Методика

Андрей ПАВЛОВ

---

Андрей Михайлович ПАВЛОВ — кандидат филологических наук, доцент кафедры теории литературы и зарубежных литератур Кемеровского государ­ственного университета, учитель литературы Кемеровского Классического лицея.

“Хронотоп читательского многоголосья”¹

Заметки о конференции «“Сцена жизни” в русской драме ХХ века»

Всё более распространенной формой внеурочной деятельности по литературе становятся научные конференции школьников. Рассказываем об одной из них, традиционно проходящей в московской гимназии № 45, о том, что она даёт её участникам в научном и педагогическом плане.

Я хочу познакомить тебя с теми, кто всё ещё дышит…
Борис Гребенщиков

С 20 по 22 марта 2008 года в Москве в гимназии № 45 и в Центре им. Вс. Мейерхольда проходила конференция под названием «“Сцена жизни” в русской драме ХХ века» (кураторы — директор гимназии № 45 М.Я. Шнейдер, завкафедрой литературы гимназии И.И. Торботряс; идеолог конференции — доцент кафедры теоретической и исторической поэтики Российского государственного гуманитарного университета С.П. Лавлинский).

В конференции приняли участие не только школьники (из московских гимназий № 45, 1514 и 1582), но и учителя, студенты, аспиранты, молодые преподаватели РГГУ, СПбГУ, Кемеровского государственного университета, а также специалисты по современной драме: известные театральные критики О.Рогинская, И.Болотян и профессор кафедры русской литературы ХХ века МГПУ, автор монографий «Русская современная драматургия» (М., 1999) и «Русская драматургия конца XХ — начала ХХI века» (М., 2006) М.И. Громова.

В предлагаемой статье хотелось бы поделиться своими впечатлениями от увиденного и остановиться прежде всего на двух аспектах: с одной стороны, на научной актуальности конференции, с другой — на её психолого-педагогических возможностях.

Если говорить о главной научной цели конференции, то её можно сформулировать так: осмысление художественной специфики драмы XX века (в зону внимания попали и драма Серебряного века, и драма советского периода, и современная русская драма, в том числе драматургия движения «Новая драма»). Заметим, что сам выбор предмета обсуждения на конференции предопределил литературоведческую значимость прозвучавших на ней сообщений. Не вызывает сомнений, что драма ХХ века обладает своей художественной логикой и языком освоения действительности, отнюдь не тождественным языку освоения действительности классической драмы и драмы XIX века. Без учёта этого положения разговор о драме ХХ века был бы не совсем состоятельным. Реальное же многообразие исследовательского материала позволило в итоге увидеть конкретные закономерности в развитии драмы ХХ века.

Само название конференции определило значимость для её участников одной из центральных проблем художественной культуры XX века (и театрально-драматической в том числе) — проблемы соотношения жизни и искусства, жизни и театра, жизни и сцены. Различные варианты существования и разрешения заявленного противоречия в произведениях разных авторов, разных литературных направлений также были представлены на конференции: доклады ученицы 11-го класса гимназии № 45 Е.Чекеневой («“Театр” и “действительность” в драматургической концепции Александра Блока» — на материале пьесы «Балаганчик»), студентки 3-го курса историко-филологического факультета РГГУ Г.Котовой («Театрализация действительности в “Событии” Вл. Набокова») и т.д.

Если говорить о научно-стратегическом аспекте конференции, то продуктивной видится её направленность на постоянное взаимоосвещение литературоведческого и театроведческого подходов к драме. Усилия участников конференции были направлены не только на исследование словесных текстов, но и кинотекстов (фильмов, снятых по драматическим произведениям, созданным в XX веке); предлагались сопоставительные анализы драматического текста (и не только драматического) и спектакля или фильма, сделанного на его основе, а также работы, касающиеся художественной трансформации различных аспектов литературно-драматического произведения для его перевода на язык другого искусства (например, доклады учениц 9-го класса гимназии № 45 З.Ануфриевой и И.Чаплышкиной «Трансформация сюжета пьесы Е.Шварца “Дракон” в фильме “Убить дракона” М.Захарова»; доклад аспирантки кафедры теоретической и исторической поэтики РГГУ В.Зусевой «“Мелкий бес” Ф.Сологуба: от романа к драме и фильму»).

“Корреляции” двух подходов к драме способствовала читка (с небольшими элементами инсценировки) пьес современной драмы «Мир молится за меня» Вяч. Дурненкова и «Птица Феникс» Н.Коляды, устроенная в Центре им. Вс. Мейерхольда совместно с режиссёрами Центра.

