Я иду на урок

По страницам произведений И.А. Бунина

книги И.А. Бунина, изданные в изгнании

ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ

Что есть человек? В чём ценность, смысл, содержание человеческой жизни? Каково в человеке соотношение рассудочного и мистического, рационального и трансцендентного? Что есть жизнь духа? Что есть время и вечность?.. Каждая культурная эпоха, каждый мыслитель и художник предлагают свои версии ответов на эти вопросы. То, как чувствовал и мыслил человек на рубеже XIX и XX веков, оказывается необыкновенно близко нам сегодня, в начале века XXI.

“Решением Шведской Академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия по литературе присуждена Ивану Бунину за правдивый артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типично русский характер”. В этой исторической формулировке, бесспорно, ключевыми являются слова “правдивый артистический талант” и “типично русский характер”, лаконично, но ёмко дающие определение Бунину-художнику и указывающие на основное содержание его произведений.

Выходец из обедневшей дворянской семьи (может быть, поэтому так близка оказалась Бунину тургеневская тема уходящих дворянских гнёзд), с девятнадцати лет он начинает самостоятельную жизнь: кочует по Руси, четыре класса гимназии пополняет самообразованием, изучает историю, философию, языки, социологию... Любимые поэты и писатели — Л.Толстой, Пушкин, Жуковский, Тютчев, Гоголь, Чехов, Гёте, Шекспир, Байрон... В двадцать пять лет (!) создаёт свой знаменитый перевод поэмы Лонгфелло «Песнь о Гайавате». В 1890-х годах Бунин уже во многом сформировавшийся художник, со своей особой творческой манерой, поражающей и привлекающей читателя изяществом и законченностью фразы, точностью изобразительных деталей, умением проникнуть в “зерно зерна и сердцевину сердца” человеческого характера.

Писатель не избежал упрёков тенденциозных читателей и критиков в оторванности от политической жизни России, в социальных заблуждениях, так как “не увидел и не изобразил рабочий класс”, “воспринял пролетария всего лишь как вчерашнего крестьянина, «испорченного» городом”. Каждый писатель, как и каждый читатель, имеет право на своё видение мира, и не примкнуть к какому-либо модному эстетическому или политическому направлению подчас является проявлением истинного, высшего мужества. Бунин, не теряя лица, следовал традициям “золотого века” русской литературы и развивал их. М.Горький метко характеризовал литературно-политическую ситуацию того времени: “...Только Бунин верен себе, все же остальные пришли в такой дикий раж и, видимо, не отдают себе отчёта в делах своих”.

Вряд ли можно упрекнуть в равнодушии к истории и современности России автора таких произведений, как повести «Деревня», «Суходол» или маленького, но поистине пророческого стихотворения, датированного 27 июня 1917 года.

Семнадцатый год

Наполовину вырубленный лес,
Высокие дрожащие осины
И розовая облачность небес:
Ночной порой из сумрачной лощины
Въезжаю на отлогий косогор
И вижу заалевшие вершины,
С таинственною нежностью, в упор
Далёким озарённые пожаром.
Остановясь, оглядываюсь: да,
Пожар! Но где? Опять у нас, — недаром
Вчера был сход! И крепко повода
Натягиваю, слушая неясный,
На дождь похожий, лепет в вышине,
Такой дремотно-сладкий и бесстрастный
К тому, что там и что так страшно мне.

