Чем вечные истины отличаются от прописных

Скажу сразу — обоих авторов, с чьим мнением я позволю себе не согласиться, я благоговейно уважаю. Софью Львовну Каганович — за замечательную книжку «Обучение анализу поэтического текста», а Инну Яковлевну Кленицкую — за страстную и неутомимую борьбу с литературоведческим подходом к преподаванию нашего предмета, и в этом я её стопроцентный единомышленник.

Увы, мне кажется, что в основе двух гневных откликов на статью В.Н. Александрова лежит невнимательность. Хотя гнев понятен — рощинский словесник сдвигает с хрестоматийных произведений гробовые камни привычных формулировок, заставляет посмотреть на них под иным углом зрения. Мне кажется, что он порой намеренно дразнит читателя некоторой парадоксальностью суждений, но процесс собственного осмысления и переосмысления привычного это запускает лучше некуда.

Попробую возразить С.Л. Каганович по нескольким пунктам.

Почему Александров должен ответить за действия некой учительницы, объявившей главной причиной “духовного кризиса Базарова” его атеизм, не очень понятно. И факт “поражения” Базарова — не духовный кризис, которого, вероятно, и не было, а то, что его зачем-то “убил” Тургенев — и с этим, увы, не поспоришь. Убил чудного, горячо любимого, которому было ещё жить и жить, всё на благо человечеству разрушить, возможно, приобрести какую-никакую сносную и полезную для окружающих профессию, могущему учить, лечить, сажать деревья и ухаживать за посевами и т.п. (не факт, что хотел, но потенциально способен, безусловно). Не думаем же мы, в самом деле, что Тургенев это сделал нечаянно, по неосторожности (не уследил за героем, который порезался на вскрытии). Базаров в конце повествования умирает — и это такой же факт, как то, что остаются жить все другие герои романа.

Не очень убедительна попытка С.Л. Каганович изобразить Базарова “самым лучшим”, “самым положительным” героем романа: “Тургенев намеренно выстраивает всю систему действующих лиц романа так, что рядом с Базаровым поставить — некого… И он, сильная харизматичная личность, образованный (не читавший Пушкина. — Д.Н.) человек с выстраданными убеждениями, имеет право ставить себя выше и «живого мертвеца» Павла Петровича, пожертвовавшего своей карьерой (тоже мне, общечеловеческая ценность. — Д.Н.) и жизнью ради женщины, и Аркадия, не имеющего собственных суждений (точнее, не умеющего их заявлять столь же демонстративно, как «харизматичный» Базаров. — Д.Н.), не говоря уже о людях, подобных Кукшиной и Ситникову” (тоже, кстати, при случае предаваемых “духовным отцом”). И уж чего-чего, а подогревать в подростках извечный нигилизм, выставляя Базарова образцом для подражания “сегодняшнему молодому поколению”, которое и без того “нержавеющему золоту родительской любви” норовит предпочесть конвертируемую валюту, совсем не стоит.

В.Н. Александров совсем не “выдвигает на первый план проблему «отцов» и «детей» в прямом биологическом смысле этих слов” и не “предлагает рассмотреть характер Базарова именно с этой точки зрения”. Напротив, В.Н. Александров предлагает говорить о духовном “отцовстве” Базарова, замечая при этом, как мне кажется, вполне справедливо, что подобное “отцовство” представляется Базарову куда привлекательнее и важнее отцовства биологического. “Отцам”, как некой видовой природной множественности, призванной осуществлять заурядную функцию биологического продолжения жизни, противостоит главный и единственный “Отец”, который своим мудрым водительством добьётся того, чтобы у последнего мужика была белёная изба… Обратим внимание на слово “перерождение”, оно прямо указывает на духовное отцовство Базарова.

Настоящим же центром рассмотрения В.Н. Александрова оказывается не названная оппонентом проблема, а внутренний конфликт личности Базарова: “Существенной чертой в характере Базарова является внутренний разлад между человеческим и сверхчеловеческим, между тем, что он есть, и тем, каким он хочет быть”. Конфликт этот в том, что Базаров хочет быть сверхчеловеком (суперменом, говоря языком сегодняшних школьников), а человек в нём плачет и сопротивляется, в том числе и жалкими последними словами — “о родителях позаботьтесь”. Так как супермен бессмертен (и в этом очередное, последнее и самое главное разочарование Базарова), а человек смертен. Но только по-другому смертен, не так, как лягушка. И именно этим последним обстоятельством объясняется жизнь души во всех её проявлениях, если нет страха смерти, то ничего не нужно — веры, любви, надежды, совести, наконец. Есть только прагматичные взаимоотношения муравьёв и мух. Потому что умирать страшно, не имея надежды не только на иной мир, но и на благодарную память по себе в мире этом. Но жизнь, непрагматичное в которой так яростно отрицал Базаров, распространяет и на него свою незлопамятную доброту — прочувствованным словом вспоминает его Катя, жена Аркадия, в эпилоге романа.

