Поэзия сегодняшнего дня: Февраль

Когда в стихи попадают даты? Наверное, когда в этот день происходит какое-то событие, которое стоит запомнить. Быть может, оно важно для поэта лично, а может, потрясло целую страну или весь мир. Вот тогда определённая дата оказывается запечатлена в названии стихотворения или в его строках.

Интересно посмотреть, для кого из поэтов какой день был важен. Может быть, он окажется неповторимым и для нас. «Поэзия сегодняшнего дня» — так мы назвали проект, который представляем вашему вниманию. Его задача — взглянуть на наш обычный день сквозь призму поэзии и почувствовать его уникальность. Стихотворение, прочитанное (например, в классе) в тот самый день, с которым оно связано, приобретёт дополнительное измерение — и может удивить, зацепить...

Поскольку почта доставляет наши газеты не всегда вовремя, мы решили идти с опережением и начать поэтический год с февраля.

Александр МЕЖИРОВ

СОН

Был бой.
И мы устали до потери
Всего, чем обладает человек.
Шутил полковник:
— Сонные тетери...—
И падал от усталости на снег.

А нам и жить не очень-то
хотелось, —
В том феврале, четвёртого
числа,

Мы перевоевали,
Наша смелость,
По правде, лишь усталостью
была.

Нам не хотелось жить —
И мы уснули.
Быть может, просто спать
хотелось нам.

Мы головы блаженно повернули
В глубоком сне
Навстречу нашим снам.

Мне снился сон.
В его широком русле
Скользил смолёный корпус
корабля,
Солёным ветром паруса
нагрузли,
Вселяя страх и душу веселя.

Мне снился сон о женщине
далёкой,
О женщине жестокой,
Как война.
Зовущими глазами с поволокой
Меня вела на палубу она.

И рядом с ней стоял
я у штурвала,
А в прибережных чащах,
Невдали,
Кукушка так усердно куковала,
Чтоб мы со счёта сбиться
не могли.

И мы летели в прозелень
куда-то.
Светало на обоих берегах.
Так спали полумёртвые
солдаты
От Шлиссельбурга в тысяче
шагах.

Ночной костёр случайного
привала
Уже золой подёрнулся
на треть.
Проснулся я.
Кукушка куковала,
И невозможно было умереть.

Павел АНТОКОЛЬСКИЙ

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
ВОСЬМОГО ФЕВРАЛЯ

День рожденья — не горе,
не счастье,
Не зима на дворе, не весна,
Но твоё неземное участье
К несчастливцу,
лишённому сна.
Зов без отзыва, призрак
без тела,
Различимая только с трудом,
Захотела ты и прилетела
Светлым ангелом в сумрачный
дом.
Не сказала и слова, но молча
Подняла свой старинный
стакан,
И в зелёной бутылочной толще
Померещился мне океан,
Померещились юные годы,
Наши странствия, наши пути
И одно ощущенье свободы,
И одно только слово: прости!

<1974>

Фёдор ТЮТЧЕВ

19-ОЕ ФЕВРАЛЯ 1864

И тихими последними шагами
Он подошёл к окну. День вечерел,
И чистыми, как благодать,
лучами
На западе светился и горел.
И вспомнил он годину
обновленья —
Великий день, новозаветный
день, —
И на лице его от умиленья
Предсмертная вдруг озарилась
тень.
Два образа, заветные, родные,
Что как святыню в сердце
он носил,
Предстали перед ним — царь
и Россия,
И от души он их благословил.
Потом главой припал он
к изголовью,
Последняя свершалася борьба, —
И сам Спаситель отпустил
с любовью
Послушного и верного раба.

(Между 19 и 21 февраля 1864 г.)

Примечание

Стихотворение вызвано смертью графа Дмитрия Николаевича Блудова (1785–1864), известного государственного и литературного деятеля. Блудов был президентом Императорской Академии наук, председателем Государственного совета и Комитета министров. С Тютчевым и его семьёй Блудова связывали многолетние приятельские отношения. Блудов умер 19 февраля 1864 года, в третью годовщину со дня обнародования манифеста о крестьянской реформе (http://tutchev.lit-info.ru/tutchev/stihi/comments/primechaniya-2-5.htm).

Бахыт КЕНЖЕЕВ

21 ФЕВРАЛЯ 1996

Как бы во сне —
в том самом, лет
в тринадцать,
где на закате бил зелёный луч,
где ничего не стоило подняться
и распластаться возле самых
туч,
и в страхе плыть над мелкой,
дробной картой —
что видел ты, о чём ты
говорил
под утро, где когда-то Леонардо
испытывал заветный
винтокрыл?
Вот некто связанный,
молчащий перед синедрионом,
с кровью на крылах.
Вот Брейгель —
пусть никто ему не верит —
холст обветшал,
окислившийся лак
потрескался —
но в клочьях амальгамы
то друга различаем,
то врага мы,
пока густеет потный,
топкий страх в толпе,
что пятится с распятьями
в руках.
Кто воздух перевозит
на позорных телегах,
кто глядит издалека
на родину полей и щук озёрных,
то заикаясь, то лишаясь
языка —
а наверху, от гор и мимо пашен
плывёт орёл — и ветр ему
не страшен —
на чёрный пень, и мы с тобой
за ним
легко и недоверчиво летим.
Мазок к мазку, на выдохе,
в размахе старинной кисти —
видишь, вдалеке вчерашний царь
бредёт к дубовой плахе —
в рогожном платье, в жёлтом
колпаке —
проснусь, припомню эту
мешковину и бубенец —
и штору отодвину: кирпич,
мороз,
люминесцентный час,
да ясный Марс сощурил цепкий
глаз...