Я иду на урок
Я иду на урок: 9–10-й классы
Эдуард БЕЗНОСОВ
Эдуард Львович БЕЗНОСОВ — учитель русского языка и литературы московской гимназии № 1567; отличник народного образования.
Ритм как преодоление хаоса
Об одах Ломоносова и Державина
В статье «Об “Оде, выбранной из Иова”», дав блестящий историко-культурный анализ этого произведения Ломоносова, Ю.М. Лотман назвал его “своеобразной теодицеей”1. Основной пафос оды — вера в благость Творца, который
…всё на пользу нашу строит2.
По своему содержанию и пафосу к «Оде, выбранной из Иова» примыкают и два размышления: «Вечернее размышление о Божием величестве…» и «Утреннее размышление…», которые так же, по словам Лотмана, сказанным об «Оде, выбранной из Иова», могут быть включены “в ряд научной… поэзии Ломоносова”3. В них Ломоносовым дана космогоническая картина гармоничной и разумно устроенной Вселенной, загадки которой приводят человека в состояние смятения духа. Центральным образом «Вечернего размышления…» становится образ растерянного человека, стоящего перед открывшейся ему бездной.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом как перо огне,
Так я в сей бездне углублён,
Теряюсь, мысльми утомлён.
И центральным вопросом оды оказывается вопрос гносеологический, обращённый Ломоносовым к “премудрым”:
Скажите, что нас так мятёт?
Итак, дана антитеза, заключающаяся в образе стройной и гармоничной Вселенной и смятенного и встревоженного человека.
Стихотворение «Вечернее размышление…» по жанру представляет собой духовную оду, поэтому все требования, которые Ломоносов предъявлял к оде с точки зрения её ритмической структуры, вполне применимы и к этому произведению. Первое требование заключалось в неукоснительном соблюдении ямбического строя оды, которое было сформулировано Ломоносовым ещё в «Письме о правилах российского стихотворства»: “Неправильными и вольными стихами те называю, в которых вместо ямба и хорея можно пиррихия положить. Оные стихи употребляю я только в песнях, где всегда определённое число слогов быть надлежит”. И далее: “Чистые ямбические стихи хотя и трудновато сочинять, однако, поднимаяся тихо вверьх, материи благородство, великолепие и высоту умножают. Оных нигде не можно лучше употреблять, как в торжественных одах, что я в моей нынешней и учинил”. Под своей “нынешней” Ломоносов, как известно, имел в виду «Оду на взятие Хотина», приложенную к трактату о стихосложении. Однако статистический анализ показывает, что из 280 стихов «Оды на взятие Хотина» полноударными являются 215, а 65 стихов, то есть порядка 23% от общего количества, содержат в себе пиррихии. При этом исключительно полноударными ямбическими стихами написаны только строфы 7 и 8, а в остальных пиррихии распределены неурегулированно: от 1 (строфы 2, 3, 12, 15, 19, 20, 26, 28) до 7 (строфа 21) на 10 стихов одической строфы. Это говорит о нефункциональной роли распределения пиррихиев в данном произведении.
Несколько иную картину находим мы в «Вечернем размышлении…». На 48 стихов оды здесь приходится 9 стихов с пиррихиями, то есть порядка 18%. Уменьшение общей доли стихов с пиррихиями в данном случае ещё ни о чём не говорит, так как общий объём «Вечернего размышления…» в три с лишним раза меньше, чем объём «Оды на взятие Хотина», хотя понятно, что в своей первой, так сказать, “демонстрационной” оде Ломоносов стремился реализовать свои теоретические установки, в том числе и требование неукоснительного соблюдения полноударности ямба, то есть избегать “неправильных и вольных”, по его терминологии, стихов в оде. Интереснее другое.
Первый раз «Вечернее размышление…» было опубликовано в 1748 году в составе «Краткого руководства к красноречию», а как самостоятельное произведение появилось в «Собрании разных сочинений в стихах и прозе Михайла Ломоносова», вышедшем в свет в 1751 году. И между этими двумя текстами есть существенные разночтения, важные для нашей темы. Так, заключительные два стиха второй строфы в издании 1748 года имели следующий вид:
Как персть между высоких гор,
Так гибнет в ней мой ум и взор4.
Нетрудно заметить, что в таком виде эти стихи полноударны, тогда как в окончательной редакции они приобрели пиррихий на третьей стопе: “Так я, в сей бездне углублён, // Теряюсь, мысльми утомлён”. Что могло побудить Ломоносова отступить от им же провозглашённых требований к ритмической организации оды? Ответ может быть только один: содержание этих строк. Образ смятенного человека потребовал отступления от правил, некоторой ритмической “дезорганизации”. Зато пятый стих, имевший в первой публикации вид:
Вы знаете пути планет5,
обрёл свой окончательный облик:
Вам путь известен всех планет, —
то есть утратил пиррихий, так как в нём как раз звучит тема уверенности в стройности вселенной. Мы видим, таким образом, что работа Ломоносова по редактированию текста оды была целенаправленной и последовательной именно в аспекте её ритмической организации.
