Я иду на урок: 11-й класс

Лариса ТОРОПЧИНА

---

Лариса Васильевна ТОРОПЧИНА — учитель московской гимназии № 1549, заслуженный учитель РФ, кандидат филологических наук.

“Я в мир пришёл, чтобы не соглашаться …”

Ещё раз о героях Максима Горького

Мир погряз во зле, люди не таковы, какими должны быть, но ты не поддавайся соблазну и будь лучше.
Л.Шопенгауэр

Он любил людей…
Максим Горький

Сегодня в школьной программе творчеству А.М. Горького уделяется не слишком много внимания: считается, что создатель «Песни о Буревестнике», романа «Мать» и цикла очерков «По стране Советов» неинтересен современному юношеству. Дело в том, что как современники писателя, так и многие нынешние читатели упрекали и упрекают его в близости к В.И. Ленину и большевикам, в увлечении идеями социализма, не понимая, что здесь всё было непросто и неоднозначно (вспомним горьковские «Несвоевременные мысли»). Известно, что дореволюционное творчество Горького высоко оценивали Чехов, Мережковский, Зайцев. К.И. Чуковский называл его “писателем величайшей культуры, образованнейшим человеком своего поколения”. Не стоит об этом забывать, меняя погружение в мир горьковских персонажей на общение с Дашей Васильевой, Виолой Таракановой из книг плодовитой Дарьи Донцовой, с героями многочисленных детективов и слезливых любовных романов: слишком неравноценная замена! Именно поэтому мне хочется сегодня обратиться к анализу некоторых произведений А.М. Горького.

В 11-м классе учащимся для чтения можно предложить романтические и реалистические рассказы писателя: «Макар Чудра», «Старуха Изергиль», «Челкаш», «Страсти-мордасти»; роман «Мать» (или роман «Фома Гордеев»), пьесу «На дне». Сегодня многие герои Горького воспринимаются по-новому, в частности персонажи-романтики. Думаю, тем одиннадцатиклассникам, кто вдумчиво прочтёт эти произведения, будет интересно принять участие в семинаре, а возможно, и написать исследовательскую работу на тему: «Мы пришли в этот мир, чтобы не соглашаться…» или «В чём видят счастье и смысл жизни герои А.М. Горького?».

Полагаю, что у очень разных персонажей названных книг А.М. Горького есть нечто общее — то самое стремление “к свободе, к свету”, которым восхищался автор «Песни о Соколе» и в котором для его героев собственно заключается смысл жизни. Причём диапазон этих стремлений различен: от жажды освободить всех угнетённых на планете и сделать так, чтобы идеи социализма “разгорались всё ярче, охватывая народные массы, организуя их для борьбы за свободу” (Павел Власов в романе «Мать») до скромного желания увидеть “чистое поле” и выпустить туда “зверильницу” — бабочек, жуков, таракашек: “гуляй, домашние!” (парализованный мальчик Лёнька в рассказе «Страсти-мордасти»). (Курсив в цитатах здесь и далее мой. — Л.Т.)

Если говорить непосредственно о героях романтических произведений, то и у них представления о свободе и счастье не во всём совпадают. Вспомним персонажей рассказа «Макар Чудра» и героев рассказа «Старуха Изергиль». Обращаясь к молодому страннику, в котором легко угадываются черты самого Алексея Пешкова, многое в своей долгой жизни повидавший Макар Чудра задаёт ему вопрос: “А ты можешь научиться сделать людей счастливыми?” И сам же на него отвечает: “Всякий знает, что ему нужно… и всякий сам учится… Живи, и всё тут. И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмёт никогда”. Для старого цыгана смысл существования и счастье в том, чтобы понять “ширь степную”, услышать сердцем “говор морской волны”, побывать во многих краях, а главное — не стоять долго на одном месте и не задумываться, иначе “разлюбишь жизнь”. В желании свободно путешествовать по земле он похож на тех, о ком рассказывает “одну быль”, — на Радду и Лойко Зобара. “Удалого малого” Зобара “вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и всё, что кругом моря, знало”. Он кочевал по белу свету, чувствовал себя товарищем всех цыган, не боялся никого, даже чёрта, мастерил чудесные скрипки, умел проникновенно играть на них и до поры до времени был счастлив.