Что это? Пейзажная лирика? Только на первый, поверхностный взгляд. Сочетание ночного сумрака с “розовой облачностью небес”, с заалевшими от далёкого пожара вершинами деревьев создают тревожащий душу зрительный образ. Лес — “наполовину вырубленный” (уничтоженный, умерщвлённый), осины — “дрожащие”. Возникает предчувствие беды, катастрофы. Интересен язык пространственных символов стихотворения. Лирический герой — путник, остановившийся на “отлогом косогоре”, видит впереди себя ночную лощину и тёмный лес с далёким пожаром, грозящим бедой. В его сознании это лежащее перед ним пространство соединяется с пространством, им покинутым, — тем, откуда он выехал: “Остановясь, оглядываюсь: да, // Пожар! Но где? Опять у нас, — недаром // Вчера был сход!” Так почему-то причина пожара “там”, впереди, объясняется вчерашним (позади оставленным) народным сходом. И надо всем этим, над суетой и смутой человеческой, — природа, прекрасная, вечная и непостижимая: “На дождь похожий лепет в вышине, // Такой дремотно-сладкий и бесстрастный // К тому, что там и что так страшно мне”. Перед нами поэтическая модель мира, в которой определены причинно-следственная связь событий, место высших сил, вечной Природы и человека. Это стихотворение, написанное незадолго до октябрьских событий, показывает Бунина как художника, остро воспринимающего современность и имеющего свою, определённую позицию.

Ещё более страстным, даже пристрастным, предстаёт писатель в своём дневнике «Окаянные дни» (1917–1918).

“Революция — стихия...”
Землетрясение, чума, холера тоже стихии.
Однако никто не прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются. А революцию всегда “углубляют”.
“Народ, давший Пушкина. Толстого”.
А белые — не народ.
“Салтычиха, крепостники, зубры...” Какая вековая низость — шулерничать этой Салтычихой, самой обыкновенной сумасшедшей. А декабристы, а знаменитый Московский университет тридцатых и сороковых годов, завоеватели и колонизаторы Кавказа, все эти западники и славянофилы, деятели “эпохи великих реформ”, “кающийся дворянин”, первые народовольцы, Государственная Дума? А редакторы знаменитых журналов? А весь цвет русской литературы? А её герои? Ни одна страна в мире не дала такого дворянства.

На середину 10-х годов XX века приходится расцвет бунинского творчества. Стремясь разгадать “тайны и бездны” бытия, писатель часто обращается к теме любви. Сам опалённый в ранней молодости сильным чувством, он создаёт ряд ярких рассказов, один из которых — «Грамматика любви» (1915). Позднее Бунин вспоминал, что происхождением рассказа он обязан подарку племянника — маленькой старинной книжечке «Грамматика любви», вызвавшей смутное воспоминание о каком-то бедном соседе-помещике, помешавшемся на любви к своей крепостной, “и вскоре выдумал и написал рассказ с заглавием этой книжечки (от лица какого-то Ивлева, фамилию которого… произвёл от начальных букв своего имени)”.

«ГРАММАТИКА ЛЮБВИ»: КОММЕНТИРОВАННОЕ ЧТЕНИЕ

Урок является обучающим, с использованием приёмов комментированного и анализирующего чтения, тип анализа — “вслед за писателем”.
“Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда”. Начинается рассказ как будто буднично и незамысловато. Но следует помнить, что писатель особое значение придавал первой фразе, настраивающей читателя и организующей его восприятие. Перечитайте её ещё раз, и вы услышите внутреннюю перекличку “Ивлев — июнь” и неназойливую аллитерацию сонорных. Далее мы убедимся, что эти поэтические приёмы отнюдь не случайны, и во многом сюжет рассказа строится по законам лирики. Сама же ситуация — начало лета, долгий путь — настраивает на созерцательный лад.

С этим поэтическим вступлением контрастирует целый ряд бытовых, реалистических деталей: “тарантас с кривым пыльным верхом”, “густые сбитые гривы” нанятых лошадей, возница, тупой, хозяйственный, не понимающий шуток, — вот объяснение, почему “Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности, которая так идёт к ладу копыт и громыханию бубенчиков”.

Бунин обращает наше внимание на состояние Ивлева: “Ехать сначала было приятно: тёплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов... дул сладкий ветерок, нёс по... косякам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от неё было даже туманно”. Пейзаж лёгкий, расплывчатый, словно акварельный, он дан глазами героя, с умиротворённой созерцательностью которого соседствует лёгкая ирония по отношению к “малому, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке”, серьёзному из-за доверенных ему лошадей. Картина эта, озвученная бубенчиками, стуком копыт, кашлем лошадей и скрежетом валька о колесо, завершается словно незначительной деталью: “всё время мелькала... белой сталью стёртая подкова”. Мы незаметно оказываемся в полной власти писателя, овладевшего нашим вниманием, будто гипнотизёр или фокусник при помощи раскачивающегося блестящего предмета.

