Дубов, по преданию, происходил бой Ильи Муромца с Соловьём Разбойником.

И наконец, на мой взгляд, интерес представляет ещё одна версия происхождения богатыря — он был иноземцем! Почему она стала возможной? Во-первых, об Илье Муромце, в отличие от Добрыни Никитича и Алёши Поповича, нет упоминания в древних русских летописях, поэтому некоторые исследователи, например, Н.П. Дашкевич, Н.Д. Кваш-нин-Самарин, М.Г. Халанский (см. статью Н.В. Филина «Об историческом прототипе Ильи Муромца», электронная версия), полагают, что он упоминается в летописных источниках под другим именем: возможно, Олега Киевского — знаменитого “вещего Олега”, близкого родственника варяжского князя Рюрика; возможно, легендарного богатыря Рогдая, тоже неславянина, прибывшего из Северной Европы на Русь и поступившего на службу к Владимиру Святославичу. Смерть этого бесстрашного, могучего воина оплакивал, как сказано в летописи, сам князь. (Кстати, возможно, не случайно у А.С. Пушкина, знатока русской истории и фольклора, в поэме «Руслан и Людмила» один из героев, “воитель смелый, расширивший своим мечом владений киевских пределы”, выступает под именем Рогдай.) Во-вторых, сам Владимир, если верить в происхождение княжеской (а затем и царской) династиии на Руси от Рюрика, был как минимум на четверть неславянином и охотно привечал у себя богатырей иноземного происхождения. Есть и ещё одна ассоциация: в русских летописях лексема Муром (или Мурам) упоминается дважды — как название русского города и городского поселения в Моравии (в IX — начале Х века самостоятельном государстве, а с середины Х века — области Чехии). Если учесть, что в былинах у богатыря Ильи есть ещё такие прозвища, как Мурамец, Муравец, Моровлин, Муравленин (последние два связаны с названиями Морав или Моров, обозначавшими то же, что и Мурам), то их лексическое значение можно определить как “моравский”, “выходец из Моравии”.

Итак, есть ряд версий происхождения Ильи, и ни одну из них нельзя считать стопроцентно доказательной. Однако для русского сказителя и слушателя, безусловно, предпочтительнее называть Муромца выходцем из Восточной Руси, потому что именно этот эпический герой представляется не только носителем мощи своего народа, но и выразителем его ума и гения.

В отличие от Ильи Муромца, связь второго по значению и известности русского богатыря, сподвижника и “брательки названого” Муромца, Добрыни Никитича с конкретной исторической личностью практически не подвергается сомнению. Большинство историков и литературоведов считает, что прообразом этого эпического персонажа является дядя Владимира Святославича по матери. В летописи, которая упоминает Добрыню исторического довольно часто, сказано, что он брат Малуши, ключницы княгини Ольги, и сын Малко Любечанина. Известно, что Добрыня, будучи старше Владимира, стал его наставником и товарищем в ратных и государственных делах. Именно он, как отмечено в «Повести временных лет», посоветовал новгородцам, пришедшим к Святославу Игоревичу “просить себе князя”, назвать в качестве претендента Владимира, и те последовали мудрому совету. В 980 году Владимир, как говорилось выше, посватался к Рогнеде и получил презрительный отказ. Словами гордой княжны была фактически опозорена связь Владимира с Добрыней, простолюдином, братом наложницы Святослава. И, как пишет известный историк середины XIX века С.М. Соловьёв (упоминание об этом в статье Галины Яковлевой «Добро с кулаками», журнал «Следопыт», 2007, № 8), Владимир “мстит за этот позор жестоким позором”: Полоцк разорён, князь с сыновьями убит, Рогнеду силой принуждают к замужеству. Достаточно подробны летописные сведения и о походах князя Владимира (в частности, на болгар в 985 году), где Добрыня сопровождал племянника в качестве военного советника и отличался настоящей мудростью. И, конечно же, известно, что Добрыня принимал самое активное (и жестокое!) участие в крещении Руси, и прежде всего вольных жителей “господина Великого Новгорода”. В «Иоакимовской летописи» есть слова, ставшие впоследствии народной пословицей: “Путята (тысяцкий. — Л.Т.) крестил мечом, а Добрыня огнём”. Справедливости ради следует сказать, что жестокие действия дяди Владимира Святославича были в значительной степени спровоцированы тем, что горожане, узнав о приближении к Новгороду Добрыни с византийскими епископами, сожгли его дом и убили жену.