Любопытно, что в этой ранней горьковской новелле уже звучит мотив жертвенности: Чудра с восхищением говорит, что Лойко мог бы вырвать из груди сердце, если бы оно понадобилось его другу. Однако если позднее Данко, герой легенды из рассказа «Старуха Изергиль», вырывая “из груди своё сердце”, осознанно идёт на жертву во имя спасения людей, которых любит и которые, как считает “молодой красавец”, без него погибнут, то для Зобара это лишь порыв свободной, необузданной души, для которой ничего “заветного не было”. Вольной орлицей, которая полетит куда захочет, чувствует себя и красавица Радда. Однако не только свобода нужна молодым людям. Душа каждого из них томится предчувствием сильной любви. Неожиданно встретив друг друга — значимость встречи усиливается романтическим пейзажем: ночной костёр, необъятная равнина и плывущая по степи музыка, от которой “кровь загоралась в жилах”, — Радда и Лойко нарушили заповедь, которую Макар Чудра считает одной из главных в жизни, — не задумываться. Огнём опалила души героев сильная страсть, но недостижимым оказалось для них счастье: оба не смогли преодолеть гордость, желание во всём первенствовать, — сродни тому, за что в рассказе «Старуха Изергиль» будет наказан высшей силой надменный Ларра. И Радда, и Зобар словно остановились в раздумье: что важнее — покориться силе любви или уйти из жизни, но остаться вольными? Они выбрали второе: любовь и саму жизнь принесли в жертву воле.

Это тоже знак ранней славы.

Говоря о главном качестве характера “орлицы” с царственной осанкой и “удалого малого”, автор устами Макара Чудры определяет его одним словом — гордость. В унисон словам старого цыгана звучит и высказывание мудрой Изергиль: “Вот как был поражён человек за гордость!” Это о Ларре, но удивительно подходит к героям рассказа «Макар Чудра».

Однако писатель подчёркивает, что герои его романтических рассказов — люди необычные и их нельзя мерить привычными мерками. Макар Чудра, Радда и Зобар — карпатские цыгане (Карпаты всегда считались местом необычным, даже инфернальным, — вспомним хотя бы повесть Н.В. Гоголя «Страшная месть») со своей системой жизненных ценностей; Ларра — сын орла и земной женщины; Данко — юноша, воспитанный вольным племенем, способный превратить своё сердце в пылающий факел; да и сама Изергиль, что в молодости, “как солнечный луч, живая была”, многих в жизни любила, много кочевала по разным местам и ценила прежде всего собственную свободу, конечно, не похожа на смиренную христианку, которой в её возрасте, как говорят, пора уже о душе думать. Она, уже иссушённая годами, слабая телом, с презрением бросает своему русскому собеседнику (опять-таки похожему на Алексея Пешкова): “У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны…”, а о поющих после трудной работы молдаванах с гордостью говорит: “Мы любим петь… Мы любим жить”. С этой позицией можно не соглашаться, но нужно признать — она имеет право на существование. Наверное, именно такими людьми станет восхищаться герой драмы Л.Н. Толстого «Живой труп» Федя Протасов: “…это степь, это десятый век, это не свобода, а воля…”; а сам Толстой, проживший долгую и сложную жизнь, незадолго до смерти признается, что ему “было бы жаль расстаться с музыкой, да вот ещё с цыганской песней”. Думаю, рядом с горьковскими романтическими персонажами, сжигающими себя — во имя собственного утверждения или во имя спасения людей — нелегко находиться, но не восхищаться ими невозможно.