Далее следует небольшой диалог, следствием которого является посещение Ивлевым дома графини. Незаметно меняется настроение героя под воздействием того, что он видит: “погода поскучнела”, грязный двор, каменное корыто, “темнеющая от дождя гостиная”… Особенно неприятен, даже раздражающ вид графини, безвкусно кокетничающей с гостем: “Графиня была в широком розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, глубоко затягиваясь, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки, затягиваясь и смеясь, она всё сводила разговор на любовь...” Упоминается какая-то “легендарная Лушка” и помешанный на любви к ней помещик Хвощинский, который “во всём остальном... нисколько не был помешан… просто он был не теперешним чета”. О том, насколько приятен был визит к графине, говорят стакан “сивого чая” и засиженное мухами печенье.

Незаметно Бунин подвёл нас к завязке, потому что мысль о Лушке и влюблённом в неё помещике уже не оставит нашего героя до конца: “Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломлённая, вся на одном сосредоточенная душа?” Действительно, безумием кажется остановившаяся жизнь помещика, просидевшего матрац на Лушкиной кровати, его маниакальная сосредоточенность на умершей женщине и приписывание её влиянию всего, что совершалось в мире: грозы, войны, неурожая. Если бы не одна смущающая деталь: “он когда-то слыл в уезде за редкого умницу”. Умник, утративший разум? Или умник, постигший высшую истину: смысл жизни есть любовь?..

Отдавшись на милость возницы, Ивлев приближается к поместью Хвощинского. “Места становились всё беднее и глуше”. Писатель почти бесстрастно перечисляет: ещё не кошеные луга, овраги, трава, краснеющая земляникой, плотина, бурьян… Взгляд его задерживается на кусте с бледно-розовыми цветочками — «милое деревцо, которое зовут “божьим деревом”», — и вдруг Ивлев вспомнил места, вспомнил, что не раз ездил тут в молодости верхом”… Что-то это деревцо задевает в его памяти. Запомним и мы его по двум указанным приметам-эпитетам: милое, божье.

Любопытен далее следующий диалог. Не только безумный влюблённый мифологизирует свою Лушку, но и наивно-примитивное сознание возницы: “Говорят, она тут утопилась-то”.

Хвощинское открывается перед взором почти театрально. В “декорации” мирного, тихого пейзажа вдруг врывается с лаем стая собак, небо раскалывается от оглушительного удара грома, лошади понесли… “За лесом уже видно было Хвощинское”. Раздвигается занавес — “лес расступился”: смена декораций. В обрамлении туч проступает вид усадьбы. Дышится “с удовольствием”, легко — Ивлеву приятно очутиться в этом месте. И, словно подчиняясь какой-то неведомой силе, его сознание продолжает сотворение мифа о Лушке: “казалось, что жила и умерла Лушка не двадцать лет тому назад, а чуть ли не во времена незапамятные”.

Кругом грустное запустение. Жадно, даже с каким-то ревнивым любопытством всматривается герой в юношу, сына загадочных помещика и крестьянки. Ничто не ускользает от его внимания: “Чёрный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя лицо его было бледно и от веснушек пёстро, как птичье яйцо”. Что от матери, а что от отца в этом юноше? Он деликатен, краснеет от застенчивости, смущается — и не умеет скрыть своей жадности, обрадованный возможностью продать книги подороже. Образ юноши строится на контрастах. То же и в речи: разговор его свободен, непринуждён, обнаруживает человека довольно образованного, и в то же время он употребляет форму третьего лица множественного числа по отношению к своему отцу (“Они только всё читали и никуда не выходили”…) — так простолюдин говорит о своём хозяине, крестьянин — о помещике. Характер молодого человека набросан Буниным несколькими штрихами, но за ними многое угадывается: это полная драматических переживаний история ребёнка от неравного брака, союза, не признаваемого обществом. Помните тургеневскую Асю? Юноша, конечно, знает о мифологическом ореоле, окружающем имена его родителей. Этим объясняется взволнованное отрицание умственной болезни отца (“Это всё сплетни”…), то, что он мгновенно понял незаданный вопрос Ивлева про венчальные свечи (“Они уже после её смерти купили эти свечи… и даже обручальное кольцо всегда носили”).

