Я иду на урок: 9-11-й классы

Вера Белкина

---

Вера Аркадьевна БЕЛКИНА — доцент гуманитарной кафедры СУНЦ НГУ.

Рассказ Чехова «Пари» как повод к разговору о главном

Идея работы на уроке литературы с рассказом Чехова «Пари» родилась у меня совершенно случайно. Он никогда не включался в школьную программу, да и в филологических трудах о Чехове фигурирует нечасто. Школьникам он практически незнаком.

Несколько лет назад мне пришлось проводить первые уроки в самом начале нового учебного года в незапланированные сроки, вне расписания. Настроение в классах царило ещё каникулярное, но не хотелось, чтобы занятия из-за этого были малоэффективными, и я стала искать такой вариант стартового урока по первой теме нашего учебного плана — творчеству Чехова, чтобы одиннадцатиклассников, несмотря ни на что, “зацепило”, чтобы они включились и стали работать. Учитывая, что Чехов нередко кажется школьникам скучным писателем, я подумала, что надо найти что-то такое, чем бы Чехов современных подростков удивил, поразил. И я вспомнила про этот рассказ. Чехов написал его в 1888 году и в конце декабря послал Суворину, который и напечатал его под заглавием «Сказка» 1 января 1889 года в «Новом времени». Рассказ построен на увлекательной интриге, ироничен, должен “позабавить публику”, но при этом он очень чеховский, неоднозначный, там есть над чем подумать и о чём поговорить.

Когда я перечитала текст, поняла: сама композиция рассказа выстроена так, что в аудитории нельзя его просто прочитать вслух, что напрашивается вовлечение слушателей в работу с этим текстом уже в процессе его озвучивания. И постепенно из этого спонтанно возникшего замысла у меня вырос урок с чёткими стратегическими целями, которым я теперь нередко начинаю своё знакомство с новым классом — неважно, девятый это класс, десятый или выпускной одиннадцатый.

Итак, сначала просто читаем Чехова вслух.

Речь в рассказе идёт о странном пари, заключённом между неким банкиром и молодым юристом, обязавшимся доказать личным примером, что многолетнее заключение, изоляция от общества — не такое уж страшное наказание. В течение пятнадцати лет банкир (считавший, что пожизненное заключение хуже, чем смертная казнь) обеспечивал своего добровольного узника всем необходимым и теперь, за несколько часов до истечения установленного срока, не мог не признать, что пари им будет вот-вот проиграно и придётся выплатить обещанные два миллиона. За годы, проведённые в наглухо закрытом флигеле, юрист изучил шесть языков, проштудировал десятки учебников и научных трудов по самым разным дисциплинам и прочитал сотни всевозможных книг. Наутро заключённый выйдет на свободу, получит выигранные деньги и — банкир останется нищим. Не выдержав мучительного ожидания, постаревший банкир ночью тайно прокрался к флигелю и “…заглянул в маленькое окно. В комнате узника тускло горела свеча. Сам он сидел у стола. Видны были только его спина, волосы на голове да руки. На столе, на двух креслах и на ковре, возле стола, лежали раскрытые книги. Прошло пять минут, и узник ни разу не шевельнулся. Пятнадцатилетнее заключение научило его сидеть неподвижно. Банкир постучал пальцем в окно, и узник не ответил на этот стук ни одним движением. Тогда банкир осторожно сорвал с двери печати и вложил ключ в замочную скважину. Заржавленный замок издал хриплый звук, и дверь скрипнула. Банкир ожидал, что тотчас же послышится крик удивления и шаги, но прошло минуты три, и за дверью было тихо по-прежнему. Он решился войти в комнату”.

И тут — не предупредив об этом заранее! — я чтение прерываю. Поскольку проделывала это уже не раз и не два в разных и по возрасту, и по уровню читательского развития аудиториях, скажу с полной ответственностью: все замирают, буквально раскрыв рот. И ни разу никто не отказался выполнить самое естественное в данной ситуации задание: напишите, что, по-вашему, было дальше. Более того, почти все без исключения трудятся с энтузиазмом.

(Сразу могу заметить, что если класс для учителя новый, незнакомый, даже беглое чтение этих текстов даёт весьма любопытную информацию о читательских и “писательских” возможностях каждого ученика. Но это не единственная и в нашем случае не главная задача.)

После того как все сдали работы, предлагаю желающим озвучить свой вариант. Как правило, таких оказывается немного, но достаточно двух-трёх разных версий, чтобы интерес к не дочитанному пока рассказу только возрос. Приведу несколько примеров.