С.Л. Каганович, оспаривая некоторую присущую герою “театральность”, называет причиной его “душевного надлома” (не тот ли это душевный кризис, подвергнутый сомнению тремя абзацами раньше?) разрыв с Одинцовой и тут же цитирует — “лихорадка работы с него соскочила”. Но естественное ли состояние работающего человека “лихорадка работы”, которая к тому же может “соскочить”? Не указывает ли выбор именно этих слов для характеристики деятельности Базарова на некоторую её неестественность и натужность, возможно, имеющую своей природой желание играть перед окружающими роль “рабочего человека”?

И коли уж речь заходит об отношении к родителям, то так ли безосновательно, как утверждает С.Каганович, обвинение в отсутствии подлинной сыновней любви у Базарова? Чем поверяется любовь? Правильно, дети, делами! Чего доброго сделал для родителей Базаров? Порадовал их своим посещением, и то в последнюю очередь, — и прервал его к великому огорчению матери в угоду хотению своей левой ноги? А если он и знает все истории из жизни отца (мы все знаем, как нам кажется, все истории из жизни наших родителей и насмешливо просим: “Расскажи мне что-нибудь хоть в пятый раз”), то почему же отказывать старику в удовольствии предаться воспоминаниям о прожитом? Разве это может служить доказательством любви?

И ещё одну, хоть не стоит она ни в центре романа, ни в центре рассмотрения В.Н. Александрова, важную проблему ставит автор “возмутительной” (в смысле возмутившей спокойствие) статьи. Это проблема ответственности отцов (как в биологическом, так и в самом широком смысле) за детей. Отец Базарова при всей привычной жалостливой симпатии к нему читателя (вот что значит тургеневская объективность) — эгоист, который хочет воплотить в сыне свои собственные невоплощённые, честолюбивые мечты. В подобном стремлении нет ничего необычайного, это часто свойственно родителям — видеть в детях свой “последний шанс” состояться. Иногда это им даже удаётся.

И всё же речь в статье В.Н. Александрова не идёт, главным образом, об отношении Базарова с родителями. Речь в ней о том же, о чём, как мне кажется, и в романе Тургенева, — об отношениях Базарова с жизнью, об отношениях с жизнью любой, даже самой яростной теории. А ещё о любви, которая, передаваясь из поколения в поколение, являясь главным условием продолжения жизни, недоступна этому очередному Евгению в русской литературе.

И.Я. Кленицкая, боюсь, и вовсе познакомилась со статьёй Александрова в пересказе С.Л. Каганович. Потому что, торопливо обвинив В.Н. Александрова в “оживлении любой ценой и искусственных привязках к каким-то современным реалиям”, поспешила, наскоро же определив “две простые мысли”, к которым якобы сводятся «Отцы и дети» Тургенева, оседлать своего любимого конька: “...Считаю совершенно необходимым публикование программы” (далее по тексту). Между тем роман Тургенева нельзя свести к двум, трём, десяти и даже тысяче простых мыслей. Особенно если эти простые мысли по сути являются прописными истинами: “не стоит огульно отрицать новое, непривычное, если что-то в нём не нравится, задевает” и “отрицая отжившее, не стоит перегибать палку и отбрасывать вечные общечеловеческие ценности”.

Удивительно, но более всего задела уважаемых авторов полемических статей манера В.Н. Александрова ярко, ёмко и образно формулировать свои мысли. Не знаю, как кого, а меня заставили завистливо вздохнуть некоторые фразы, вроде такой: “Грядущее с проворством вышколенной горничной расстилает перед ним ковёр времени”; или заключительной: “История Базарова — это история обманутого туземца, который обменял никогда не ржавеющее золото родительской любви на дешёвые бусы мнимого величия”. Повезло детям, с которыми учитель говорит таким языком!

Так чем же отличаются вечные истины от прописных истин? Тем, что они не умирают, будучи однажды воплощены в художественную плоть, а продолжают шествие по жизни, побуждая вглядываться и находить всё новые и новые их грани и стороны, оценивать их и не соглашаться с чужой оценкой, яростно любить их или ненавидеть.