Однако, полагаю, гораздо ближе и понятнее нашему читателю герой другого, реалистического (в чём-то даже натуралистического) рассказа «Страсти-мордасти» — одиннадцатилетний сын “Машки-паклюжницы” Лёнька, чья душа тоже освещена огнём, но не испепеляющим, а таким, который называют “свете тихий” и который напоминает ровное сияние неугасимой лампады. В этом мальчике всё необычно: от “мохнатых глаз” (у него большие и пушистые ресницы и ещё на веках “густо растут волосики, красиво изогнутые”) и “личика, написанного тонкой кистью”, до его отношения к матери (“она смешная девчонка, мамка моя”) и заветной мечты побывать в “чистом поле” (“Раем видит поле-то… А там лагеря, да охальники солдаты, да пьяные мужики”, — вздыхает мать Лёньки). Представляя этого ребёнка из мрачного, сырого и грязного подвала с его ангельским лицом, не по-детски серьёзным взглядом “внимательных и спокойных” глаз, с “чарующей улыбкой”, от которой “хотелось зареветь, закричать на весь город от невыносимой, жгучей жалости к нему”, невольно вспоминаешь слова В.Г. Белинского, произнесённые о дворянке Татьяне Лариной, но вполне применимые и к сыну полунищей пьяницы — “безносой Машки”: “Какое противоречие между Татьяною и окружающим её миром!.. Это редкий, прекрасный цветок, случайно выросший в расселине дикой скалы…” Кстати, именно с “каким-то странным цветком” сравнивает рассказчик “красивую головку” одиннадцатилетнего героя, покачивающуюся на тонкой шее. А.М. Горький, не скрывая, а подчас и намеренно выставляя напоказ натуралистические подробности уродливого быта паклюжницы, пьющей (“Очень пьяница, курва!” — с осуждением говорит о ней Лёнька), с провалившимся от сифилиса носом, крайне неразборчивой в связях с мужчинами (по замечанию того же Лёньки, “у неё любовников — сколько хочешь, как мух”), в то же время отмечает непохожесть сына на мать и тем более на тех, кто живёт рядом: на чиновницу, таскавшую паклюжницу за волосы, хозяина, “пьяницу и бесстыдника”, странника дядю Никодима, “из жуликов которые”. Молодая женщина, много тягот испытавшая в жизни, слабовольная, неспособная что-либо изменить в себе к лучшему даже ради сына, “распутная”, по определению соседей, — человек опустившийся, но для своей среды вполне обыкновенный.

Мальчик другой. В нём странным образом сочетаются недетская мудрость и откровенная наивность. Одиннадцатилетний инвалид, рождённый пятнадцатилетней горничной вне брака от старика нотариуса, “сроду” лишённый способности двигаться, страдающий неизлечимым лёгочным заболеванием (“болит грудишка у меня”), должен был бы озлобиться на весь свет. Но, напротив, душа маленького философа со “странным, нечеловечьим взглядом” исполнена добра и благородства. Упрекая мать в пьянстве, он тут же находит ей оправдание: “…ну, — на нашей улице — все пьяницы”. Подчёркивает, что она “добрая… красивая, весёлая…”, словом — “хорошая”. Почти мгновенно испытав симпатию к молодому человеку, приведшему пьяную женщину домой и не воспользовавшемуся её беззащитным положением, он уже готов “дружиться” с рассказчиком, а на следующий день по приходе гостя чувствует себя совершенно счастливым и очень хочет, чтобы мать тоже была счастлива: “Ты бы вот выходила за него замуж, венчалась бы… а то валандаешься зря со всяким… только бьют… А он — добрый…” Не случайно женщина называет Лёньку “утешеньишком” и признаётся, что только сын удерживает её в жизни. Полунищий мальчик бескорыстен и щедр: пёстрые бумажки от конфет, принесённых новым знакомым, он сначала хочет взять себе, но тут же поправляется: “…Катьке подарю. Она тоже любит хорошее: стёклышки, черепочки, бумажки…” (дочь водовоза — его единственный друг и ходит к Лёньке, несмотря на то что “водовозиха её бьёт” за это); а с трудом собранную “зверильницу” готов выпустить в “чистое поле”, чтобы насекомые насладились свободой. Не умея сформулировать, в чём он видит смысл жизни, маленький герой всем своим существованием доказывает, что человек должен быть добрым (это слово неоднократно звучит из его уст), иметь заветную мечту и верить в то, что она непременно осуществится. Душа одиннадцатилетнего мудреца, который из-за неизлечимой болезни наверняка скоро уйдёт из жизни, инстинктивно противится “свинцовым мерзостям”, постоянно встающим на его пути. Поражает то, что ребёнок умеет в “чёрной яме” с липкими от грязи стенами и закопчённым окошком создать свой, чудесный, непохожий на уродливую действительность мир: “учёные” жуки и “паучишки” заменяют ему друзей; звуки шарманки, иногда играющей во дворе, и нечастые приходы в гости “Катьки водовозовой” вызывают чувство искренней радости; даже страшные сны мальчик, по собственному признанию, “любит” — вероятно потому, что сон — забвение, уход от грубой и грязной реальности. Мальчику неизвестно слово гармония, но его микромир гармоничен по своей сути, в нём находит инвалид Лёнька своё счастье.

