Портрет в повести В.Г. Короленко «Дети подземелья»

Словосочетание “литературный портрет” трактуется двояко: как разного рода указания на внешний облик литературного героя и как развёрнутая характеристика конкретной исторической личности. В данном случае речь пойдёт о портрете как изображении персонажа художественного произведения. Обычно такое изображение усматривают в описании видимых примет героя. В словарях, справочниках, учебниках держатся за старинный принцип говорящей живописи: изобразить — значит определить, очертить словом, создать словесный рисунок.

Однако такое понимание портрета ничего не объясняет в целом ряде случаев. Показательный пример — тексты Э.Хемингуэя, которые строятся на диалогах без сопроводительных описаний, что нисколько не мешает читателю “видеть” участников разговора. Рисуночное толкование литературного портрета здесь явно не подходит. Между тем сплошь и рядом нас уверяют, что портрет в литературе — это описание примет, сообразных с характером героя повествования. Анализ портрета предлагают проводить, сосредоточиваясь на подобных словесных указаниях, рассеянных по тексту произведения: штрих + штрих + штрих — их сумма якобы и является изображением действующего лица. Но, как остроумно заметила В.Инбер, “можно со скрупулёзной точностью описать героя литературного произведения, показать, как он кашляет, зевает, моргает, разматывает кашне, ест ржаной хлеб или пирожное, пьёт шампанское или квас, и так далее, и так далее, и так далее, а читатель не увидит этого героя, не запомнит, не узнает при встрече. Только и останется в памяти копошенье деталей. Чёрточки не сложатся в черты”1.

Применительно к портрету то, что считается изобразительной вещественностью, формируется большей частью за пределами текста и зависит не от живописных подробностей, а от умения писателя обозначить словом больше того, что соответствует его лексическому содержанию. В конечном счёте — это проблема творческой силы художника. Она связана с его способностью “видеть” своего героя и воплощать в слове так, что герой становится зримым и для читателя. Линейно этот процесс выглядит следующим образом: отчётливое представление об индивидуальном облике персонажа у писателя — воплощение данного представления в слове — возбуждённое адекватное представление у читателя. Но слово как таковое здесь ещё не всё.

При портретировании в литературном произведении воспроизводится, в сущности, не внешность персонажа, а испытываемое художником ощущение данного героя во всех обстоятельствах бытия. В совокупности этих выраженных в слове ощущений и воспринимает героя читатель, общается с ним, испытывает на себе его влияние, “видит” его. Сила воздействия характера тем и обусловлена, сумел или не сумел художник всеми средствами, доступными искусству слова, передать воображению читателя это портретное представление о персонаже.

Смысл произведения возникает в сопряжении родственных элементов целого. У Короленко первообразом целого является обычно представление о главном действующем герое. “Даже и внешние обстоятельства, в которые Вы его поставите, — объясняет писатель Н.Каронину-Петропавловскому, — только отчасти зависят от Вас; он сам в значительной степени будет их видоизменять и подчинять своему воздействию, своему настроению…”2 Речь идёт именно о портретном представлении, на которое автор опирается, выстраивая свой рассказ о персонаже, который обозначился в творческом сознании. Поэтому портретирующий героя материал неизбежно распределяется в зримой и незримой, но также осязаемой плоскости изображения. Большую роль в этом процессе играет, как указывает А.С. Вартанов, “основной закон синестезии, состоящий в том, что образ, возбуждая одни чувства, влечёт за собой косвенное, ассоциативное участие других (что в результате позволяет получить целостное художественное представление)”3.

Сам Короленко заявлял: “Я требую от художественного произведения, чтобы в его основе лежало представление, полное, цельное, ясное, об известном человеке, с его личными свойствами и темпераментом”4, а ещё так: “Нужно ясно представлять себе прежде всего душевный и внешний облик описываемого человека. Тогда он и без длинных описаний заговорит как живой”5. Формулы недвусмысленные: в основе целого произведения лежит представление о герое — так у автора. Оттуда, из целого рассказа, а не из отдельных фрагментов, это представление извлекает затем для себя читатель. Путём не только зрительных, а ещё множества иных ощущений, порождаемых прочитанным текстом. У Короленко любой фрагмент повествования то ли заложенной в нём эмоцией, то ли мыслью, то ли своей живописной фактурой даёт исходный материал для представлений о его герое.

На уроках литературы первые представления о портрете даются уже в начальной школе. Элементы более серьёзного анализа возможны при изучении повести В.Г. Короленко «Дети подземелья». Разговор о портрете можно замотивировать предстоящим творческим заданием — подготовкой к оформлению вернисажа иллюстраций к повести, в котором особое место займёт “портретная галерея” короленковских героев.

