Марина Бородицкая: “Многое в детской литературе пишется словами цвета и вкуса промокашки”

— Нужна ли, на Ваш взгляд, нынешним детям современная детская литература, та, которая пишется сегодня? У Вас перед глазами не только свои сыновья, но и дети друзей-знакомых, перед мысленным взором радиослушатели «Литературной аптеки» на «Радио России», которую Вы ведёте вместе с Жанной Переляевой, и т.д.

— Конечно, нужна. Детское чтение, как и детское питание, должно быть и вкусным, и полезным, и разнообразным. Растущему организму необходимы и «Серебряные коньки», и «Гуттаперчевый мальчик», и сказки народные, и сказки литературные, и Драгунский, и Жюль Верн с Майн Ридом и Луи Буссенаром, и фантастика, и фэнтези, и поэзия — классическая и современная, и детективы, и ещё много чего, — и обязательно нужны книжки из жизни сегодняшних ребят с сегодняшними радостями, тревогами и проблемами. Только это должны быть качественные книжки, хорошим языком написанные, а если “нездешние”, то и хорошо переведённые. И уверяю вас, они есть, и их немало! Хотя очень много и детского “чтива”: однообразных, как подушечки «Орбит», серийных детективов и школьных повестей типа «Маша + Саша = …». И дети очень любят их “жевать”, а издатели — издавать, и так происходит во всём мире. И страшного в этом ничего нет, эту “жвачную” стадию многие проходят безболезненно (мои, кстати, тоже прошли, только у них это были компьютерные игры), — нашёлся бы только умный и насмешливый учитель (родитель, библиотекарь) и сказал бы вовремя: “Я тоже детективы обожаю — вот этот, гляди, третий раз перечитываю, «Оливер Твист» называется. Вещь! Нет, тебе рановато, пожалуй, там такие страшные есть места… эй, ты куда? Чтоб через три дня вернул!”

Ну, а после хорошей еды можно и пожевать немножко.

— Влияли ли Ваши сыновья на то, что Вы пишете и переводите? В нашем давнем интервью Вы говорили, что младший, Серёжа, подбил Вас на перевод двух повестей английского писателя Алана Гарнера «Камень из ожерелья Брисингов» и «Луна в канун Гомрата». А ещё что-то в этом роде было?

— Было вообще-то: старший, Андрюша, чьему вкусу давно доверяю, “навёл” меня на замечательную жутковатую повесть-сказку Нила Геймана. Я толкнулась было с ней туда-сюда, но напоролась на вязкую такую, тягучую издательскую инертность и махнула рукой. Через пару лет узнала, что её кто-то где-то как-то перевёл — и никто нигде не заметил…

Ну, а теперь меня на перевод прозы и калачом не заманишь, разве только что-нибудь не очень большое и невероятно прекрасное. Так что сыновья, читающие в основном всё-таки прозу, чаще “подбивают” меня просто на чтение. Например, с Андреевой подачи я влюбилась в Терри Прэтчетта и прочла по-английски все его книги — штук тридцать или больше.

— Какие они, Ваши читатели, — “детских” текстов, “взрослых” и “переводных”? Вы же многих из них знаете. Собственные, уже выросшие дети что “из Вас” читают?

— Ох, боюсь, что обобщённый портрет своего читателя я вам не нарисую. Очень уж они разные! Задумчивый третьеклассник в очках, легко отвечающий на глубокий философский вопрос: почему никчёмный, давно выброшенный бумажный зонтик — “самый прочный в мире”? (В памяти сохранился, вот почему!) Милая женщина из Иркутска, специально для меня разыскавшая — и тщательно отмывшая — когда-то воспетую мной в стихах чернильницу-непроливайку. Въедливый молодой дедушка в сердце Израиля, в Раанане, страстно желающий знать, не считаю ли я, что Маршак всё-таки упростил и Бёрнса, и Шекспира… Кроме моей нежнейшей к ним любви, их ещё, пожалуй, объединяет благодарный взгляд на жизнь и хороший слух на слово. Я просто ликую, когда мне рассказывают, что какие-то мои строчки стали чьей-то семейной “феней”, что подросток, изгнанный в полночь из кухни, горько бросает через плечо: “На могилку положите // Докторской колбаски!”

