Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №21/2008

Я иду на урок
10-11-й классы

В воспоминаниях Лидии Авиловой о Чехове есть эпизод, когда он, объясняя свои творческие принципы, говорит: “Да, писатель это не птица, которая щебечет. Но кто же вам говорит, что я хочу, чтобы он щебетал? Если я живу, думаю, борюсь, страдаю, то всё это отражается на том, что я пишу. Зачем мне слова: идея, идеал? Если я талантливый писатель, я всё-таки не учитель, не проповедник, не пропагандист. Я правдиво, то есть художественно, опишу вам жизнь, и вы увидите в ней то, чего раньше не видали, не замечали: её отклонение от нормы, её противоречия...”

Я бы рискнула перефразировать эту мысль в применении к тому, что мы делаем на уроках — по крайней мере, на уроках литературы: если ты хороший учитель, ты всё-таки не проповедник и не пропагандист, а значит, вполне можешь обойтись без высоких слов об идеалах, без откровенной дидактики и при этом достаточно эффективно заниматься развитием индивидуальной системы ценностей ребёнка. При неопровержимости (для многих, хотя допускаю, что не для всех) тезиса, что из всех школьных предметов именно литература способствует формированию нравственных ориентиров, именно наши уроки часто отвращают учеников пафосом, прямолинейным морализаторством, вызывают неловкость фальшью или той или иной степенью лицемерия. Понятно, что всё в первую очередь зависит от личности учителя, от его вкуса, такта, ответственности, интеллекта, артистизма, совести наконец. Но вряд ли есть хоть один учитель литературы, который никогда не бывал разочарован своим уроком и винил при этом не детей, не программу, не Министерство образования, а в первую очередь и только лишь самого себя. Как бы мы ни старались, порой наше искреннее желание “сеять разумное, доброе, вечное” приводит к противоположному результату — к отторжению подростками тех ценностей, которые нами были впитаны вместе со строчками русской литературной классики. Одна из причин этого — тот идеологический, а значит, и аксиологический зазор (если не сказать отрыв), который разделил поколения за последние двенадцать–пятнадцать лет. Можно ли это преодолеть — по крайней мере в условиях школьного урока? Какой путь эффективнее: компромиссов и уступок или упорной борьбы? Безусловно, каждый учитель в каждой конкретной ситуации решает это для себя по-своему.

Индивидуальная система ценностей ученика и урок литературы

Помню, как несколько лет тому назад для меня неожиданностью оказалась статистика (замечу попутно: в гуманитарном, следовательно, преимущественно женском по составу классе) при проверке письменных ответов на банальный, десятилетиями задававшийся школьникам вопрос: “Чичиков — «живая» или «мёртвая» душа?” Конечно, я была готова к тому, чтобы прочитать какие-то неоднозначные суждения. Но результат превзошёл все мои допуски. Примерно в 60–70% работ Павел Иванович Чичиков выглядел прямо-таки идеальным героем — вот надо “делать жизнь с кого”: ловкий, умный, привлекательный, умеющий себя вести, а главное — непотопляемый. Так и писали: “Как бы судьба его ни роняла, он воскресал, как феникс. И я тоже так хочу!” Да, конечно, мы на следующем уроке вновь открыли текст, вновь зачитали эти гоголевские слова: “припряжём подлеца”, вновь вернулись к замыслу, идее «Мёртвых душ», в общем даже неплохо, по крайней мере откровенно поговорили, но я далеко не уверена, что “нам с Гоголем” по существу удалось переубедить пятнадцатилетних барышень начала XXI века. Не сомневаюсь, что подобных примеров любой из коллег из опыта последних лет вспомнил бы не один и не два. Чего стоят с позиций современной житейской морали, например, страдания Катерины из «Грозы»? Или, как не без вызова заявила мне одна девица модельной внешности на уроке по Толстому: “Зачем нам читать про Анну Каренину? В наше время нет проблем с разводом, всё это устарело”. Предполагаю, что, сталкиваясь с подобными ситуациями всё чаще, кто-то из нас снобистски отстраняется, кто-то пессимистически горюет, кто-то в очередной раз задумывается о смене вида деятельности, а кто-то таки продолжает “возделывать свой огород”.

Поскольку в последние три-четыре года и мне приходилось не раз задумываться о том, какими способами, избегая спекуляций на авторитетах, лицемерия, избыточного пафоса и скуки, всё-таки выстраивать диалог о личных и общественных ценностях с нынешними старшеклассниками на уроках литературы, попробую поделиться некоторыми соображениями.