Странное ощущение оставляет по себе и дом Хвощинского: холодный, с топорной мебелью, но (опять контрасты!) прекрасными горками, полными изящной посуды. Замечательна одна деталь: “А пол весь был устлан сухими пчёлами, которые щёлкали под ногами. Пчёлами была усыпана и гостиная, совершенно пустая”. Деталь эта кажется совершенно иррациональной. Но без неё, возможно, у вас не возникнет ощущения реальности происходящего. Вы словно слышите лёгкое шуршание. Невесомые тела, когда-то жгуче жалящие и мёртвые сейчас, только оболочка — воспоминание. Как от жгуче-яркой любви ныне осталась лишь оболочка — легенда, миф. Но почему эта история так притягательна, почему Ивлеву так хочется разгадать её секрет? Может быть, это бессознательная тоска человека по любви, наполненности жизни? Только не обычное праздное любопытство. Иначе почему так взволнован Ивлев? “А руки всё-таки слегка дрожали”.

Названия старых книг “престранной библиотеки” («Заклятое урочище»… «Утренняя звезда и ночные демоны»… «Размышления о таинствах мироздания»… «Чудесное путешествие в волшебный край») говорят об ином мире. И, как прозрение, со стихами Баратынского приходит разгадка: бытие — это не быт, “но именем каким его назвать?.. с безумием граничит разуменье”… Свет истины озаряет сознание человека, и солнечный свет одновременно заливает комнату — “этот бедный приют любви”. Любви, но не безумия. Оба человека, находящихся в комнате, взволнованы. Это выдают их жесты, фразы. Они не в жилище, а в святилище, где тайный, особый смысл приобретают предметы: похожая на молитвенник книжечка, шкатулка с потемневшим от времени серебром, “ожерелье покойной матушки”. Бунин пишет: “И такое волнение овладело им при взгляде на эти шарики, некогда лежавшие на шее той, которой суждено было быть столь любимой и чей смутный образ уже не мог не быть прекрасным, что зарябило в глазах от сердцебиения”. И вот заветная книжечка, давшая название бунинскому рассказу, — «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым». В контексте иных событий такой “учебник” любви мог показаться по-мещански пошлым. Но здесь это святыня, Писание.

Абзац, рассказывающий о содержании книжечки, с цитатами из неё, похож на стихотворение в прозе по интонации, ритмичности, насыщенности образами. Остановимся на одной из цитат: “Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде, нежели мы отдадим о ней отчёт сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки”… Эта сентенция смутно напоминает что-то. Что-то недавно прочитанное, встретившееся в тексте… Милую женщину человек обожествляет, легко и естественно подчиняясь сердцем… Да это же “милое”, “божье деревцо”, от которого ожила память Ивлева по дороге в Хвощинское! Такие “рифмующиеся” детали — одна из особенностей стиля Бунина. Они расставляют важные акценты в его произведениях.

Уезжает герой из поместья с купленной им «Грамматикой любви». Уже не дождь, не тучи, не гром, а “мутно-золотая заря” сопровождает его. А болтовня малого про женщину с индюшками контрапунктно соотнесена с мыслями Ивлева, прикоснувшегося к высокой истине: “Он всё думал о Лушке, о её ожерелье, которое оставило в нём чувство сложное, похожее на то, которое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой. «Вошла она навсегда в мою жизнь!» — подумал он и, вынув из кармана «Грамматику любви», медленно перечитал при свете зари стихи, написанные на её последней странице.

Тебе сердца любивших скажут:
«В преданьях сладостных живи!»
И внукам, правнукам покажут
Сию Грамматику любви”.

