“Друг другу чужды по судьбе, они родня по вдохновенью…”

Вступительное слово учителя. В XIX веке Проспер Мериме переводил пушкинскую прозу на французский язык. И для широкого французского читателя знакомство с творчеством великого русского писателя и сегодня зачастую происходит благодаря Мериме, так как его переводы по сей день остаются лучшими. Но этим только не ограничивается связь великих писателей Франции и России. Что было ещё — это тема нашего предстоящего разговора, по окончании которого вы должны ответить для себя на следующие вопросы: как создаются произведения и что служит толчком для их написания? какие при этом имеют место быть заочные встречи и какие возникают литературные связи? как разные писатели творчески влияют друг на друга и к каким шедеврам такое взаимовлияние приводит? Мы поговорим о литературных мистификациях, которые есть как в творчестве П.Мериме, так и в творчестве А.С. Пушкина.

Проспер Мериме был на четыре года моложе Пушкина. Выстрел, прозвучавший в 1837 году на Чёрной речке, оборвал возможность непосредственного общения двух писателей. Они не встретились, не поговорили, не написали друг другу писем, не послали книг с посвящениями… Тем более волнует сходство их подхода к литературному творчеству. Не раз они обращались к одним и тем же сюжетам; они писали на разных языках, но давали повод историкам литературы отмечать сходство их литературного стиля. И даже среди самых больших друзей своих и Пушкин, и Мериме числили одного и того же человека. Им был Сергей Александрович Соболевский — эрудит, библиофил, крупный делец, так и не нашедший для себя настоящего занятия на родине. Ему принадлежит особая роль и в жизни Пушкина, и в его посмертной судьбе за рубежом. Он годами жил за границей, большей частью в Париже, и дружил со многими французскими писателями, в том числе и с Мериме.

Ученик. Проспер Мериме — яркая и своеобразная фигура в истории французской литературы XIX века. Это был разносторонне одарённый человек. Прирождённый лингвист. С необычайной лёгкостью он выучивал языки, занимался сравнительным языкознанием. Уже в зрелом возрасте выучил русский. Он никогда не бывал в России, но у него было много русских друзей, в том числе писатели В.А. Жуковский, Е.А. Боратынский, князь П.А. Вяземский, Н.В. Гоголь. Младший брат Пушкина, Лев Сергеевич, коротко с ним общался… Мериме страстно любил русскую литературу, много из неё переводил. В 1862 году Общество любителей российской словесности избрало его своим почётным членом.

П.Мериме прожил в целом очень благополучную, спокойную и счастливую жизнь. У него были слава, почёт, деньги. Он много путешествовал. Можем ли мы то же самое сказать о жизни Пушкина? Мериме же везло во многих начинаниях. Он родился в семье просвещённых родителей, поклонников Вольтера. Будущий писатель унаследовал от них вольнолюбивый дух. Плохо это или хорошо, но он прожил всю жизнь атеистом. И эти взгляды отразились в его творчестве. Мериме рано вкусил литературной славы, ещё раньше познал, что такое дружба со знаменитым писателем. Великий Стендаль оказал огромное влияние на вкусы и пристрастия молодого Проспера Мериме.

“Я желал бы беседовать с Мериме”, — говорит Пушкин в мемуарах современницы А.О. Смирновой-Россет1. Он действительно мог так сказать. Известна высокая оценка, которую дал Пушкин французскому писателю: “Острый и оригинальный писатель”, автор “произведений чрезвычайно замечательных”2.

Учитель. И Пушкина, и особенно молодого Мериме тянуло к литературным мистификациям. Что это такое? Это своего рода игра писателя, в которой требовалось провести читателя за нос, заставить его поверить в чистейший вымысел, а самому вдоволь повеселиться. Приведу примеры из творческих биографий Мериме и Пушкина.

В 1825 году П.Мериме выпустил сборник пьес «Театр Клары Газуль», выдав его за сочинения испанской актрисы, чей портрет и биография предваряли книгу. Читатели поверили этому вымыслу. Пьесы были интересны, темпераментны, понравились читателям. Этим и объяснялась их доверчивость.