Что касается моих собственных, уже выросших, — тут разные бывают ситуации. Младшему, Серёжке, пришлось-таки, воленс-ноленс, прочесть в моём переводе «Троила и Крессиду» Джеффри Чосера, отравившего ему раннее детство (“Мамочка, у тебя в головке строфа? С тобой нельзя разговаривать?”). Он учился в РГГУ, приходит как-то домой и заявляет мрачно: “Поздравляю! Твой Чосер у нас в обязательном списке”. “Бедненькие”, — посочувствовала я, а про себя подумала: жизнь удалась!

А однажды мне знакомый из Екатеринбурга прислал по электронке ссылку на ЖЖ моего Андрюши, уверяя, что прочёл там мои стихи. Я залезла — и правда, он там “запостил” целиком стихотворение «Сказка», в «Новом мире» перед этим опубликованное, с таким примерно комментарием: прочёл тут, прикиньте, мамины стихи случайно в Инете, одно вот понравилось… И кто-то из “френдов”, или как их там, радостно отозвался: “Марина жжот!” Тоже было приятно.

Ну, а Миша Кружков, Андрюшин и Серёжин старший брат, теперь вообще заново изучает все мои детские книжки: и переводные, и собственные. Потому что у них с женой Аней родился — всем нам на радость — маленький читатель Володечка! То есть пока что он только слушатель стихов и большой ценитель хороших картинок, но видели бы вы, как он ловко и радостно переворачивает странички… Наш человек!

— Как Вы думаете, чем интересна (если интересна) детям нынешняя отечественная и зарубежная детская проза и поэзия?

— Детям всех времён и народов (наши нынешние — не исключение) книжки бывают интересны примерно одним и тем же набором свойств: увлекательностью сюжета, возможностью спрятаться, сбежать в чужую жизнь — от своей, возможностью посмеяться, а ещё как следует напугаться, пережить тревоги и приключения и очутиться в уюте и безопасности… Это они вам, пожалуй, и сами скажут. Но есть у самых привлекательных книг ещё одно свойство, дети его, как соль в еде, почти не ощущают, а кто ощущает — едва ли сумеет назвать. Язык! Правда, в поэзии он виднее, слышнее, но поэзия вообще особая статья. Малышу она позволяет внутренне поплясать и попрыгать или услышать волнующе ритмичную, легко запоминающуюся историю, подростку — поглядеться в зеркало (“твой случай уже описан в литературе!”) и выразить собственные чувства, “младшему школьнику”… этот, скорее всего, скажет, что поэзия ему совсем не интересна. И тут же с упоением подхватит начатое вами вслух стихо­творение Яснова.

— Как детской литературе готовить читателей к взрослой жизни? Должна ли в ней присутствовать “жесть”? И если да, то в какой пропорции?

— Должна, не должна… Смотря какая “жесть”. Вот в той пропорции, в какой эта самая “жесть” присутствует у талантливого (!) автора в крови, в организме, — она будет полезна читателю и послужит прививкой, необходимой для взрослой жизни. “Жесть” искусственно нагромождаемая, не пропущенная пишущим через себя, “жесть ради жести” — безусловно вредна, даже если написано “ну прямо как в жизни”.

Вообще, эти неокрепшие отроческие души куда прочней, чем нам порою кажется. Они вполне способны осилить не только, скажем, «Трудно быть богом» Стругацких, но и дневник Анны Франк (его пора бы и в школьную программу вставить — или уже вставили?), и даже «Бабий яр» Кузнецова, и «Тяжёлый песок» Рыбакова, и потрясающие рассказы Шаламова. Но таких книг — страшных, трудных — всё-таки не должно быть много, и надо их очень тщательно отбирать. Наше поколение, мне кажется, в школе перекормили Фадеевым, Шолоховым и иже с ними, в нашем чтении сильно не хватало радости, солнца, праздника, — может, поэтому нынешним подросткам я бы “прописала” побольше Искандера.

— Чего не хватает Вам в современной отечественной детской литературе? Есть ли в этой области принципиальные, с Вашей точки зрения, пробелы?

— Языка мне не хватает, языка! Евгения Шварца, Драгунского, Коваля! Занимательных сюжетов — сколько угодно (хотя принципиально нового и тут мало, сплошной пятиклассник Пупкин на планете зелёных хрюндликов), но написано всё словами цвета и вкуса промокашки. Есть, конечно, Марина Москвина, Сергей Седов, Артур Гиваргизов, Борис Минаев, есть откровенно пародийный Валерий Роньшин с его юной сыщицей Эммой Мухиной, есть поэты: Кружков, Усачёв, Собакин, Инна Гамазкова, в Питере — Яснов, Махотин… Но это лишь несколько капель в море среднестатистической прозы, среднеарифметических переводов и — как бы это поделикатней выразиться — рифмованных подписей под картинками.