Домашнее задание в конце урока: письменная работа «Опыт прочтения рассказа Бунина» (по самостоятельно выбранному произведению).

«БЕЗУМНЫЙ ХУДОЖНИК»: КОНТЕКСТНЫЙ ПОДХОД

Принципиально по-иному строится урок по рассказу «Безумный художник»: это проблемный анализ с использованием приёмов контекстного подхода.

Исследователи Бунина 1920-й год называют “немым”. Первый год на чужбине, в эмиграции, — год молчания писателя. Можно только догадываться, какие душевные муки испытывал он. Но постепенно Бунин возвращается к творчеству. Художник и Мир, назначение и сущность художественного творчества — вот проблемы, волнующие зрелого и уже много пережившего писателя. Учащимся предлагается заранее прочитать рассказ 1921 года «Безумный художник», ответить на ряд вопросов и выполнить задания. Обсуждение их и послужит основой урока. Последнее из заданий может быть индивидуальным или предложено группе учащихся, по усмотрению учителя.

Как по прочтении рассказа для вас раскрылся смысл его названия?
Каким предстаёт мир, в который вернулся из странствий господин “с изумлёнными глазами”? Как этот мир встречает художника?
Какие детали поведения наиболее ярко характеризуют состояние героя?
Как можно озаглавить абзац, начинающийся словами “Вскоре юношеская сила овладела им”?
“В первой половине 20-х годов как никогда сильна в творчестве Бунина борьба двух начал: мрака и света”, — пишет исследователь Анна Саакянц. Как развивается в рассказе мотив борьбы тьмы и света? Чем вы можете объяснить несоответствие замысла и воплощения в произведении художника — героя рассказа?
Согласны ли вы с приведёнными ниже высказываниями? Соотнесите их с содержанием рассказа Бунина. “Если бы мир раскололся, то трещина прошла бы через сердце поэта” (Генрих Гейне). “Жизнь никогда не бывает прекрасна: прекрасны только картины её в очищенном зеркале искусства” (Артур Шопенгауэр).
Найдите и рассмотрите репродукции картин: Рафаэль. «Сикстинская мадонна»; Эрих Энге. «Осквернение демократии»; Сальвадор Дали. «Предчувствие гражданской войны», «Лицо войны», «Христос святого Хуана де ла Крус». Как произведения живописи помогают лучше представить задуманную бунинским героем и воплощённую им картину? (Сравните их содержание, композицию, настроение, палитру с описаниями Бунина.) Какие ещё произведения живописи вы могли бы включить в ассоциативный контекст, помогающий осмыслить рассказ Бунина?

Подобные уроки помогают формированию и закреплению таких умений учащихся, как выявление примет стиля писателя, определение общечеловеческого содержания произведений, соотнесение произведений различных видов искусств.

«МИТИНА ЛЮБОВЬ»: ЯЗЫК ПРОСТРАНСТВЕННЫХ СИМВОЛОВ

Самое значительное произведение Бунина 1920-х годов — повесть «Митина любовь». Так о любви ещё никто не писал. В его произведении тонкий психологический анализ сочетается с проникновением в “физиологию любви”, поэтическая эротика — с показом мрачных, глубинных влечений человека.

Предлагаем учащимся два высказывания о повести Бунина и вопрос: “Что их объединяет в подходе к произведению?”

“Эта «первая месса пола», в понятии Бунина, — явление космического масштаба, ибо в человеке, в этом микромире, частице природы, происходят катаклизмы, потрясающие до основания его хрупкую телесную основу, когда в ощущениях человека преображается и весь мир, когда до предела обострена чувствительность ко всему вокруг, и тогда — «всё любовь, всё душа, всё мука и всё невысказанная радость»” (А.А. Саакянц).
“Любимая, Катя… впервые даёт ему тот взгляд на простор, который (быть может) приближается к великолепному бессознательно-знающему взгляду животного; но едва только он покидает любимую девушку, как от тоски и покинутости он заполняет эту открывшуюся ему беспредельную даль, это блаженство, которое есть не что иное, как пространство, — тоже любимым, близким ему миром, который он затем, с утратой Кати, по необходимости вместе с нею утрачивает, так что ему не остаётся ничего, кроме небытия… в котором он храбро и последовательно гибнет” (Р.-М. Рильке).

