Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №3/2010

Листки календаря

Февраль. Достать стихи — и плакать!

Самые знаменитые слова о феврале принадлежат человеку, чей день рождения по старому стилю приходится на самый конец января (29-е или 30-е). И только в поздней юности своей, когда страна перешла на григорианский календарь, он стал “февральцем”. Борис Пастернак... 10 февраля 2010 года ему исполняется 120 лет.

Стихотворение о феврале вошло в первую публикацию стихов Пастернака (в 1913 году) — оно стояло третьим по счёту из пяти. Потом именно с него начинал Пастернак в своих сборниках раздел «Начальная пора». Есть что-то мистическое в связи поэта с месяцем, который сначала стал символом его поэтического рождения, а потом неожиданно оказался связан и с рождением собственно биографическим.

“Чем случайней, тем вернее” — таков поэтический закон бытия, сформулированный Пастернаком в своём раннем стихотворении. Поэтому не просто случайность стоит видеть в том, что день рождения Пастернака совпадает с днём памяти Пушкина. Перекличка их голосов на воздушных путях русской поэзии — одна из самых интересных.

Самое главное их свойство — ощущать жизнь как дар, доверяться её полноте и осмысленности, не терять чувства гармонии. Времена выпали им крутые, но оба сохранили способность жить не только своим временем (“Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?” — так и хочется изумлённо воскликнуть, путешествуя по страницам их книг). Оба — заложники вечности в плену своего века. Оба животворят и питают наш язык.

Не об этом ли ощущении древнего, довременного, мифологического родства говорят вдохновенно-экстатические стихи Пастернака, которые мы печатаем чуть ниже?
Февраль. Достать стихи — и читать. Взахлёб, навзрыд, про себя, вслух, родным, друзьям, ученикам… Самое поэтическое время.

Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа.
Скала и — Пушкин. Тот, кто и сейчас,
Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксе
Не нашу дичь: не домыслы в тупик
Поставленного грека, не загадку,
Но предка: плоскогубого хамита,
Как оспу, перенёсшего пески,
Изрытого, как оспою, пустыней,
И больше ничего. Скала и шторм.

В осатаненьи льющееся пиво
С усов обрывов, мысов, скал и кос,
Мелей и миль. И гул, и полыханье
Окаченной луной, как из лохани,
Пучины. Шум и чад и шторм взасос.
Светло как днём. Их озаряет пена.
От этой точки глаз нельзя отвлечь.
Прибой на сфинкса не жалеет свеч
И заменяет свежими мгновенно.

Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа.
На сфинксовых губах — солёный вкус
Туманностей. Песок кругом заляпан
Сырыми поцелуями медуз.
Он чешуи не знает на сиренах,
И может ли поверить в рыбий хвост
Тот, кто хоть раз с их чашечек коленных
Пил бившийся как óб лед отблеск звёзд?

Скала и шторм и — скрытый ото всех
Нескромных — самый странный, самый тихий,
Играющий с эпохи Псамметиха
Углами скул пустыни детский смех...
Рейтинг@Mail.ru