А впрочем, зря я разворчалась. Во-первых, и капли меняют вкус моря, а во-вторых — есть всё-таки сдвиги, есть новые имена: по крайней мере, в прозе. Это я вспомнила прошлогоднюю «Заветную мечту» и её победителей: Марину Аромштам, Эдуарда Веркина, Олега Раина, Екатерину Мурашову, да мне и из “длинного списка” многое понравилось. Правда, поэтами «ЗМ» не занимается, да, похоже, и прозаиками скоро заниматься перестанет, но прошедшие сезоны показали: кое-какие ресурсы есть…

— По-Вашему, современная детская литература — это только внеклассное чтение, или она должна занять более серьёзное место в образовании?

— Смотря что считать современной детской литературой. Например, «Дракон» Шварца, по-моему, должен в обязательном порядке изучаться в школе. Причём срочно: у страны уже лихорадка с бредом (“палач = эффективный менеджер”) и ксенофобская сыпь по всему телу. Ну, а Успенского с Остером (обожаю его «Легенды и мифы Лаврового переулка»!) и нас с Ясновым — наверное, можно пока и внеклассно поизучать.

— Ещё раз обращусь к упомянутому выше интервью, в котором я Вас, в частности, спрашивала, что и кто на Вас влиял. Вы упомянули и детей. “Они кардинально меняют нас изнутри, не только образ жизни. Появляется страх. <…> Помню, после Андрюши, своего первенца, я стояла на Фрязинском озере на двухметровой вышке. Я отлично плаваю, по гороскопу я Рак, обожаю воду и всю жизнь сигала вниз не глядя. И вот из-за животного страха в кишках я простояла час: не могла прыгнуть вниз головой. Надо мной хохотали все лягушки и все мальчишки. В итоге прыгнула солдатиком, спуститься с вышки пешком — слишком большой позор. С тех пор я разучилась прыгать вниз головой”. Ваш родительский опыт сильно сказался на ваших текстах?

— На моих текстах вообще сильно сказалась жизнь. Ну, а родительский опыт — её наиважнейшая часть, можно сказать, стержень моей незамысловатой биографии. Бабушка с дедушкой, родители, подруги, мужья, друзья легко поселяются у меня в стихах, дети же присутствуют в них постоянно, зримо и незримо.

— Какую из Ваших книг вы считаете лучшей? Последнюю по времени, ту, которая в работе?..

— Из детских больше всего люблю «Прогульщика и прогульщицу» — последнюю книжку, нарочно составленную “на вырост” по заказу издательства «Самокат». По ней как-то хорошо видно, что стихи детские и недетские пишутся одним и тем же веществом… Из взрослых — сборник «Оказывается, можно» издательства «Время»: он самый полный и в то же время компактный, “укладистый”, радостного мандаринового цвета и с чудесными рисунками Жени Двоскиной перед каждой из четырёх частей. Из переводных — ту, что сейчас в опасности, застряла в типографии в ожидании денег от издательства «Наука» — английских поэтов-кавалеров XVII века, я прямо вся извелась, переживая за этих ребят (в точности как когда-то за Чосера).

— А какие книги труднее всего складывались? Может, они все такие?

— Не знаю, не помню. “Что пройдёт — то будет мило”.

— Кем вы себя в первую очередь ощущаете — детским автором, взрослым поэтом, детским и взрослым переводчиком, кем-то ещё, или одно неотделимо от другого?

— Трёхголовым драконом. Причём головы ведут себя непредсказуемо: то орут вразнобой и пихаются, то разом впадают в спячку, то две “дружат” против третьей… А периодически отрастает и четвёртая: сочиняет очередную «Литаптеку», вещает по радио и исчезает до следующей передачи.

— По словам поэта Дмитрия Сухарева, Вы “один из редких поэтов, умеющих выразить счастье”. Спрошу так: что для Вас творчество?

— Место у окна, которое приходится всё время отрабатывать: толкать соседа в бок и радостно вопить: “Смотри, смотри!” Это я отшучиваюсь, конечно, но в каждой шутке…

— Чего бы Вы пожелали — и пожелаете — себе на грядущий день рожденья?

— Самых простых и главных вещей. Здоровья, разных радостей, больших и маленьких, и чтоб у детей всё было хорошо, и “застрявшие” книжки благополучно родились на свет.