Оба высказывания строятся на метафорах пространства. Именно о значении пространственных образов в повести «Митина любовь» у нас и пойдёт речь.

Выделим основные характеристики мира, в котором пребывает герой в начале повести: весна, солнце, тепло, радостно, рядом любимая девушка, идут вместе, дорога вверх. Но описание предваряется тревожным сообщением о том, что это был последний счастливый день Мити. И мы заранее знаем о конечности безмятежного, счастливого мира. Вскоре тревога находит подтверждение в тексте произведения: Митя хотел бы замкнуть счастливое пространство, чтобы Катя навсегда осталась в нём. Она с иронией замечает: “Что ж, ты бы… меня в терем запер?” Тревожными сигналами звучат и рассыпанные в тексте слова с общим значением неопределённости: как будто, почти, внезапно, казалось…

Во втором абзаце встречаем два важных пространственных символа: “с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь”. Невольно сталкиваются в нашем сознании необъятный мир искусства и замкнутый, строгий монастырский мир. Мотив замкнутости и бесконечности развивается в разговоре героев, в декламируемых Катей строчках о кольце: “Меж нами дремлющая тайна, душа душе дала кольцо”. Два соприкасающихся кольца — символ бесконечности. И перед нами разворачивается вечная, как мир, история неразделённой, неосуществлённой любви.

Катя пытается быть актрисой даже наедине с Митей, она вносит в их отношения ненужную театральную пошлость. Митя видит “манерное чтение” и слышит неестественный “пониженный голос” возлюбленной. Бунин пишет: “чтение… напомнило Мите среду, отнимавшую у него Катю”. Это другое, враждебное герою пространство, которому уже отчасти принадлежит Катя.

Дальнейшее общение с текстом можно организовать, опираясь на вопросы и задания.

Каким раскрывается внутренний мир Мити во 2-й и 3-й главах? Несёт ли в себе герой изначальные причины надвигающейся катастрофы или они вне его?
Почему образ главного героя (глава 5) рассматривается Буниным в культурологическом “пространстве”?
В сцене прощания на платформе вокзала (глава 6) внешнее и внутреннее (физическое и психологическое) пространства организованы по вертикали: “она… стояла, снизу глядя на него”, “он стоял худой, нескладный” (взгляд Кати), “всё в ней было прелестно” (взгляд Мити). Как можно объяснить смысл подобной организации пространства?
Что оказывает на героя врачующее, гармонизирующее воздействие по дороге в родное поместье (глава 7)? Какие детали помогают нам понять это?
Можно ли сказать, что жизнь Мити в деревне (глава 8) обретает черты идиллии?
Какое значение имеет соотнесение пространственно-временных планов в 10-й главе?
Какие пространственные символы и характеристики вы видите в главе 12? Как они помогают полнее раскрыть душевное состояние героя?
Сопоставьте эпизоды двух встреч Мити с Алёнкой (главы 24, 27). Какие детали выражают авторское отношение к произошедшему с героем?
Как изменяется для Мити внешний мир после получения от Кати письма с вестью о разрыве (глава 28)? Зачем писатель вводит нас в нереальный мир сновидения?
Измена Кати превращает мир в абсолют жестокости, причиняющий герою только нестерпимую боль, больше ничего. Всем пережитым и случившимся Митя уже исключён из жизненного пространства, поэтому в его желании смерти как освобождения нет ни силы воли, ни мужества решения, а одна только роковая и закономерная неизбежность. Согласны ли вы с этой точкой зрения? Аргументируйте свой ответ, опираясь на текст главы 29.
Какие мысли о вечном и бренном навевает стихотворение Бунина «Настанет день — исчезну я…» (1916)? В чём вы видите различие восприятия жизни и смерти героем прочитанной повести и лирическим героем стихотворения? (В своём рассуждении обратитесь и к пространственным образам произведений.)