Повествование в произведении ведётся от первого лица. Читатель знакомится с бытом захолустного местечка, узнаёт историю о том, как жизненный путь сына судьи пересёкся однажды с путями бедняков, составляющих так называемое “дурное общество”. Перед нами несколько лиц, которые обрисованы по-разному.

Портрет Васи

О своей внешности рассказчик (Вася) не сообщает ничего, указывая лишь на рост в сравнении с Валеком: “Это был мальчик лет девяти, больше меня...” И всё-таки, прочитав повесть, можно представить физический облик Васи. Как именно? Этот вопрос предлагается классу. Ответы учащихся разнообразны, что понятно: в тексте нет упоминаний о цвете волос Васи, форме носа, разрезе глаз, походке, жестах, одежде и т.п. Но из всей совокупности чувств, поступков, размышлений мальчика в сознании читателя возникает его облик.

Потеряв мать, забытый отцом, который отдался своему горю, Вася с шести лет рос без присмотра, как деревце в поле... Можно фиксировать внимание учащихся на изобразительных средствах рассказа, используя для этого приём “читаем — видим”.

Читаем: “...Мне стало тесно в доме и в садике, где я не встречал ни в ком привета и ласки. Я начал бродяжить. Всё моё существо трепетало тогда каким-то странным предчувствием жизни... С тех пор к прочим нелестным моим эпитетам прибавились названия уличного мальчишки и бродяги, но я не обращал на это внимания... Когда все углы города стали мне известны до последних грязных закоулков, тогда я стал заглядываться на видневшуюся вдали, на горе, часовню... Мне захотелось осмотреть её всю, заглянуть внутрь...” Видим: бродяжничанье Васи — детская реакция на пренебрежение домашних. В таких условиях это единственный способ удовлетворить естественную пытливость мальчика, растущего без привета и ласки в родном доме, охваченного странным предчувствием жизни. Он узнал город вплоть до последних грязных закоулков и стремился осмотреть загородную часовню, на которую уже стал заглядываться. Мы наблюдаем и видим мальчика, хотя в тексте нет описания его внешности. Видим так отчётливо, что понимаем несоответствие его действительного облика нелестным эпитетам, относящимся к Васе: сорванец, бродяга, негодный мальчишка, отпетый маленький разбойник, у которого руки и ноги налиты ртутью, но всё же сын таких почтенных родителей.

Таким ли встаёт Вася в нашем воображении? Выберем несколько описаний из его характеристики — и перед нами совсем другой мальчик Вася, который у Януша со слезами вырвал свою руку, который робел и замыкался в себе, притерпелся к упрёкам, хмуро выслушивал замечания, чьё сердце загоралось жалостью и сочувст­вием к страданиям бедняков и т.п.

Читаем: “Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями по-прежнему безмятежно. Чистая детская привязанность моя как-то замутилась, к ней примешалась острая струя сожаления, доходившая до сердечной боли”. Видим: Вася, поняв, что новые его товарищи вынуждены воровать, не просто ушёл, он от них уходил (длительное действие). Глагольная форма говорит об усилиях скрыть своё состояние и о невозможности сделать это иначе, как только удалившись от друзей, чтобы не оскорбить их. Называя действия, глаголы неизбежно отсылают нашу мысль к персонажу, всё более проясняя его облик.

Рассказ от первого лица избран автором сознательно, в целях типизации. Любой ребёнок — это подтвердят ответы учащихся — на месте Васи вёл бы себя точно так и чувствовал то же, что он. Портрет героя — отвлечённый. Читатель представляет себе “обобщённого” мальчика 8–9 лет, который узнал и увидел много такого, чего не видели дети значительно старше его. И возможности визуального воплощения этого образа юными художниками будет отличаться свободой выбора и наибольшей степенью самовыражения.

Портрет Валека

Его следует рассматривать не отдельно, а в сопоставлении с портретами других детей. Дети подземелья... Об их судьбе заставляет нас думать автор, преднамеренно столкнувший с ними мальчика иного происхождения, которому уготована в жизни иная участь. С одной стороны — оживление, порывистая резвость у Васи, с другой — грусть и задумчивость у Валека. Показательно, что в окончательной авторской редакции на месте задорно сверкавшими (глазами) поставлен эпитет задумчивыми. Задумчивость улавливается во взгляде Валека сразу, какой бы беспечно-задорный вид (в момент знакомства с Васей) он ни придал своему лицу. Такое контрастирование в изображении Валека автор применяет неоднократно.