Пример литературной мистификации из творческой биографии Пушкина вы без труда можете сами назвать. Какое произведение, а точнее — цикл произведений, Пушкин напечатал под чужой фамилией? — «Повести покойного Ивана Петровича Белкина».

И вот через два года после «Театра Клары Газуль» — новая мистификация Мериме. Она и явилась уникальной заочной встречей двух великих писателей. Но на этот раз мистификация была в жанре народных песен, а это куда более сложный жанр. Итак, П.Мериме издаёт книгу «Гюзла», а в предисловии объявляет её сборником подлинных произведений сербского фольклора. Это был новый успех. Восхищённые читатели не заметили подделки. Песни же, якобы собранные в славянских сёлах и переведённые на французский язык, были сочинены самим Мериме, а рассказ о поездках, подробности возникновения песен, записи их — вымышлены. Надо сказать, что Мериме удалось ввести в заблуждение не только рядовых читателей, но и великого поляка Адама Мицкевича, переводившего эти баллады на польский, и великого Пушкина, к которому «Гюзла» попала через Соболевского в начале 1828 года. В том же году в Париже расходятся слухи о подделке, которые вскоре проникают в Россию и доходят до Пушкина. Но точных доказательств нет, и Пушкин заинтересовался, “на чём основано изобретение странных сих песен”. Он просит Соболевского за разъяснениями обратиться к самому Мериме (в это время он уже работает над переводом этих баллад на русский язык). П.Мериме присылает письмо, в котором признаётся в мистификации, подчёркивает её шуточный характер и предлагает рассматривать её как литературное озорство.

Ученик. Свои переводы А.С. Пушкин озаглавил «Песни западных славян». Когда он издавал этот цикл, то предварил его письмом П.Мериме. Он не расстроился, что попался на удочку, и ему не стыдно было в этом признаться. А может быть, он и раньше догадывался об этом. Ведь мистификаторский характер «Гюзлы» ему особенно был близок и интересен. Он и сам мог поступать точно так же. Так, передавая П.Киреевскому тетрадь с записями народных песен, Пушкин предложил ему разобраться, какие из них действительно народные, а какие сочинил он сам. Мистификация была столь искусной, что ни Киреевский, ни более поздние исследователи пушкинского творчества так и не сумели эту загадку разгадать…

Учитель. «Песни западных славян», конечно, не настоящие, то есть это не сербский фольклор, не подлинно народные произведения, но их невозможно отличить от народных.

Поэт стилизует стихотворение под народное, фольклорное произведение. Вот начало второй песни цикла, она называется «Янко Марнавич».

Чтец.

Что в разъездах бей Янко Марнавич?
Что ему дома не сидится?
Отчего двух ночей он сряду
Под одною кровлей не ночует?
Али недруги его могучи?
Аль боится он кровомщенья?

Не боится бей Янко Марнавич
Ни врагов своих, ни кровомщенья,
Но он бродит, как гайдук бездомный,
С той поры, как Кирила умер…

Учитель. С первых строк мы чувствуем народный характер произведения. Оно написано как былинный сказ: в нём нет рифмы, а есть повторы, характерные для народных песен, и это специ­фическое построение в форме диалога — вопросы в начале произведения, а развёрнутый ответ представляет собой другая его часть.

Ученик. В цикле «Песни западных славян» шестнадцать стихотворений, которые носят характер исторических песен. Действие их происходит во второй половине XV века на территории, которую заселяют сербы, хорваты, боснийцы, черногорцы. А происходят там в то время такие события:

“Фома I, король Боснии, был в 1460 году тайно умерщвлён своими сыновьями Стефаном и Радивоем. Первый из них стал царствовать под именем Стефана-Фомы II, он и является героем этой баллады. Радивой, обозлённый тем, что его отстранили от престола, раскрыл преступление Стефана и своё, а затем бежал под защиту султана Мухаммеда.

Мадрушский епископ, папский легат в Боснии, убедил Фому II, что лучший способ искупить отцеубийство — это начать войну с турками. Война оказалась для христиан роковой. Мухаммед разорил королевство и осадил крепость Ключ в Хорватии, куда укрылся Фома. Находя, что военные действия недостаточно быстро приводят к цели, султан предложил Фоме заключить с ним мир при условии, что он будет продолжать выплачивать прежнюю дань. Фома II, доведённый до крайности, согласился на эти условия и отправился в лагерь неверных. Его тотчас же схватили, и… варвар-победитель велел содрать с него живого кожу, а затем прикончить выстрелами из лука…” (Из Примечаний П.Мериме к песне «Смерть Фомы II, короля Боснии»)3.

