Прочтут ли россияне Александра Солженицына?

Девяностолетию со дня рождения русского классика и титана борьбы с большевистским тоталитаризмом была посвящена международная конференция «Путь А.И. Солженицына в контексте Большого Времени», состоявшаяся 5–6 декабря минувшего года. Одновременно с нею в Манеже была открыта замечательная выставка «Александр Солженицын и его время в фотографиях», которую было бы неплохо провезти и по всей нашей стране.

Это был настоящий праздник, праздник свободы, торжества человеческого достоинства. Правда, с печальными нотами — недавно покинул земной мир Александр Исаевич, а в самом начале работы конференции пришла скорбная весть о кончине Патриарха Алексия II, прославленного своими умиротворяющими, сплачивающими народ деяниями. (Правда, здесь же, в силу своей профессиональной въедливости — и памятуя о языковом упоении А.И. Солженицына, не могу не отметить, что в дни прощания с Патриархом многие государственные мужи, деятели, попавшие на телеэкран, а порой и дикторы, упорно именовали в Бозе почившего Алéксием, в то время как сама логика русской речи подсказывает: как наш Алексéй, так и церковный Алексий произносятся с ударением на последнем слоге. А-лéксий же — это нечто косноязычное, лишённое языка.)

По итогам представительной конференции (среди выступавших — всемирно известные слависты Жорж Нива, Витторио Страда, Никита Струве) будет выпущен сборник, который, вероятно, положит начало академическому изучению наследия А.И. Солженицына (сами солженицынские конференции станут традиционными).

В день девяностолетия писателя, 11 декабря был открыт его фундаментальный сайт www.solzhenitsyn.ru, среди главных целей которого, по словам Н.Д. Солженицыной, размещение на нём эталонных текстов Александра Исаевича в последних авторских редакциях, с его примечаниями и комментариями. Здесь же будет представлен и архив личных документов. В течение нескольких лет на сайте будет представлена большая часть наследия писателя.

Четыре тома тридцатитомника Солженицына отводятся его неопубликованным и книжно не издававшимся сочинениям, среди которых особый интерес представляет «Дневник Р–17» («Дневник романа»), который писатель вёл с 1960 по 28 ноября 1991 года, работая над «Красным Колесом».
Мы будем своевременно сообщать читателям о событиях в мире солженистики.

Отрадно, что на конференцию слушателями были приглашены и школьные учителя. Отрадно, что было заяв­лено и целое тематическое направление — «Преподавание Сол­женицына». И очень жалко, что именно это — педагогическое — направление оказалось (особенно на фоне остальных докладов) односторонним.

Произошло это во многом потому, что среди выступавших преобладали преподаватели вузов. Но в вузе Солженицын становится объектом разговора только на филологических факультетах (куда идёт лишь очень малая часть выпускников, выбравших литературу своей жизненной стезёй и потому едва ли нуждающихся в приобщении к чтению) и, как правило, в рамках спецкурсов (то есть с небольшим числом студентов, пришедших по желанию). Об этих спецкурсах (в целом весьма интересных) и были сделаны сообщения. Оставляем здесь за скобками трудности становления и развития солженистики в целом — об этом особо сказала в заключение конференции Н.Д. Солженицына.

Между тем настоящая проблема состоит не в том, как приохотить к чтению Солженицына будущих филологов (хотя важно и это), а в том, как прочесть Солженицына со всеми остальными, то есть с подавляющей частью молодых людей, и прочесть там, где эти молодые люди оказываются без выбора, не по своей воле, а потому что обязаны, — то есть в школе.

О школе же на конференции тоже почему-то рассказывали вузовские преподаватели. Их представления в этой области, увы, нуждаются в серьёзных корректировках, потому что современной школы они, к сожалению, не знают. Особенно это касается преподавателей филологического факультета МГУ, строящих своё видение школы исключительно на общении с абитуриентами, которые прибегают к услугам этих преподавателей в качестве репетиторов. От этого они не могут увидеть настоящий и очень серьёзный ракурс проблемы. Эта проблема одним своим боком касается не только Солженицына в школе, а и любого писателя: сейчас со школьниками всё труднее организовывать чтение вообще.