Читка позволила совместить две принципиально разные позиции по отношению к драматическому произведению: позиция “изнутри” художественного мира, дающая возможность читающему “вжиться” в того или иного персонажа и тем самым уяснить его нравственно-этическую позицию (зрителю же — отнестись к происходящему с внутренней точки зрения как к жизненной реальности), и позиция “извне”, необходимая для постижения авторской точки зрения (усмотрения его творческой воли в таком изображении персонажа) и тем самым для рецепции драматического произведения как художественной и эстетической целостности. Читка, кстати, привела к “открытию” участниками конференции одной из закономерностей поэтики “новой драмы”. Выяснилось, что выбранные пьесы содержат “разросшиеся” ремарки, выполняющие не столько вспомогательную функцию, указывая режиссёру, “какие сценические средства должны быть применены в осуществлении спектакля” (Б.В. Томашевский), сколько предназначенные для чтения (поскольку часто в них называются такие подробности обстановки, которые трудно, а иногда и вообще невозможно показать в рамках сценической площадки). Таким образом, для того чтобы восприятие “новой драмы” было эстетически полноценным, она должна быть не только поставлена на сцене, но и обязательно прочитана.

В рамках работы секции «Поэтика современной русской драмы» достаточно успешно была осуществлена попытка объективно осмыслить явление “новой драмы”, преодолеть субъективизм в её оценках, часто приводящий к суждениям о том, что “новая драма” вообще не обладает художественностью (это эпатажное явление, призванное шокировать публику, натуралистически показывая всю “подноготную” нашей жизни)², а следовательно, не может считаться искусством (подобного рода замечания звучали из уст целого ряда известных актёров и критиков, например, в телепередаче «Закрытый показ» при обсуждении фильма К.Серебренникова «Изображая жертву», снятого по одноимённой пьесе В. и О.Пресняковых). На итоговой рефлексии работы секции был сделан вывод о том, что появление рассматриваемого движения, как и вообще возрастание интереса к драме, связано прежде всего с осознанием глубинных кризисов частной жизни человека, поэтому необходимо отнестись к “новой драме” как к определённого рода высказыванию, слову о современной жизни. Критиком Ильмирой Болотян на материале драматургии движения «Новая драма» было предложено типологическое описание современной русской драмы — то, чего, насколько нам известно, ещё не было вообще предпринято в литературоведении.

Помимо научной ценности событие, которое имело место быть, заключало в себе значимый психолого-педагогический смысл.

Как уже было отмечено, в конференции принимали участие не только школьники, но и аспиранты, и молодые преподаватели. Такая “консолидация” представителей разных возрастных и социальных групп являлась вполне обоснованной и полностью оправдала себя. Складывалось ощущение, что в хронотопе конференции собраны единомышленники. Главная цель присутствия каждого на этой конференции — обмен научно-исследовательским (и читательским) опытом, который у многих из участников уже не маленький (конференции такого рода каждый год по разным темам проводятся на базе гимназии № 45): научный доклад, как и художественное произведение, создаётся не для того, чтобы быть просто отложенным в стол, а для того, чтобы быть услышанным, можно сказать, “живёт” в “напряжённом предвосхищении” (М.М. Бахтин) ответной реакции, оценивающего слова Другого.

Может возникнуть вопрос: а зачем вообще для изучения поэтики драмы XX века нужно было устраивать трёхдневную, а значит, достаточно масштабную конференцию (ведь можно было бы школьникам очень компактно прочитать лекцию о тенденциях развития драмы в XX веке)?

Ответ на этот вопрос будет включать в себя несколько пунктов.

Во-первых, тот формат проведения конференции, который был описан выше, позволил её участникам реально вступить в “диалог с различными «голосами» отдельных произведений, фиксируя в сознании многообразие художественных принципов и форм изображения мира и человека” (С.Лавлинский) в драме XX века (а не просто прослушать абстрактно-“заумную” информацию о драме, почерпнутую грамотным и начитанным учителем из статей или монографий). Осознанию многообразия способов построения сюжета, конфликта, системы образов в драме XX века (и её разных типологических вариантах) способствовала коммуникативная игра, проведённая в первый день конференции. Школьникам был показан немой фильм Д.Кирсанова «Минильмонтан» (1926), после чего они разбились на несколько групп. Мелодраматический киносюжет без титров нужно было трансформировать в драматический текст — реалистический, символистский, экспрессионистский, футуристический, абсурдистский, натуралистический (каждая группа занималась “конструкцией” одного из названных типов драматического текста). Благодаря такой форме работы молодые участники конференции были буквально введены в творческую “лабораторию” создания драмы.

Во-вторых, такой жанр, как конференция, менее всего предполагает монологическую трансляцию готовых смыслов, эти смыслы рождаются в процессе совместного ответственного понимающего общения читателей (конференция предполагала изначальное знакомство участников с художественными текстами, которые анализировали другие участники), а потому часто неожиданны, процессуальны, событийны.

Конференция позволила школьникам освоить разные языки, необходимые для целенаправленного смыслосозидания: язык научного сообщения (как письменной формы, так и устного доклада), язык презентации подготовленного проекта, язык ведения диалога, язык рефлексии собственной деятельности (то, что часто выпадает из внимания даже на хороших уроках литературы в школе).

