Я иду на урок
«Ревизор»: еда и напитки
Мысли к сочинению
Ушедшее из старших классов как экзаменационный жанр (верится, что ненадолго — ничего постоянного в нашей вечной России нет!) сочинение продолжает сохранять свой потенциал как жанр обучающий. Особенно в средних классах. Только нужно изменить подход к выбору и составлению тем и не бояться предлагать ученикам поразмышлять над неочевидным и интересным. Как, например, сделала учительница моего сына-семиклассника, включив в список тем по «Ревизору» такую: «Еда и напитки в комедии Гоголя». Именно она и зацепила сына, которому, вообще говоря, «Ревизор» понравился: “Крутой чел!” — так сообщил он мне своё мнение об авторе, прочитав комедию. Потом несколько дней к месту и не к месту приводил из неё цитатки. Ладно, думаю, хорошо, значит, в башке засело.
А тут — сочинение. Да на такую тему. Дальше родительско-методический ход был прост и эффективен: на даче (дело было на майских праздниках) мы всей семьей сели вокруг большого стола и начали читать «Ревизора» вслух, решив отмечать в тексте всё, что касается еды и питья. Выяснилось, во-первых, что все собравшиеся за столом и «Ревизора» уже в своей жизни читавшие (а некоторые и не по одному разу) начинают довольно быстро покатываться от смеха (хотя вроде текст всем знаком). Во-вторых, очень быстро захотелось есть, потому что еда буквально посыпалась на нас с первых же страниц. Пришлось чтение отложить, чтобы пожарить гренки, вскипятить чаю, достать из холодильника сыр, масло, варенье (простите, увлёкся) — после чего читать продолжили, плавно перейдя к обеду, а затем и ужину.
Когда же механически перенесли в компьютер все цитаты о еде, чтобы как-то их расклассифицировать и осмыслить, обнаружилось, что их не просто много, а очень много. Субъективно самыми чревоугодническими страницами у Гоголя кажутся страницы, например, из «Мёртвых душ» или «Миргорода», но и в «Ревизоре» перед нами разворачивается мир еды. Это стало определённой неожиданностью. Ещё одной неожиданностью оказалось то, что через эту тему (в общем-то первоначально выглядящую маргинально) можно подобраться к самым существенным сторонам гоголевского мира. И сделать это за большим обеденным столом, в праздничный день, всей семьёй — вкусно и весело. Такая вот методика.
Результат коллективного труда перед вами. Это скорее заготовка к сочинению, чем сочинение (многие мысли остались не связанными друг с другом и даны по пунктам). Просто всем уже стало интересно, что же получится из вороха цитат. Понятное дело, что в таком виде сдавать работу учителю нельзя. Поэтому сын-семиклассник, который участвовал в чтении, выборе и классифицировании цитат, в поедании гренок и общем веселье, получил отдельное специальное задание: прочитать этот “взрослый вариант”, выбрать из него понятное — то, за что он сам может отвечать, придумать связки, переходы и финал, всё это собрать на компьютере и сдать, честно подписавшись своим именем. Что он и сделал. Оценку ждём.
Вне зависимости от того, какой она будет, думаю я о том, что такое писание сочинений всем в семье пошло на пользу. Хотя уверен, что часть коллег со мной не согласится и будет утверждать, что ученическая работа должна быть полностью самостоятельной, а любое вторжение взрослых здесь губительно. Так, да не так: именно на этапе тренировки оно может быть даже благотворно. В чём-то это вторжение сродни действиям инструктора, который сидит рядом с начинающим водителем, чтобы в случае чего довернуть руль или дернуть рычаг тормоза. Делается это для того, чтобы потом, в самостоятельную пору, водитель действительно мог поехать сам.
Я ничего не понимаю: к чему же тут солёные огурцы и икра?
Анна Андреевна Сквозник-Дмухановская
• Гоголь в своих произведениях исключительно часто обращается к теме еды. Когда читаешь его «Вечера», «Миргород», петербургские повести, «Мёртвые души», создаётся впечатление, что в мире Гоголя едят все и всё, в любую минуту, в любых количествах: вареники летят и летят в рот Пацюку, старосветские помещики только и делают, что закусывают (да так, что слюнки текут), свинья съела просьбу Ивана Никифоровича, нос майора Ковалёва нашёлся не где-нибудь, а в свежеиспечённом хлебе, помещики в «Мёртвых душах» кормят Чичикова, и этому кормлению отводится неизменно значительное место. Не остаётся в стороне от этого постоянного пиршества и «Ревизор». С едой мы встречаемся уже при чтении списка действующих лиц.