Учитель. Мы видим, события происходят жестокие, прямо дикие. Чуть позже мы прочитаем, как они переданы Пушкиным. А предварим замечанием о том, что наш поэт стремится смотреть на происходящее не со стороны, а изнутри.

То есть он не сторонний наблюдатель, а участник этих событий. Он не оценивает их, а воспроизводит. Пушкин приходит к важному выводу: у каждой эпохи своя мера дозволенной жестокости, своё представление о героизме. Дикость, невежество, жестокость, доходящая до извращённости, воспринимаются как норма жизни, естественное состояние. Почему? А потому, что поэт понимает: недопустимо оценивать людей и события одной эпохи по меркам другой.

У Мериме этого нет. Мериме не участник действия, он — собиратель фольклора (по мистификации). Он приводит многочисленные комментарии, в которых может дать определение чьим-то действиям, а это уже их оценка. Хотя в более поздних произведениях («Коломбо», «Кармен») Мериме приходит к этому пониманию.

По мнению специалистов, для сербских исторических песен характерны грозные предзнаменования, страшные пророчества, идея предопределённости событий. Первая и последняя песни цикла Пушкина как раз передают такую атмосферу.

Чтец.

Видение короля

Король ходит большими шагами
Взад и вперёд по палатам;
Люди спят — королю лишь не спится:
Короля султан осаждает,
Голову отсечь ему грозится
И в Стамбул отослать её хочет.

Часто он подходит к окошку;
Не услышит ли какого шума?
Слышит, воет ночная птица,
Она чует беду неминучу,
Скоро ей искать новой кровли
Для своих птенцов горемычных…

Учитель. Стихотворение передаёт состояние тревоги. И поскольку оно первое, оно открывает цикл, то и на все последующие песни ложится зловещая тень. Эта тень сгустится в последней песне — «Конь». Но сначала зачитаем балладу Мериме «Конь Фомы II».
Чтец. “Почему плачешь ты, прекрасный мой белый конь? Почему так жалобно ржёшь? Разве сбруя на тебе не богатая? Разве у тебя не серебряные копыта с золотыми гвоздями? Разве на шее у тебя не висят серебряные бубенцы? Разве не носишь ты на себе короля плодородной Боснии? — Плачу я, мой хозяин, потому, что басурман сорвёт с меня серебряные подковы, и золотые гвозди, и серебряные бубенцы. И оттого я жалобно ржу, мой хозяин, что проклятый басурман сделает мне седло из кожи боснийского короля”.

Учитель. Не напомнила ли вам эта баллада какое-нибудь известное стихотворение Пушкина? Прочитаем его.

Чтец.

“Что ты ржёшь, мой конь ретивый,
Что ты шею опустил,
Не потряхиваешь гривой,
Не грызёшь своих удил?
Али я тебя не холю?
Али ешь овса не вволю?
Али сбруя не красна?
Аль поводья не шелковы,
Не серебряны подковы,
Не злачёны стремена?”

Отвечает конь печальный:
“Оттого я присмирел,
Что я слышу топот дальный,
Трубный звук и пенье стрел;
Оттого я ржу, что в поле
Уж не долго мне гулять,
Проживать в красе и в холе,
Светлой сбруей щеголять;
Что уж скоро враг суровый
Сбрую всю мою возьмёт
И серебряны подковы
С лёгких ног моих сдерёт;
Оттого мой дух и ноет,
Что наместо чепрака
Кожей он твоей покроет
Мне вспотевшие бока”.

Учитель. Здесь снова звучит трагическое предзнаменование. По народному поверью, конь всегда предчувствует гибель своего хозяина. Самой трагедии в стихах не происходит. Она выведена за рамки произведения. Но быть может, оттого, что жестокая расправа впереди, она ещё не свершилась, но должна свершиться, эта песня воспринимается более трагически?