В ноябре 2007 года, начиная в своих классах ФМШ разговор о поэзии Серебряного века, я предложила одиннадцатиклассникам экспромтом, в начале урока, письменно ответить на два вопроса: “Зачем человеку нужна поэзия?” и “Когда человеку бывает нужна поэзия?”. Отвечать можно было анонимно, можно было говорить лично о себе, можно — рассуждать абстрактно, можно было объединить ответы на оба вопроса в одну формулировку, не отвечать совсем и т.п. Изначальный посыл мой был незамысловат: хотелось поразмышлять с детьми о том, в какие исторические периоды, на каких этапах социального развития возрастает потребность в поэзии одновременно у достаточно большого числа людей. И в целом на уроке всё более или менее удачно получилось: сработало. Но оказалось, что обобщение результатов этого мини-соцопроса — а я сделала это к следующей нашей встрече — стало и для меня, и для учеников нагляднейшей, эффектной иллюстрацией к тому, о чём мы, учителя, к сожалению, так нередко забываем, ведя урок, коллективно прочитывая и “понимая” тот или иной литературный текст.

Вот что примерно получилось (приведу в сокращении).

Зачем человеку нужна поэзия?

  • Чтобы на какое-то время забыть о реальности, отвлечься от повседневности.
  • Мне стихи помогают поднять настроение или, наоборот, успокоиться.
  • Для проникновения внутрь сознания человека.
  • Как источник питания, поддержки и развития собственных чувств.
  • Как способ самовыражения.
  • Чтобы чувствовать себя не одиноким.
  • Чтобы выразить свои чувства, чтобы выговориться.
  • Чтобы излагать красоту словами.
  • Чтобы получать эстетическое удовольствие.
  • Наверное, для того, чтобы часть людей могла стать поэтами.
  • Кому-то — для самовыражения, кому-то — для получения эстетического удовольствия, кому-то — для политической пропаганды, мне лично — не нужна.
  • Поэзия — это один из способов познания.
  • В стихотворении нередко часть смысла спрятана, и решить эту задачку — извлечь смысл — часто бывает приятно.
  • Лично я не знаю: в принципе, без поэзии я не чувствую каких-то особых лишений.
  • Одиночество — одна из важнейших ценностей для человека, и стихи помогают человеку побыть наедине со своими мыслями.
  • В её предназначении не надо искать смысл: есть она и есть.
  • Чтобы сказать, что хочешь, но впрямую — нельзя; чтобы заработать денег; чтобы сделать кому-либо приятно; чтобы стать известным.
  • Чтобы воспринимать окружающую жизнь по-другому.
  • Чтобы не быть примитивным материалистом.
  • Для разнообразия жизни, для удовольствия, для мечтаний.
  • Для выражения восторга.
  • Для развития речи.
  • Может быть, чтобы найти себя?
  • Я даже представить не могу, где её можно применить.

Когда человеку бывает нужна поэзия?

  • Когда не хватает настроения, энергии, духовных сил.
  • Когда хочется подчеркнуть свою индивидуальность.
  • Она часто нужна, когда человеку плохо.
  • Когда он психологически опустошён, и ему нужен сильный прилив положительных или отрицательных эмоций.
  • Когда переполняют эмоции, когда сложно справиться со своими переживаниями.
  • Когда нужна поддержка.
  • Когда нужно расслабиться.
  • Иногда чтобы улучшить настроение.
  • Бывает, она нужна, чтобы отгородиться от внешнего мира, закрыться в себе.
  • Когда человек хочет передать свои чувства другим.
  • Когда не хватает гармонии.
  • В минуты особенного эмоционального состояния.
  • Когда человек испытывает какие-то чувства и хочет убедиться, что он не один такой.
  • Когда человек испытывает сильное чувство и не знает, как его выразить.
  • Для выплеска эмоций.
  • Мне — никогда.
  • Всегда: для профилактики эмоционального отупения.
  • В трудные моменты жизни.
  • Когда он влюбляется или в минуты разочарования.
  • Когда хочется отдохнуть.
  • Когда я не могу найти ответ на мучающий меня вопрос.
  • Когда что-то невозможно сказать прозой.
  • Когда человеку одиноко.
  • В моменты радости, успеха, несчастья, горя и любви, когда ему нужна потеха, в минуты утренней зари.
  • Я никогда не ощущала острой нужды в поэзии.
  • Вообще поэзия нужна всегда.