И.Билибин. «Добрыня Никитич освобождает
от Змея Горыныча Забаву Путятичну»

Этот экскурс в биографию исторической личности необходим по двум причинам: во-первых, эпический герой Добрыня Никитич — это герой былин, создававшихся на территории Южной Руси и группировавшихся вокруг князя Владимира. Ряд былин об этом богатыре порождён историческими событиями (например, «Добрыня и Змей», где в аллегорической форме идёт речь о победе христианства над язычеством — богатырь побивает Змея шапкой земли Греческой, откуда на Русь пришла новая вера; «Дунай и Добрыня сватают невесту князю Владимиру» — здесь нашёл отражение реальный факт женитьбы князя Владимира на Рогнеде, будущей матери Ярослава Мудрого). Во-вторых, Добрыня исторический был не только мудрым, благоразумным советником Владимира Святославича, но и человеком жестоким, мстительным. Персонаж же старин «Добрыня сын Никитинец», «Добрынюшка» не просто храбр и умён, но и, в отличие от прототипа, обходителен, вежлив, дипломатичен. Именно он чаще всего может примирить Илью Муромца с князем и богатырей между собой, ему князь поручает задания, требующие выдержки, умения обходиться с людьми. Любовь и уважение народа к богатырю обусловлены и его незнатным происхождением (прежде чем стать воином в княжеской дружине, “Добрынюшка три года… ключничал… стольничал… приворотничал”, то есть был ключником, стольником, привратником при дворе князя Владимира — так сказано в зачине былины «Добрыня и Маринка»). Таким образом, в отличие от исторического лица, былинный Добрыня — герой во всех отношениях положительный, достойный подражания.

И наконец, несколько слов о третьем по значению русском богатыре, отличавшемся не столько силой физической, сколько хитростью, отвагой. Сказители отмечают, что он “напуском смел” и беспредельно храбр. Речь идёт об Алёше Поповиче, тоже имевшем исторический прототип — ростовского героя начала ХIII века Александра Поповича, участника сражения между росто-во-суздальскими и новгородскими войсками на реке Липице в 1216 году. Имя Александра, сына ростовского священника, встречается в летописных источниках неоднократно. Например, «Тверская летопись» сообщает, что после участия в начале ХIII века в междоусобной борьбе ростовского и новгородского князей “Александр-храбр” вместе со своим слугой Торопом (имя последнего, кстати, упоминается и в былинах) воюет, как и другие богатыри, на реке Калке с вторгшимися в пределы Южной Руси татарами и погибает там. Неизвестно, имел ли место этот факт на самом деле, потому что жизнь и подвиги “Александра-храбра” разные летописцы “растягивают” на несколько веков: в некоторых летописях воинская служба богатыря относится к концу ХI — началу ХII века (он сражается с половцами в дружине Владимира Мономаха); а отдельные летописные источники выводят его как участника сражений с печенегами в конце Х — начале ХI века в войске Владимира Святославича.

Б.Ольшанский. «Алёша Попович и Елена Краса»

Однако народная молва, отразившись в былинах, превратила ростовского воина в общерусского киевского богатыря, воевавшего против супостатов за Русь вместе с Ильёй Муромцем, Добрыней Никитичем и другими отважными товарищами по оружию в войске Владимира Святославича. В роли главного защитника Киева герой выступает лишь однажды: в широко известной былине «Алёша Попович и Тугарин Змеевич». Интересно, что здесь проявляется не только сила богатырская, но и предусмотрительность, сметливость героя. Он перед битвой с крылатым Тугарином “всю ночь не спал, молился Богу со слезами: «Создай, Боже, тучу грозную, а и тучу-то с градом-дождём»”, и Бог внял его молитвам — послал дождь с градом, промочивший Тугарину “крылья бумажные”, отчего “падает Тугарин, как собака, на сыру землю”. А встретившись после этого с Тугарином “во чистом поле”, богатырь хитростью заставляет змея оглянуться назад (якобы, по словам Алёши, они договорились биться “един на един”, а за противником “ноне силы — сметы нет”), и в этот момент Попович “подскочил, ему голову срубил”. В других былинах Алёша выступает обычно в качестве помощника других богатырей и проявляет, как и в старине о Тугарине Змеевиче, не столько богатырскую силу, сколько хитрость. В отличие от своих старших товарищей, Попович порой хвастлив, беззаботен, а иногда даже неблагоразумен, но всё же главные его качества — это беззаветная любовь к Отечеству и готовность пожертвовать жизнью во имя него.

В русских эпических сказаниях мы встречаем и других богатырей, известных своими подвигами. Их всех объединяет желание защищать свою землю. Полагаю, именно поэтому так важно для сегодняшнего юного читателя знакомство с героями русского эпоса, созданного много веков назад и отшлифованного народным талантом. Былины — память народа о своём героическом прошлом. А без памяти нельзя жить в настоящем и строить будущее.