Анализ отрывка из эпического произведения

Разговор наш начался злословием: я стал перебирать присутствующих и отсутствующих наших знакомых, сначала выказывал смешные, а после дурные их стороны. Желчь моя взволновалась. Я начал шутя — и кончил искренней злостью. Сперва это её забавляло, а потом испугало.

— Вы опасный человек! — сказала она мне, — я бы лучше желала попасться в лесу под нож убийцы, чем вам на язычок... Я вас прошу не шутя: когда вам вздумается обо мне говорить дурно, возьмите лучше нож и зарежьте меня, — я думаю, это вам не будет очень трудно.

— Разве я похож на убийцу?..

— Вы хуже...

Я задумался на минуту и потом сказал, приняв глубоко тронутый вид:

— Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моём лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочёл её эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. Впрочем, я не прошу вас разделять моё мнение: если моя выходка вам кажется смешна — пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало.

В эту минуту я встретил её глаза: в них бегали слёзы; рука её, опираясь на мою, дрожала; щёки пылали; ей было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, впустило свои когти в её неопытное сердце. Во всё время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!

М.Ю. Лермонтов.
«Герой нашего времени»

В1. Укажите название повести (или, по другой терминологии, части, главы), входящей в состав романа «Герой нашего времени», откуда взят приведённый фрагмент (не забудьте написать название в кавычках).

В2. Назовите фамилию героя, от лица которого идёт повествование в этом отрывке.

В3. Как называются развёрнутые высказывания одного персонажа в литературном произведении (пример его видим в приведённом отрывке)?

В4. Сам герой обозначил свой рассказ как “надгробное слово, надпись на могиле”. Выпишите из отрывка слово, которое имеет такое значение и которым воспользовался герой в своей речи.

В5. Описывая “историю своей души”, герой сталкивает своё восприятие с восприятием окружающих (например: “Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть”). Какой приём позволяет автору сделать это столкновение острым, ярким, показать, что эти восприятия полярны?

В6. Прочтите ещё раз процитированный в предыдущем задании отрывок. В нём ярко проявляется синтаксический приём сходного расположения элементов речи в соседних предложениях, что позволяет создать ощущение ритмизованной прозы, повысить воздействие сказанного на слушателя (читателя). Как называется такой синтаксический приём?

В7. Прочитайте предложение, начинающееся словами “Я сделался нравственным калекой”. Оно целиком строится на образе души, разделённой на две половины, у каждой из которых своя судьба. Как называется такой разветвлённый образ, имеющий в себе внутреннее сравнение, сопоставление предметов и явлений и лежащий в основе относительно большого фрагмента текста?

С1. Можно ли назвать монолог героя из этого отрывка исповедью?

С2. Монологи каких героев русской литературы перекликаются с монологом в приведённом отрывке?

Ответы и комментарии

Предложенные задания направлены на выявление существенных моментов и в отрывке, и в романе Лермонтова в целом. Задания В1 и В2 позволяют проверить знание текста романа, его композиции и системы персонажей (а при подготовке повторить сведения о них). Задание В3 проверяет, как ученик умеет различать и охарактеризовать типы высказывания. Задание В4 нацелено на работу с лексикой (в том числе трудной, небытовой, книжной, устаревшей и т.п.). Задания В5–В8 направлены на умение видеть важные художественные средства, которыми пользуется автор именно в этом фрагменте, и определять их роль (то есть опять же работают на понимание).

В задании С1, анализируя фрагмент из «Княжны Мери», учащиеся вспомнят, что Печорин “исповедовался” в романе несколько раз. Он объяснял себя, свою историю, мотивы своих поступков Максиму Максимычу, доктору Вернеру, княжне Мери, самому себе. Черты исповеди действительно есть в приведённом отрывке (сказанное здесь отчасти пересекается с тем, что сказано другим персонажам, то есть можно говорить об искренности героя). Однако заметим и театральную позу героя, и его слова о “глубоко тронутом виде”, принятом на себя, и слишком уж ораторское построение этой “исповеди” (антитезы, развёрнутые метафоры, синтаксические параллелизмы, анафоры), вспомним, что Печорин ведёт с княжной Мери игру — финал отрывка говорит о том, что победа его в этой игре недалека. Всё это делает приведённый монолог исповедью лишь по форме. Такое противоречие весьма характерно для Печорина, ускользающего от однозначной оценки.

В сопоставительном плане (задание С2) монолог Печорина может вызвать в памяти “исповеди”-“проповеди” Онегина и — в другом смысле — более поздние романы Толстого и особенно Достоевского, в которых герои находятся в состоянии как бы непрекращающейся исповеди “городу и миру”.