Что здесь бросается в глаза? Что удивило почти всех моих учеников, когда в классах я это прочитала вслух? То самое, очевидное, но так часто игнорируемое нами на уроках: какие же все мы разные! Какой полемический разброс получился в ответах! Поэзия нужна:

  • всегда — никогда;
  • когда плохо — когда хорошо;
  • в особенные моменты — для профилактики;
  • для общения, контакта с другими — чтобы отгородиться;
  • чтобы выплеснуть, потратить энергию — чтобы пополнить…

То, что учителя порой об этом не думают, нередко стремясь на занятиях всё-таки подвести, подтолкнуть класс к некоему выводу, привести к общему знаменателю, уложить в прокрустово ложе в большей или меньшей степени “правильного” понимания или восприятия произведения, — ещё полбеды. Главная проблема, как мне кажется, в том, что пятнадцати-, шестнадцатилетний подросток часто вообще не встраивает в свою картину мира множество чужих точек зрения — начиная с, возможно, существенно отличающейся от его собственной позиции соседа по парте. И в контексте этого я вижу очень важной своей задачей постоянное, непрерывное обращение к диалогу, точнее полилогу между разными системами ценностей и представлений о мире, моделирование такого плюралистического аксиологического поля, в котором подросток, сравнивая себя с другими — одноклассниками, учителем, литературными героями, писателями-классиками, — осознанно выстраивал бы свой личный, индивидуальный взгляд на жизнь. Сам же преподаватель должен выступать лишь фасилитатором — человеком, облегчающим общение, стимулирующим раскрытие личности ученика, поддерживающим его движение в нужном направлении. Приведу несколько примеров.

Один из самых “скучных” для современных школьников программных романов — несомненно, гончаровский «Обломов». Пересказ сюжета укладывается в две-три фразы, стиль нетороплив и тягуч, герои многим кажутся во всех отношениях далёкими, их проблемы — чужими. Редкий десятиклассник прочитывает этот текст целиком, не пропуская страниц десятками и не бросив, едва узнав, “чем там всё закончилось”. Однако в последнее время у меня получается, что именно чтение этого романа даёт мощный импульс работе над развитием индивидуальной системы ценностей каждого ученика. А началось всё лет пять назад, как это часто и бывает, со спонтанной импровизации. Урок был посвящён антитезе “Обломов–Штольц”: банальней не бывает. Чтобы сделать картинку наглядней и заодно обеспечить участие в работе даже тех, кто о подробностях текста романа имел смутное представление, предложила сопоставить именно системы ценностей героев-антиподов примерно в виде схемы.screen7

Нарисовали картинки — и на доске, и в тетрадках, общими усилиями заполнили каждое поле, прокомментировали… Осталось минут пять до перемены. И тут меня осенило: а напишите-ка на листочках каждый свой подобный перечень — ну, скажем, из пяти слов, можно даже упорядочить их по степени значимости. Честное слово, я не ожидала такого эффекта: класс (за несколько минут до желанного звонка!) просто замер. Кое-кто, призадумавшись, и со звонком не шелохнулся, но в итоге сдали абсолютно все, и, бегло просмотрев эти записочки на перемене, на следующем уроке я сделала их обзор отправной точкой для продолжения разговора об Обломовых и Штольцах — только наших дней. Проблема “неактуальности” романа И.А. Гончарова была снята с повестки дня хотя бы потому, что среди прочих листочков обнаружился, например, такой: “1. Покой. 2. Покой. 3. Покой. 4. Покой. 5. Покой”. К слову, автором оказался сын учительницы нашей же школы — дамы весьма энергичной и активной. (Я потом рассказала об этом случае на родительском собрании.)

Прошло два года. Другие дети, другая школа. На таком же уроке рассказываю им — просто так — о тех своих наблюдениях. И — возглас: мы тоже так хотим! Написали, сдали, я прочитала дома, на следующем уроке обсудили (конечно, на личности я в таких случаях никогда не перехожу, просто описываю общую картину) — и пришлось в очередной раз убедиться, насколько редко современному подростку предоставляется возможность отчётливо задуматься о таких вещах: что в этой жизни важно лично для меня? чем я отличаюсь от других — от своих сверстников, например? Причём убедиться ещё и в том, насколько такая возможность для него важна.