Старик тихо открыл дверь и вошёл в комнату, держа ружьё за спиной. Юрист, ещё мгновение назад читавший одну из своих книг, сейчас пристально глядел ему в глаза. В комнате наступила полная тишина. Два человека смотрели друг на друга. Юрист сильно изменился за эти пятнадцать лет: он оброс, поседел и стал похож на пещерного человека. Молчание нарушил банкир:

— Как ты думаешь, зачем я пришёл?

Юрист молчал. На его лице появилась страшная улыбка, больше похожая на оскал.

— Ты проиграл! — сказал юрист. — Наверное, ты пришёл сказать, что у тебя нет денег, наверное, ты хочешь извиниться… А я — я стал лучше, я стал умнее, все эти пятнадцать лет я думал, читал, я был прав!

— Нет! — вскричал старик, схватил ружьё и выстрелил. Пуля попала в лёгкое, юрист попытался встать, но тут же упал. Он был мёртв.

Через месяц состоялся суд. Старик был признан недееспособным, и это смягчило приговор. Старика приговорили к заключению… на пятнадцать лет.

Гельфенбейн Игорь

Дверь медленно, со скрипом распахнулась. Узник повернул голову, и банкир не узнал его лица: пятнадцать лет, проведённых в заточении, сделали своё дело. Это было уже не лицо двадцатипятилетнего мужчины, а лицо старца. Изборождённый морщинами лоб, пергаментная кожа, впалые щёки, тусклые глаза… Старик взглянул на банкира и рассмеялся холодно и глухо:

— Ты пришёл убить меня? Я знал, что когда-нибудь ты решишься на этот шаг.

Несостоявшемуся убийце стало страшно, ему захотелось бросить всё и убежать, убежать подальше от этого бесчувственного взгляда. Старец продолжал:

— О, если бы ты знал, что значили эти пятнадцать лет для меня! Первые пять лет во мне были живы ещё упорство и алчность. Затем я стал думать о том, что надо учиться, чтобы потом, на свободе использовать эти знания. Но через пять лет и это наскучило мне. И тогда я понял: ни один из нас не достоин жизни, если мы могли заключить такое пари. В последние годы я не сошёл с ума только потому, что знал: ты придёшь убить меня. И я ждал!

При этих словах у банкира подкосились ноги. Не отводя взгляда, узник выхватил из руки банкира ружьё, которое тот пытался спрятать за спиной. Банкир осел на пол. Узник усмехнулся и выстрелил себе в голову...

Никулин Слава

Рискуя злоупотребить терпением аудитории, вместо того чтобы прочитать чеховский вариант окончания заинтриговавшей всех истории, предлагаю смоделировать ряд возможных версий. Он получается примерно такой:

 — банкиру удаётся убить юриста;

 — юрист убивает банкира;

 — они убивают друг друга;

 — банкир заканчивает жизнь самоубийством;

 — юрист заканчивает жизнь самоубийством;

 — оба живы, выиграл юрист;

 — оба живы, выиграл банкир;

 — юрист сошёл с ума;

 — банкир сошёл с ума;

 — банкир не отдал деньги;

 — юрист не взял деньги…

И тут неизбежно возникает вопрос: какие из этих “исходов” более вероятны, какие — менее, а какие, скорее всего, невозможны? Приходится разбираться. Иногда подсказкой оказывается наводящий вопрос: в какой момент мы прервали чтение? Как правило, ответ следует незамедлительно: в момент кульминации. Кульминации должно предшествовать развитие действия. В рассказе Чехова эту роль выполняет подробное описание этапов чтения узника (оно занимает целых полторы страницы из семи, то есть почти четвёртую часть объёма всего рассказа). Это принципиально важный фрагмент текста! Теперь никого в классе не нужно убеждать: если банкир просто пришёл и убил юриста, то смысл произведения мы не уловили. Бывает, что необходимо задать ещё один наводящий вопрос: а про кого вообще этот рассказ — про банкира или про юриста?

Таким образом я готовлю ребят к восприятию авторского варианта окончания истории и подталкиваю своих слушателей к тому, чтобы они ещё раз “мысленно перечитали” рассказ и оценили свою первоначальную версию.

Приведу — уже в своём кратком пересказе — ученические варианты продолжения чеховского текста.

Банкир нашёл вместо узника куклу, которую тот использовал уже несколько лет, регулярно выходя на свободу через незаметный лаз (Попов Саша).

Узник ослеп и сам просит банкира убить его (Шерстюк Вова).

Банкир не выдержал встречи, в страхе вернулся к себе и застрелился (Гуторова Рита).

В момент убийства в комнату вошёл сторож. Банкиру ничего не оставалось, как убить себя (Косулин Пётр).