Не менее интересно и второе отступление Ломоносова от сформулированных им правил оды. В том же трактате о стихосложении он утверждал эстетическую значимость чередования клаузул, то есть правила альтернации: “Понеже мы мужеские, женские и тригласные (курсив Ломоносова) рифмы иметь можем, то услаждающая всегда человеческие чувства перемена оные меж собою перемешивать пристойно велит, что я почти во всех моих стихах чинил. Подлинно, что всякому, кто одне женские рифмы употребляет, сочетание и перемешка стихов странны кажутся; однако ежели бы он к сему только применился, то скоро бы увидел, что оное толь же приятно и красно, коль в других европейских языках”. Действительно, «Ода на взятие Хотина» даёт пример неукоснительного соблюдения чередования рифм, а вот «Вечернее размышление…» написано сплошь мужскими рифмами, придающими стихотворению некоторую торжественность, что скорее всего призвано усилить ощущение упорядоченности Вселенной в противовес смятению человеческой души. Но рифма — это тоже ритмический фактор стиха.
Ритм таким образом становится средством борьбы с душевным хаосом, преодоления его, знаком гармонии вселенной, то есть приобретает онтологический смысл.
* * *
Тема мятущегося от печали при столкновении с неразрешимыми загадками бытия человеческого духа звучит и в знаменитой оде Державина «На смерть князя Мещерского».
Утехи, радость и любовь
Где купно с здравием блистали,
У всех там цепенеет кровь
И дух мятётся от печали6.
Смятение героя порождено непостижимым феноменом смерти, по видимости обессмысливающим человеческую жизнь. Никакого вразумительного в этимологическом смысле этого слова утешения Державин найти не может, но и душа не может смириться с трагической безысходностью, и это внутреннее душевное сопротивление находит своё выражение в интонационном строе его произведения.
Ода, как правило, относится с точки зрения интонации её строя к говорному типу стиха, в котором границы ритмических и синтаксических единиц могут не совпадать. Но, будучи жанром ораторским, ода тяготеет к совпадению этих границ, и отступления от этой тенденции в оде «На смерть князя Мещерского» единичны, и практически нигде не возникает разговорная интонация, за исключением, пожалуй, первых стихов заключительной строфы:
Сей день иль завтра умереть
Перфильев! должно нам конечно…
Но здесь как раз такое отступление более чем уместно, так как звучит непосредственное обращение к конкретному собеседнику. Зато Державин использует другие приёмы, характерные для напевного стиха, как бы преодолевая это душевное смятение гармонией мелодики. Так, найдём мы в стихотворении многочисленные примеры анафоры:
Зовёт меня, зовёт твой стон,
Зовёт и к гробу приближает.Без жалости всё смерть разит:
И звёзды ею сокрушатся,
И солнцы ею потушатся,
И всем мирам она грозит.Где стол был яств, там гроб стоит;
Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики,
И бледна смерть на всех глядит.
Начало следующей строфы даёт выразительнейший пример подхвата, то есть повтора окончания предшествующей строфы в начале последующей, который усиливает действие анафоры.
Глядит на всех — и на царей,
Кому в державу тесны миры;
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и в сребре кумиры;
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на силы дерзновенны…
Мы видим, что интонация у Державина приобретает тот же характер, какой у Ломоносова имел ритм, — это сила, при помощи которой преодолевается смятение, рождённое ощущением несовершенства мироздания и законов жизни. Душа не смиряется со “словом рассудка”, свидетельствующим о жизни и мире как неизбывном хаосе, и в этом свидетельство её божественной природы, которая проявляется в интуитивном стремлении человека к гармонии в виде ритма и мелодии.
* * *
После того как были обобщены эти конкретные наблюдения, было найдено и философское обоснование их правомерности в статье С.С. Аверинцева «Ритм как теодицея»: “Так называемая форма существует не для того, чтобы вмещать так называемое содержание, как сосуд вмещает содержимое, и не для того, чтобы отражать его, как зеркало отражает предмет. «Форма» контрапунктически спорит с «содержанием», даёт ему противовес, в самом своём принципе содержательный; ибо «содержание» — это каждый раз человеческая жизнь, а «форма» — напоминание обо «всём», об «универсуме, о “Божьем мире”»; «содержание» — это человеческий голос, а «форма» — всё время наличный органный фон для этого голоса, «музыка сфер»”7.
Поэты слышат эту “музыку сфер” даже в минуты крайнего отчаянья, облекают её в земные ритмы и интонации, и она становится гарантией его преодоления.
Примечания
1 Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 275.
2 Ломоносов М.В. Избранные произведения. (Библиотека поэта). М.–Л., 1965. С. 219. В дальнейшем все цитаты из произведений Ломоносова, кроме специально оговорённых, даются по этому изданию.
3 Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 276.
4 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. // Труды по филологии. М.–Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1952. Т. 7. С. 316.
5 Там же. С. 317.
6 Державин Г.Р. Стихотворения (Библиотека поэта). Л., 1951. С. 86. В дальнейшем все цитаты из произведений Державина даются по этому изданию.
7 Аверинцев С.С. Связь времён. Дух и литера. Киев, 2005. С. 410.