• Еда в именах. У Гоголя вообще много имён и фамилий, связанных с едой (Бульба, Плюшкин, Пирогов), так что и в «Ревизоре» ты привычно отмечаешь фамилии и имена Земляника, Лука Лукич (“съедобная” природа последнего подтвердится в письме Хлестакова: “Смотритель училищ насквозь протухнул луком”), Бобчинский (вместе с Добчинским они напоминают одинаковые горошины или бобы из одного стручка — такие они низенькие, коротенькие, с одинаковыми брюшками и именами). Любопытный каламбурно-кулинарный эффект возникает во фразе “А подать сюда Землянику!” (из речи городничего).
• С этой темой перекликается тема «Еда в языке, во фразеологизмах». Их рассыпано в тексте пьесы множество: городничий купцам “солоно пришёлся”, Аммос Фёдорович шёл к городничему “попотчевать [его] собачонкою”, на улицах города “кабак”, городничий собирается “задать перцу” всем просителям, он же говорит о купцах: “Прежде я вас кормил до усов только, а теперь накормлю до бороды” (мотив еды-наказания возникнет в обратной речи купцов о городничем: “Я тебя, говорит, не буду, говорит, подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селёдки”); встречаются в пьесе и выражения “судьба-индейка”, “кукиш с маслом”. Особую группу оборотов составляют выражения, которыми описывается голод, желание есть: “желудочное трясение” испытывает Добчинский, у Осипа “в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы”. Ему же принадлежат такие фразы, напоминающие пословицы и поговорки: “лопнешь с голоду”, “так бы теперь весь свет съел”, “на пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела”.
• Чаще всего в пьесе еда становится показателем статуса человека. Возможность или невозможность обладания той или иной пищей и связанные с этим переживания знакомы многим персонажам «Ревизора». Вот характерная сцена: Бобчинский и Добчинский в гостинице едят сёмгу — она недоступна Хлестакову, он может лишь прогуливаться рядом и заглядывать в тарелки. Хлестаков не хочет мириться с таким положением дел, он остро ощущает свой низкий статус, возникший после проигрыша, и выражает свои переживания через мотив еды: “Я не могу есть дурного обеда”. О еде говорит, размышляя о своём положении, и Осип: в мечтах ему приходит жизнь в деревне, где можно вдоволь есть пироги — а сейчас нельзя получить “хоть какие-нибудь щи”. Низкий статус Хлестакова и Осипа выражается в том, что им отказано от еды: ничего не приносят в гостинице, не дают в долг “в овощенных лавках”. Их положение сходно в этом смысле с положением арестантов, которым, как в ужасе вспоминает городничий при известии о появлении ревизора, две недели не выдавали провизии. Чуть выше оказывается статус больных: им не готовят положенный габерсуп, но хотя бы кормят капустой (то есть “хоть какие-нибудь щи” имеются).
Скажем в скобках, что почему-то именно суп чаще всего становится мерилом богатства и положения: в сцене вранья Хлестаков пропел первому блюду целый гимн (“Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе”); городничий, узнав, что его дочь выходит за Хлестакова замуж, мечтает: “В Петербурге будете деликатные разные супы кушать”. Невиданный, неслыханный суп превращается в речах персонажей в символ недоступной, почти райской жизни.
Как только Хлестакову удаётся добиться от хозяина гостиницы обеда, он мгновенно забывает о своём статусе и перешагивает в своих мыслях на следующую ступеньку. Теперь ему уже мало двух блюд — без соуса и пирожного он не готов считать свой обед обедом. Мир еды гораздо более разнообразен, чем сомнительный суп с “перьями вместо масла” и жаркое, жёсткое, как зажаренный топор или деревянная кора — “а сёмга, а рыба, а котлеты?” “Я видел сам, проходя мимо кухни, там много готовилось” — вся эта еда не для Хлестакова, которому теперь “хоть сайку купить”, да не на что. Как только он осознаёт это, так поднимается до почти трагического монолога о мировой несправедливости (отчасти он напоминает рассуждения Поприщина о камер-юнкерах): “Как же они едят, а я не ем? Отчего же я, чёрт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?”
• Любопытно, что жалоба Хлестакова на мир, обвинение миру выражается именно через еду. В испуге перед появившимся городничим он начинает почти кричать: “Да что ж делать?.. Я не виноват… Он больше виноват: говядину мне подаёт такую твёрдую, как бревно; а суп — он чёрт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем”. Неблагополучие в мире еды, о котором говорит Хлестаков, воспринимается городничим как знак катастрофы: ведь он хозяин города, а главное хозяйское дело — кормить. Поэтому и линия обороны и оправдания выстраивается тоже через еду: “Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холомогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берёт такую”. Логика Хлестакова в этом столкновении: я не виноват, меня плохо кормят — поэтому и я не могу вести себя должным образом; логика городничего: у нас кормят хорошо, следовательно, всё в полном порядке — а ваш случай просто небольшое недоразумение, досадное исключение из общего правила.
