Фрагмент из романа Д.Мережковского «Антихрист (Пётр и Алексей)» 

Говоря с учениками о “двух навод­неньях” и их отражении в литературе, можно расширить контекст и привлечь к сравнению фрагмент из романа Д.Мережковского «Антихрист (Пётр и Алексей)» — описание навод­нения 1715 года. Этот текст создан явно с оглядкой на Пушкина, хотя и рассказывает о более раннем событии.

Петербургу только двенадцать лет, а Пётр уже называет его Парадизом. Мережковский сразу же выделяет личность Петра из ряда ему подобных и отделяет его от них, подчёркивая странную для большинства русских людей любовь царя к воде, сравнивая чувства Петра с чувством водяной птицы. Эта особость царя и приводит его к конфликту со всем русским. Он не может понять, что чувствует обыкновенный человек, и, руководствуясь своей волей и своими планами, надеется приучить подданных к воде (в этом глаголе есть оттенок принуждения, насилия).

Автором на первый план в тексте выносятся реальные приметы петербургской октябрьской погоды — ветер с моря, туман. Но образы эти явно негативны, в текст входит мотив болезни (как не вспомнить тут больную пушкинскую Неву!). Туман не просто природное явление, а жёлтая мгла. Эпитеты гнилая, душная заставляют нас почувствовать запах, ощутить нехватку свежего воздуха. В придаточном предложении сообщается о результатах воздействия петербургского тумана на человека — люди болели. В следующем абзаце Мережковский приводит доказательства сказанному — едко ироничную цитату из письма старого боярина, которого Пётр пытается приучить к невским берегам: “во всём Парадизе от воздуху помирают”.

Затем Мережковский переходит к изложению событий. Мы узнаём о поднятии вод в Неве и о том, что несколько раз начиналось наводнение. Словно давая Неве время набраться сил для того, чтобы затопить город, писатель обращается к миру людей и рассказывает о действиях Петра.

Организация текста может провоцировать определённые читательские реакции. Пушкин добился того, что страшная картина выглядит величественной и вызывает не только ужас, но и восторг. Мережковский стремится к другому.

Действия Петра окрашиваются Мережковским в иронические тона. С одной стороны, они кажутся разумными, а с другой — комическими. Несоответствие действий Петра обстоятельствам и рождает комический эффект: указами и предписаниями не остановить наводнения, не уберечь людей. И Нева смеётся над попытками царя, дразнит его, а вместе с ней ехидничает и автор: “Но каждый раз вода убывала”. Мы представляем себе, как много раз подряд люди, следуя указам Петра, выносят из подвалов, а потом вносят обратно своё имущество, перегоняют с места на место скот… Со стороны это выглядит нелепо, а потому смешно, и появляются у читателя простенькие вопросы: “А зачем нужно здесь жить? Есть ли у такой жизни перспективы? Превратятся ли люди в птиц?” Из них вытекает и самый главный вопрос, к которому настойчиво подводит читателя автор: “Не возводится ли здесь город, чтобы мучить людей?”

Мера авторской объективности внешне соблюдена: он просто сообщает о реакции царя на волнения народа, но тут же добавляет: “...Заключив по особым, ему одному известным приметам, что большого наводнения не будет, решил не обращать внимания на подъём воды”. Складывается впечатление, что царю надоело играть с Невой в “верю — не верю”. Но с решением Петра не может согласиться ни автор, ни читатель. Недоумение — наверное, так можно обозначить читательскую реакцию.

Абсурдность поведения царя подчёркивается и сообщением о зимней ассамблее, которая должна проходить именно на набережной. Тревожными, а затем и угрожающими аккордами врываются в рассказ об ассамблее авторские отступления о состоянии природы. Всё предвещает беду, только царь упрямо стоит на своём. Всё живое спешит покинуть город. Сон государыни как предупреждение Всевышнего тоже игнорируется. Мережковский нагнетает волны беды, усиливая воздействие на Петра — со всех сторон предупреждали его. Это обобщение конкретных фактов, о которых сообщалось выше.

Своеволие одного человека обрекает множество людей на гибель. В авторских интонациях слышна уже не ирония, а сарказм, потому что запретом говорить, чувствовать, думать невозможно обуздать стихию. В образе Петра всё отчётливее становятся черты тирана.

Авторская ирония Мережковского спрятана и на внешнем, словесном уровне не проявляется, напротив, повествователь претендует на историческую объективность. Уловить истинное авторское отношение можно, лишь обратив внимание на композицию текста.