Обе песни («Видение короля» и «Конь») взяты Пушкиным у Мериме. Но у французского писателя, во-первых, нет той атмосферы грозного пророчества, которую создаёт Пушкин, а во-вторых, они затеряны среди многих песен. Пушкин же видит, что они явно перекликаются, и ставит их в начале и в конце, тем самым придавая и завершённость циклу, и особое звучание — зловещую тональность, которая становится общей тональностью цикла.

Ученик. У Мериме мы находим несколько баллад о вампирах. Он довольно подробно пишет о явлении вампиризма:

“В Иллирии, в Польше, в Венгрии, в Турции и в некоторых частях Германии вам бросили бы упрёк в безверии и безнравственности, если бы вы стали публично отрицать существование вампиров… Некоторые полагают, что человека делает вампиром Божья кара, а другие — что это проклятие рока. Наиболее распространено мнение, что еретики и отлучённые от Церкви, которых похоронили в освящённой земле, не могут найти в ней покоя и мстят живым за свою муку…”

Учитель. Из всех баллад на эту тему Пушкин выбрал для перевода две — «Марко Якубович» и «Вурдалак». Прочитаем первое стихотворение и увидим, что тема вампиризма здесь трактуется очень серьёзно. Стихотворение страшное, дышит суеверным ужасом перед тёмными силами.

А что же «Вурдалак»?

Чтец.

Трусоват был Ваня бедный:
Раз он позднею порой,
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шёл домой.

Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредёт
По могилам; вдруг он слышит, —
Кто-то кость, ворча, грызёт.

Ваня стал; шагнуть не может.
Боже! думает бедняк,
Это, верно, кости гложет
Красногубый вурдалак.

Горе! малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем.

Что же? Вместо вурдалака
(Вы представьте Вани злость!)
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.

Учитель. Во время чтения сразу бросается в глаза разница в настроениях. Та же самая тема здесь явилась предметом шутки, и суеверный страх перед вампирами высмеивается. При этом «Вурдалак» не разоблачает «Марко Якубовича». Одна точка зрения не отменяет другую. Последняя пародия раскрывает лишь разные стороны одного явления, разные точки зрения восприятия его народом.

Другие песни пушкинского цикла предлагаю прочитать самостоятельно. Тем более что это занимательное и интересное чтение.

Современники Пушкина отмечали в «Песнях…» истинную народность, пренебрегая всеми вроде бы справедливыми аргументами против этого: как же может быть народным перевод подделки?! А В.Г. Белинский писал: “«Песни западных славян», более чем что-нибудь, доказывают непостижимый поэтический такт Пушкина и гибкость его таланта. Не знаем, каковы вышли на французском языке эти поддельные песни, обманувшие Пушкина, но у Пушкина они дышат всею роскошью местного колорита и многие из них превосходны…”4

Подведём итоги. При соотношении «Гюзлы» и «Песен западных славян» выстраивается сложная цепь мистификаций:

• песни, якобы собранные Проспером Мериме;
• заверения Мериме, что его работа была всего лишь розыгрышем;
• перевод этих песен Пушкиным, якобы желающим ознакомить русских читателей с сербским фольклором;
• и, наконец, признание Пушкина в своей оплошности.

Здесь есть и изощрённая литературная игра двух блестящих мастеров, есть и доля лукавства искусных мистификаторов. Но это была серьёзная и “высокая” игра больших художников, в которой раскрывались их сложные отношения с фольклором.

Таковы были итоги литературной встречи А.С. Пушкина и П.Мериме, которая на поверхностный взгляд выглядела забавным недоразумением…

Примечания

1 Цит. по: Мериме — Пушкин: Сборник / Сост. З.И. Кирнозе. М.: Радуга, 1987. С. 5.
2 Пушкин А.С. Стихотворения. Собр. соч.: В 6 т. М.: Правда, 1969. Т. 1. С. 377. Цитаты в тексте — по этому изданию.
3 Мериме П. Гюзла // Хроника царствования Карла IX. Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда, 1983. Т. 1. С. 38–39. Цитаты в тексте — по этому изданию.
4 Мериме — Пушкин: Сборник. М., 1987. С. 120–121.