Сам городничий тоже жалуется на жизнь и недостаток средств — и тоже делает это, указывая на невозможность приобрести еду: “Казённого жалования не хватает даже на чай и сахар”. Именно отсюда вытекает необходимость брать взятки — в том числе и едой. Мотив еды-взятки встречается в пьесе несколько раз. Купцы несут Хлестакову сахарные головы и кузов вина — это, судя по всему, взятка обычная: недаром городничий, прощая купцов за донос, велит им выставить к свадьбе дочери особое “поздравление” — “не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару”. Оправдываясь перед Хлестаковым, тот же городничий говорит о незначительности взяток: “к столу что-нибудь — самая малость”.
Употребление той или иной пищи ярко характеризует статус человека — эта мысль подтверждается в пьесе многократно. Так, например, для слуги Мишки Осип — птица высокого полёта, поэтому предлагать ему “простую” еду — щи, кашу, пироги — никак нельзя: нужно дождаться, пока приготовится “барское кушанье”. Осип же, как мы помним, только недавно был отлучён от пищи вовсе, поэтому для него “простая” еда сейчас настоящая роскошь.
• Мотив роскошной, сказочной, небывалой еды — один из самых сильных в комедии. Обладание такой едой или даже хотя бы лицезрение её поднимает героя на небывалую высоту. На самом деле Хлестаков привык “обедать нашерамыжку” и есть пирожки “на счёт доходов аглицкого короля”. Но рассказ о супе из Парижа или арбузе в семьсот рублей делает Хлестакова в глазах чиновников — и, главное, в своих собственных глазах! — важной персоной. Вообще, сфера еды для него одна из самых главных в жизни (“Я люблю поесть. Ведь на то живёшь, чтобы срывать цветы удовольствия”; множество раз он вспоминает о прекрасном завтраке в богоугодных заведениях — с “бутылкой толстобрюшки” и рыбой “лабардан-с”), поэтому ему важно реализоваться в этой сфере максимально. Среди разных статусных знакомств (“С Пушкиным на дружеской ноге”, “Министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я”) не забудет он сочинить и приглашение на обед от начальника отделения (“Приходи, братец, обедать!”).
В этом смысле на него неожиданно оказывается похож городничий: обыкновенно не гнушающийся тем, чтобы “запустить целую горсть” в “чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке”, он мигом, только ему помаячила возможность оказаться в Петербурге, в мечтах своих уже обедает у губернатора. Для него пределом невиданной еды становится тоже рыба: “Анна Андреевна. А там ведь жизнь совершенно другая. — Городничий. Да, там, говорят, есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что только слюнка потечёт, как начнёшь есть”. Как и Хлестаков, городничий уже почти ест эту рыбу, “слюнка” уже течёт…
• Еда в комедии выполняет определённую роль в развитии сюжета (напившийся и наевшийся Хлестаков врёт без меры, чем нагоняет на чиновников всё больший страх; Осип из желания быть сытым тоже начинает врать городничему насчёт своего хозяина, тем самым усиливая страх), а также позволяет создавать и комические ситуации (вспомним, например, чтение записочки от городничего: “За два солёные огурца особенно и полпорции икры” вперемежку с поручениями к жене). С едой связан и ряд важных для Гоголя мотивов, например, мотив полноты/худобы: Иван Кириллович (из письма к городничему) потолстел, Хлестаков — худенький, этому очень удивляется городничий: это признак не их круга, власть имущие должны быть “в теле” (ср. в «Мёртвых душах» рассуждение о толстых и тонких).
• Несколько слов надо сказать и о питье. Оно неразрывно связано с едой, но имеет и своё особое значение в комедии. Речь идёт о мотиве пьянства (кроме алкогольных напитков, герои «Ревизора» употребляют только чай). Пьющих в комедии много: и заседатель в суде, которого “в детстве мамка ушибла, и с тех пор от него отдаёт немного водкою”, и квартальный Прохоров, отправившийся разнимать драку и возвратившийся пьяным, и почтмейстер, который “должно быть, пьёт горькую”, и сам Хлестаков, которого подпоили особой губернской мадерой (“слона повалит с ног”). “Веселие Руси есть пити” — эту мысль по-своему формулирует городничий (заметим перекличку с сентенциями Фамусова): “Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек — или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси”.
• Помимо всего этого есть ещё несколько примеров, с которыми непонятно что делать.
— Крысы понюхали и ушли — не стали есть! Толкуется как дурное предзнаменование.
— Клопы едят Хлестакова, который сам не может есть вдоволь; где ж справедливость?
— Аммос Фёдорович собирается отдать приказ, чтобы всех гусей, которых он развёл в передней суда, отправили бы на кухню и сделали бы обед.
— Бобчинский и Добчинский встречаются возле будки, где продают пироги, и идут в трактир.