Читаем: “— Где же ваш дом?

Я не мог себе представить, чтобы дети жили без «дома». Валек усмехнулся с обычным грустным видом и ничего не ответил”. Видим: искреннее недоумение, граничащее с любопытством на лице Васи. Изнанка жизни, чужой опыт открываются перед ним. А на грустном лице Валека всё это отражается в молчаливой усмешке.

Валек — мальчик очень солидный, с манерами взрослого человека, смотрит серьёзно и независимым тоном отзывается о старших. Вначале Вася увидел только ровесника, позже открылось различие. Грустная солидность Валека была особенно заметной в его заботах о маленькой Марусе. Вася тоже любил свою младшую сестру Соню, но ему никогда не приходилось задумываться над тем, чтобы накормить её (она была кругла, как пышка), развеселить (она так звонко смеялась), спасти от гибели.

Валек — угрюмый (угрюмо шатался), нечёсаный (волосы лохматились), грязный (в грязной рубашонке). Но мог ли он выглядеть иначе? Школьники говорят об условиях его жизни. Что в его внешности особенно заметно? Постоянная грусть и задумчивость. Отчего грустит Валек? Над чем он задумывается? Дети читают отрывки о кладбищенской часовне, где прячутся тёмные личности, где живёт Валек и гибнет Маруся, из которой серый камень постепенно высасывает жизнь. Из Валека, по-видимому, тоже: мальчик — худощавый и тонкий, как тростинка. Однотонны цветовые эпитеты в его портрете: тёмные волосы над чёрными глазами. Белокурая, бледная и крохотная Маруся рядом с Валеком ещё больше подчёркивает трагизм положения членов “дурного общества”. Валек, так много познавший, отличается от Васи не возрастом, а пониманием жизни, внешняя солидность его — знак этого понимания.

Портрет Маруси

Портретные описания Маруси в повести концентрически развёрнуты. Принцип концентричности позволяет “физически” удерживать героя в поле зрения читателя. Эта особенность присуща не только портретным изображениям, а является устойчивым признаком художественного стиля В.Г. Короленко в целом. Этим, между прочим, объясняется использование в тексте ряда постоянных эпитетов, сравнений, метафорических образов (серый камень, например). Портретные детали в повествовании периодически повторяются, варьируются, непрерывно взаимодействуют с контекстом. Подробная детализация портрета Маруси отвечает идее образа: Маруся так мала, крохотна потому, что серый камень истощил её. Настойчивое повторение деталей создаёт ритмическое однообразие мотива неизбежной гибели этого невинного существа: маленькая девочка — крохотная, грустная фигурка — маленькая могилка.

Приём предварительной сигнализации — ещё одна особенность стиля, связанная с концентрической структурой описания внешности. Не по-детски грустная улыбка Маруси напоминает Васе покойную мать в последние дни её жизни. Крохотность, бледность, даже светлые волосы — тоже предварительные сигналы. Все эти признаки художественно сливаются в картине призрачности, эфемерности бытия Маруси — маленького туманного пятнышка, почти неразличимого в потоке солнечного света. Можно проследить, как от главы к главе расширяются смысловые связи эпитета маленькая — исходной точки описания внешности Маруси.

Глава I. Собственно о Марусе сказано немного: маленькая девочка на руках пана Тыбурция. В самом начале главы мы узнаём: мать Васи умерла, у Васи есть маленькая сестра Соня.

Глава II. О Марусе не говорится ничего. Но снова упоминается о маленькой сестрёнке Васи, о бледном лице его покойной матери, о цветах, которыми её покрыли.

Глава III. О Марусе: грязное личико; белокурые волосы; голубые глаза; нетвёрдые шаги; ручонки маленькие, крохотные. Эпитет маленькая разветвился в ряд более частных определений, отражающих трагическую суть образа. Приоткрываются глубины первоначально якобы нейтрального эпитета.

Глава IV. О Марусе: ручонки; бледное лицо; бледное, крошечное создание; кривые ножки; руки тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее; глухой смех; платье грязно и старо; невесёлая; движения медленные; глаза выделялись глубокою синевой на бледном лице; длинные ресницы опущены; крохотная, грустная фигурка, из которой серый камень высосал жизнь. Здесь же — прямое сопоставление Маруси и Сони, Маруси и умирающей Васиной матери, многочисленные упоминания о цветах. Повторы, варьирование ранее перечисленных признаков, прибавление новых.