К гармоничному устройству мира стремится и другой, совершенно непохожий на Лёньку герой — Павел Власов из романа «Мать». Однако его мечта — сделать свободными не насекомых из “зверильницы”, а рабочих, “трудом которых создаётся всё — от гигантских машин до детских игрушек”, людей, “лишённых права бороться за своё человеческое достоинство”.

Дух бунтаря, пришедшего в мир, “чтобы не соглашаться” с его жестокими, несправедливыми устоями, живёт ещё в отце Павла — Михаиле Власове, “лучшем слесаре на фабрике и первом силаче в слободке”. Однако его бунт одиночки, о котором после смерти говорят “не помер, а — издох”, принимает уродливые формы, являясь стихийным выражением накопившейся на мир злобы. Павел идёт по иному пути. Несколько лет назад в газете «Литература» мне попалась на глаза интересная статья, называвшаяся «Житие великомучеников и предстателей Павла и Пелагии» (к сожалению, не помню автора), где проводилась мысль о том, что герои по сути повторяют путь Христа, отдавшего себя на жертву ради спасения людей. Действительно, Пелагея Ниловна, видя, как на первомайской демонстрации жандармы разгоняют толпу и хватают организаторов шествия, обращается к толпе: “Идут в мире дети, кровь наша, идут за правдой… для всех! Для всех вас… обрекли себя на крестный путь… добра хотят для всех!” В романе, безусловно, звучит мотив жертвенности — осознанного служения трудовому народу. Другое дело, нужны ли эти жерт-вы? Будут ли они оправданы ходом истории? А.М. Горький и его герои в начале ХХ века, в период первой русской революции, уверены, что нужны. И здесь невольно сравниваешь Павла Власова и его товарищей с Данко. И те, и другой видели смысл жизни в бескорыстной помощи заблудившимся во мраке. Причём если цель героя легенды достаточно расплывчата — вывести соплеменников на свободу из тёмного, гнилого леса, то цели “социалистов” “просты” и конкретны. Власов озвучивает их в виде программного заявления своей партии на суде. Основное в речи героя — несогласие с существующим строем и его защитниками, “приниженными служением насилию”. Обращаясь к судьям, сын Пелагеи Ниловны произносит с убеждением: “Сознание великой роли рабочего сливает всех рабочих мира в одну душу, — вы ничем не можете задержать этот процесс обновления жизни…” Не правда ли, слова персонажа реалистического произведения проникнуты романтическим духом? Но ведь романтические чувства свойственны не только вольным цыганам, сыну Орла, Соколу и Буревестнику. Им подвержены и вполне земные герои, среди которых Павел Власов и его мать. Время показало, что социализм не сумел “соединить разрушенный… мир в единое великое целое”, и мечты власовых, находок, мазиных, весовщиковых не смогли по-настоящему воплотиться в жизнь. Но мечты эти были вполне искренни, а герои абсолютно бескорыстны. И за это Павел Власов, Пелагея Ниловна, Андрей Находка и их товарищи, несомненно, достойны уважения.

В нашем современном прагматичном мире, где, как справедливо заметил поэт Анатолий Передреев, “стоит всё чего-нибудь и ничего не стоит слово”, горьковские герои-бунтари, зовущие “к свободе, к свету”, многим кажутся ненужными и даже нелепыми. Но справедливо ли это? Возьмите в руки произведения Горького, перечитайте их снова: может быть, ваше мнение изменится.