Жанр конференции даёт возможность достаточно действенно развивать ещё и культуру слушания, причём слушания продуктивного, требующего неизбежной ценностной реакции на сказанное, чреватого “созреванием” вопросов, а потому непосредственно связанного с “вычерчиванием” векторов движения к смыслу.

В рамках диалога, предметом которого является смысл художественного произведения, можно вполне плодотворно решать и проблемы нравственно-этического плана (причём решать гораздо более эффективно, чем с помощью традиционно рекомендованных в учебниках по педагогике форм воспитательной работы — “умозрительных” бесед или лекций о нравственности, душевном и физическом здоровье личности, когда учитель выступает в роли всё знающего “людоведа и душелюба” (М.Мамардашвили). Мысль о том, что чтение литературного произведения есть событие приобщения читателя к каким-то ценностно значимым жизненным смыслам, не нова.

Литературу не следует, по словам М.Мамардашвили, рассматривать как “внешнее дополнение к жизни, как некую область украшений и развлечений, вынесенную отдельно за пределы нормального процесса жизни”³. Литература — “лишь один из духовных инструментов движения к тому, чтобы самому обнаружить себя в действительном испытании жизни, уникальном, которое испытал только ты, и кроме тебя и за тебя никто извлечь истину из этого испытания не сможет”⁴.

То, что на конференции действительно происходило приобщение субъектов коммуникации к каким-то “ценностно весомым” познавательно-этическим смыслам, можно продемонстрировать на примере доклада одной из участниц конференции — ученицы 9-го класса гимназии № 1582 И.Орловой «Анатомия патологий в “свободной” драме братьев Пресняковых “Терроризм”». Вывод, сделанный докладчицей об авторской позиции в пьесе (после детального прояснения закономерностей её художественного мира), вполне адекватный тексту, состоял в том, что терроризм в художественной трактовке братьев Пресняковых — это не некая внешняя полумифическая сила, “старуха с клюкой”, терроризм на самом деле находится внутри нас. Как видно, разговор о художественном смысле литературного произведения “смыкается” в данном случае с чисто человеческой позицией докладчицы. Выход в эту труднодоступную сферу (уникального и одновременно универсального, имеющего отношение к жизни каждого человека) смысла (а это произошло во многих докладах на конференции) позволяет говорить о том, что событие встречи читателя с произведением состоялось. Оно перестало “молчать”, а “зазвучало”, открылось для читателя и, что самое главное, не оставило его равнодушным.

Таким образом, можно говорить о том, что на конференции собрались не просто единомышленники, не просто исследователи литературы, но люди, которые стремятся “честно и глубоко читать художественную литературу (курсив наш. — А.П.), адекватно воспринимая и интерпретируя авторскую оценку изображаемых событий”⁵. Это прежде всего конференция читателей, вступающих в творческое сотрудничество друг с другом. Она стала действительно “полнокровным” “хронотопом читательского многоголосия” и одновременно диалогом “согласия” читателей.

Видя неподдельный интерес школьников не только к собственным сообщениям, но и к слову, высказыванию Другого, горящие глаза (здесь не побоюсь банальности) участников конференции (что в значительной степени обусловлено тем, что они все оказались вовлечены в разгадки “интриги” смысла литературного произведения, а не приведены к нему, что называется, строем под бдительным руководством всё знающего учителя), меньше всего верится словам пессимистически настроенных педагогов о том, что новое поколение не читает книги, а смотрит телесериалы и выбирает пепси (или что покрепче).

Примечания

¹ Образ-понятие С.П. Лавлинского. См.: Лавлинский С.П. Технология литературного образования. М., 2003. С. 368.

² Такой позиции придерживается, например, Г.Дёмин. С его точки зрения, “шокирующие” жизненные ситуации, частотная ненормативность лексики в “новой драме” призваны компенсировать её художественные просчёты: “В действительности сегодняшняя «новая драма»… отличается прежде всего недостаточностью драматургической техники. Либо в ней отсутствует чёткий сюжет, либо нестройна система персонажей, либо эти персонажи скорее типажи, нежели индивидуальности. Провалы архитектоники наглядны на пьесах братьев Пресняковых… Как раз поэтому «новая драма» предпочитает героев маргинальных с соответственным шокирующим лексиконом — иначе нечем будет удерживать внимание публики… авторам чудится, что жизненная достоверность сама по себе достаточна для создания произведения искусства” (Дёмин Г. Режиссура-ХХI? // Современная драматургия. 2005. № 3. С. 174–175).

³ Мамардашвили М.К. Литературная критика как акт чтения // Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992. С. 156.

⁴ Там же. С. 162.

⁵ Лавлинский С.П. Технология литературного образования. М., 2003. С. 368.