Глава V. О Марусе: белокурая головка; странное и маленькое туманное пятнышко, которое, казалось, вот-вот расплывётся и исчезнет; крохотная фигурка девочки.

Глава VI. О Марусе: звенела слабыми переливами своего жалкого смеха и шлёпала по каменному полу непроворными ножками; белокурые волосы; бирюзовые глаза. Определение маленькая раскрывается всё полнее: Маруся не просто маленькая девочка, а потому такая, что живёт в нищете, где-то на кладбище, в подземелье.

Глава VII. О Марусе: всё худела; лицо её бледнело; глаза потемнели, стали больше; веки приподнимались с трудом; всё больше хиреет; тихие переливы её слабого смеха; грустная улыбка. Развитие заданной темы — маленькая — продолжается: маленькая жизнь клонится к закату, предопределённому социальными причинами.

Глава VIII. О Марусе: смотрела равнодушно большими, потемневшими и неподвижными глазами; увядала, как цветок осенью; белокурые волосы раскидались по подушке; закрытые глаза слегка ввалились и ещё резче оттенились синевой; тело её убирали осенними цветами. Портретные детали вытесняются из описания многозначным образом осенних цветов. Главное здесь — контраст, возникающий из сопоставления: ранняя смерть матери Васи — смерть Маруси. Случайность и закономерность.

Заключение — в связи с Марусей: огни на могилах тёмными осенними ночами вспыхивают синим зловещим светом; могила пестрела цветами; над маленькою могилкой. Применительно к образу Маруси эпитет “маленькая” оказывается средоточием, смысловым центром всего повествования.

Портрет Тыбурция

С принципом концентричности у писателя связана не только стилеобразующая, но в известной степени и сюжетообразующая функция портрета. Пан Тыбурций Драб — фигура романтическая. В портрете это выражается контрастированием деталей. Каждая деталь как бы укрупняется, становится содержательнее, требует пояснения — детерминирует движение сюжета. Все характерные для Короленко приёмы портретирования (концентричность описаний, периодическая повторяемость отдельных деталей, система предварительных сигналов) легко прослеживаются и в этом портрете. Особенностью в обрисовке внешности Тыбурция является использование своеобразной светотени. Он появляется среди несчастливцев в качестве их организатора и руководителя. Это его положение подчёркнуто двойственностью впечатления, производимого самой наружностью пана Тыбурция. И если его друзья на сереньком фоне городской жизни выделялись мрачными пятнами, то пан Тыбурций Драб воспринимался ярко, удивляя обывателей поразительной учёностью и непокорной силой. Полной разгадки его печали нет. Его загнала в подземелье какая-то крупная ссора с законом. Физически Тыбурций — урод. Трогательна его забота о детях, о целом сообществе обиженных людей — таких же, как он, гонимых законом несчастных существ.

Портрет судьи

Он нарисован отвлечённо. Отмечен только высокий рост, все остальные портретные детали имеют сугубо психологический характер: суровое, строгое и угрюмое лицо с печатью неизгладимого горя; затуманенные глаза; угрюмый человек; тяжёлый, неподвижный, подавляющий взгляд; мрачный взгляд; обычно задумчивый взгляд. В этих описаниях обрисован характер, а не внешность человека. Это и понятно, ведь судья — отец рассказчика, внешность которого для него не нуждается в конкретизации.

Итогом наблюдений за мастерством Короленко-портретиста может стать заключительный интегрированный урок, на котором, помимо художественного слова и творческих опытов учащихся в иллюстрировании и инсценировании фрагментов повести, можно организовать просмотр и обсуждение работ художников-профессионалов (например, рисунков Г.Филипповского и Г.Фитингофа в детгизовских изданиях повести). Предметом дискуссии может послужить художественный фильм Киры Муратовой «Среди серых камней». На стендах портретной галереи возможно размещение “фотосессии” или показ слайд-ряда, например, снимков позирующих в костюмах героев одноклассников и знакомых или документальных портретов современных “детей подземелья”. Так внимательный взгляд на литературный портрет героев может помочь юным читателям стать внимательней друг к другу, проникнуться сочувствием к ближнему в жизни.

Примечания

1 Инбер В. За много лет. М., 1964. С. 82.

2 Короленко В.Г. О литературе. М., 1957. С. 460.

3 Вартанов А. Время завершает спор (о соотношении литературы и изобразительного искусства) // Вопросы литературы. 1964. № 3. С. 117.

4 Короленко В.Г. О литературе... С. 461.

5 Там же. С. 563.