Сейчас к этой форме работы, апеллирующей к индивидуальной системе ценностей ученика, на уроках по «Обломову» прибавились и другие. В тексте IX главы 1-й части романа (это «Сон Обломова») десятиклассники ищут аргументы в пользу одного из двух противоположных тезисов: “Жить в Обломовке — прекрасно!” и “Жить в Обломовке — ужасно!” (выбор — добровольный). Проблема семейного счастья Ольги и Штольца и Обломова и Агафьи Матвеевны становится поводом к обсуждению семейных ценностей — в том числе и в сегодняшнем обществе. Думаю, что двигаться в этом направлении при чтении «Обломова» стоит и дальше.

Ещё один аспект разговора о классических литературных текстах также очень тесно связан с индивидуальной системой ценностей каждого человека. Я имею в виду проблему воспитания. В своё время моя коллега Е.О. Федоренко подсказала задание для работы всё с тем же романом Гончарова: «Как воспитать Обломова?». За несколько лет идея приобрела несколько модификаций: «Десять правил педагогики…», «Инструкция для родителей...», «Вредные советы…» (по образцу книжки Григория Остера) и т.п. Многократно проверив приём на практике, констатирую: он работает почти безотказно — не только потому, что текст романа даёт богатую “пищу для размышлений”, но и потому, что подростки пятнадцати-шестнадцати лет сами не перестали ещё ощущать себя объектами воспитания, и роль субъектов этого процесса для них привлекательна — хотя бы в форме игры (особенно если устроить конкурс этих “инструкций” или “советов”).

В этом же ряду в арсенале испытанных мною приёмов, например, «Кодекс правил Петра Андреевича Гринёва», который он завещал бы своему внуку (вспомним, что «Капитанская дочка» изначально и писалась как мемуары — наставление для потомков: черновой вариант текста даже начинался словами: “Любезный внук мой Петруша…”).

В романе И.С. Тургенева «Отцы и дети» одна из самых эффектных фраз Базарова: “Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например”. Задача — описать, как воспитывал себя шестнадцатилетний Базаров. Это может быть режим дня, кодекс поведения, “один день из жизни”, страница из личного дневника. Для примера приведу два из вариантов этого учебного года.

Кодекс Евгения Базарова (1)

Не принимать ничего на веру.
Не предаваться праздным мечтаниям.
Не вести себя по-барски со слугами.
Не сидеть сложа руки.
Не давать волю эмоциям.
Не философствовать.
Не привыкать к комфорту.
Не одеваться по моде.
Не позволять женщине завладеть тобой.
Не зависеть от чужих мнений.
Не робеть.
Не тратить времени впустую.
Ежедневно читать не менее трёх часов.
Вставать рано утром каждый день.
Быть сдержанным.
Не быть похожим на большинство.
Во всём искать практическую выгоду.

Кодекс Евгения Базарова (2)
Статья первая. Я должен:

Довольствоваться малым.
Обходиться без лишнего.
Всегда познавать окружающий мир.
Искать ответы на вопросы в себе, в своём сознании или в природе.
Верить в себя.
Уметь понимать людей.
Определить цель своего существования.

Статья вторая. Мне не следует:

Стремиться к доверию окружающих.
Болтать лишнее.
Придерживаться общественной морали.
Во всём верить людям.
Ставить кого-то выше себя.
Давать волю похоти.

Создавая такой “кодекс”, любой подросток вольно или невольно проецирует это на себя, и пусть он даже никогда не оформит подобный воображаемому “базаровскому” свой личный “план самовоспитания”, шаг к ценностной самоидентификации, несомненно, будет сделан.

Напоследок добавлю, что богатый материал для разнообразных форм работы подобной направленности даёт, конечно же, творчество Л.Н. Толстого — прежде всего текст «Войны и мира». Очень плодотворным, в частности, оказывается выстраивание и сопоставление систем ценностей трёх семейств: Болконских, Курагиных и Ростовых — в перспективе мы движемся к ответу на ключевой вопрос прочтения романа в целом: “«Так что же такое настоящая жизнь» по Толстому?”

И, разумеется, поводами для разговора о ценностях на уроках всегда становятся произведения А.П. Чехова: от «Душечки», «Крыжовника», «Скрипки Ротшильда» до «Вишнёвого сада». И мы действительно видим и в жизни, и в себе самих “то, чего раньше не видали, не замечали…”

Вера Аркадьевна Белкина ,
доцент СУНЦ НГУ, учитель литературы лицея № 130 г. Новосибирска
Рейтинг@Mail.ru