Общая ситуация падения интереса к чтению как к занятию усугубилась и внутришкольным новшеством: в этом году впервые отменён обязательный экзамен по литературе. Это во многом дезориентировало школьных учителей: ведь из их рук вынут привычный инструмент принуждения. Теперь надо перестраивать преподавание так, чтобы детям хотелось с тобой говорить о книгах. Надо делать урок литературы интересным для подростка — а это очень трудно, как знает всякий школьный учитель.

И вот здесь выступает вперёд второй бок проблемы, теперь уже касающийся исключительно Солженицына в школе: какие из его произведений действительно “цеп­ляют” подростка? И как можно эти произведения прочитать со школьниками, чтобы потом имя Солженицын звало их к диалогу?

К сожалению, сейчас и Министерство образования (после поручения Президента), и вузовские преподаватели (это и подтвердили их доклады на конференции) предпочитают решать проблему количественным методом — добавить в обязательные программы «Август четырнадцатого», «Красное Колесо» целиком и т.д. От этого будет только вред. Солженицын, насаждаемый сверху, Солженицын, пришедший к подростку в виде объёмного, огромного, непонятного текста, на чтение которого времени всё равно нет, Солженицын, преподаваемый по лекалам, изобретённым людьми, которые сами в школе не преподают, учителей презирают и считают примитивными и косными (именно так оценили учителей-словесников “мгушники”) — всё это может отвратить школьника от чтения.

Думается, что в школе нужно, не расширяя пока круга произведений, научиться хорошо, тонко, интересно говорить с детьми о «Матрёне» и «Одном дне», уже имеющихся в программе. Многие учителя умеют это делать — и делают по-разному. Их опыт нужно обобщить. Плюс собрать опыт чтения и «Архипелага» (он есть — и вполне конкретный), и «Ракового корпуса» (например, американский профессор Ричард Темпест провёл у меня в школе блестящее занятие по этой книге с одиннадцатиклассниками, которые её ещё не читали, — да так, что заинтересовал, дал импульс к чтению), и «Крохоток» — и много ещё чего. Учителя ведь занимаются чтением Солженицына уже давно, с начала 1990-х. Опыт тут наработан — и он, уверен, будет плодотворен.

Лично мне собирание этого опыта кажется важным потому, что часто именно от учителя литературы зависит отношение ребёнка к книге: отвращение, скука — или интерес. Ведь именно с учителем литературы они оказываются обязанными по два-три-четыре урока в неделю встречаться и говорить о книгах. Многие такой разговор вести умеют — свидетельство тому, например, публикации учителей в нашей газете. Идеями передовых словесников постепенно пропитывается педагогическое сообщество, они помогают остальным, потому что говорят на одном языке со своими коллегами и понимают их жизнь изнутри. При этом живо интересуются наукой, следят за современностью, развиваются. И обладают одним важным качеством: они умеют говорить с подростками. А от этого зависит успех урока.

Проблема языка, которым можно и нужно говорить с подростками о Солженицыне (и шире — о литературе вообще), на конференции не поднималась. Может быть, она не приходит в голову вузовским преподавателям — они идут простым путем, читают лекции; в школе этот фокус не проходит. А очень интересно было бы предложить собравшимся специалистам по Солженицыну, например, такие вопросы:

“Вот вы знаете и любите Солженицына, его изучаете, у вас есть богатый опыт его понимания и трактовок. Представьте, что перед вами класс 14–15-летних подростков и вы хотите, чтобы они тоже узнали и полюбили. Что вы будете делать — только конкретно? Как, например, начнёте разговор об «Одном дне»? С какой фразы? Вы зададите его читать накануне или начнёте его читать вслух сами? Где остановитесь, в каком именно месте? Что спросите — и какими словами? Что, и как, и в какой момент скажете об авторе?” и так далее.

Может быть, все эти вопросы на фоне тех серьёзных, научных, которые обсуждались на конференции, покажутся наивными, но ведь именно от них, от того, как учитель себе их ставит и какие даёт ответы, зависит, получится ли урок, захватит ли он школьника. И обсуждение этих вопросов может стать очень творческим, бурным и интересным — даже если аудитория не педагогическая, а научная. Потому что в такой попытке смоделировать разговор с простым читателем очень много подлинного и живого.

Если мы всерьёз озабочены читателем не избранным, а более широким, то проблему преподавания произведений Солженицына надо обсуждать  — и обсуждать серьёзнее и глубже. Думаю, и наши дети-читатели, и наши учителя этого заслуживают.