Банкир и юрист ночью поговорили, а наутро банкир этим воспользовался: узник не выполнил условия договора, он до окончания срока с кем-то общался (Силко Настя).

Условия пари были выполнены, но каждый сожалел о том, что потерял: банкир — состояние, узник — пятнадцать лет жизни (Шулепов Илья).

Юрист не стал покидать свою “камеру”. Он стал свободным духовно, поэтому физическая свобода теперь не имела для него значения (Шмаков Павел).

Банкир похолодел: узник был мёртв. На столе перед ним лежала записка: “Я глубоко заблуждался: и заключение, и казнь ведут к смерти. Но куда страшнее смерти её томительное ожидание”. Страх банкира чуть не сменился торжеством, но в глубине души он чувствовал, что виноват в смерти узника. Он — палач. И эта мысль не давала ему покоя (Рубан Роман).

Юрист покинул флигель до срока, а через полгода прошёл слух о появившемся неизвестно откуда сорокалетнем гении и его открытиях в области математики, биологии и философии. Казалось, что он знает больше, чем все учёные умы вместе взятые… Банкир же окончательно разорился, сошёл с ума и умер (Рябченко Александр).

Тут банкир проснулся и обнаружил, что всё это был сон (Сивых Миша).

Юрист вступил в сговор со сторожем, и все эти годы они водили банкира за нос. Узник гулял по ночам на свободе (Сараев Сергей).

За годы, проведённые среди книг, юрист понял, что деньги не главное в жизни. Он простил банкира и не стал требовать с него денег. Банкира поразила мудрость этого человека, он потратил все оставшиеся деньги на благотворительность и всю жизнь молился об искуплении грехов (Трямкин Максим).

Некоторым (обычно это бывает в 15–20% работ) почти удаётся “угадать” вариант Чехова.

Юрист оставляет банкиру записку, в которой отказывается от денег, потому что знания, которые он получил, стоят не один и не два миллиона — они бесценны (Ковалёв Сергей).

Банкир и узник вместе просидели в комнате до утра. Банкира поразило страдание в глазах узника. Узник выигрывает пари, но отказывается от денег: свобода дороже всего на свете (Водопьянов Женя).

Юрист говорит банкиру, что ему нисколько не жаль лет, проведённых в заточении: он познал Бога и понял, что земная жизнь — лишь ступень на лестнице самосовершенствования (Соколов Миша).

“Не брать твои деньги — единственное, что я могу сделать для своего благодетеля” (Полушкин Миша).

“Не отдавай мне эти два миллиона. Мне они ни к чему. Я многое понял здесь и должен дать это знание людям. Моё заключение оказалось наградой для меня. Спасибо тебе” (Фаворская Алёна).

Но практически никогда и никто не “угадывал” до конца. Чехову неизменно удаётся обмануть наши ожидания. Чеховский герой действительно отказывается от выигрыша, но оставляет поразительное по содержанию письмо, заставляющее его тюремщика-банкира заплакать.

“Завтра в двенадцать часов дня я получаю свободу и право общения с людьми. Но, прежде чем оставить эту комнату и увидеть солнце, я считаю нужным сказать вам несколько слов. По чистой совести и перед Богом, который видит меня, заявляю вам, что я презираю и свободу, и жизнь, и здоровье, и всё то, что в ваших книгах называется благами мира.

Пятнадцать лет я внимательно изучал земную жизнь. Правда, я не видел земли и людей, но в ваших книгах я пил ароматное вино, пел песни, гонялся в лесах за оленями и дикими кабанами, любил женщин... Красавицы, воздушные, как облако, созданные волшебством ваших гениальных поэтов, посещали меня ночью и шептали мне чудные сказки, от которых пьянела моя голова. В ваших книгах я взбирался на вершины Эльбруса и Монблана и видел оттуда, как по утрам восходило солнце и как по вечерам заливало оно небо, океан и горные вершины багряным золотом; я видел оттуда, как надо мной, рассекая тучи, сверкали молнии; я видел зелёные леса, поля, реки, озёра, города, слышал пение сирен и игру пастушеских свирелей, осязал крылья прекрасных дьяволов, прилетавших ко мне беседовать о Боге... В ваших книгах я бросался в бездонные пропасти, творил чудеса, убивал, сжигал города, проповедовал новые религии, завоёвывал целые царства...

Ваши книги дали мне мудрость. Всё то, что веками создавала неутомимая человеческая мысль, сдавлено в моём черепе в небольшой ком. Я знаю, что я умнее всех вас.

И я презираю ваши книги, презираю все блага мира и мудрость. Всё ничтожно, бренно, призрачно и обманчиво, как мираж. Пусть вы горды, мудры и прекрасны, но смерть сотрёт вас с лица земли наравне с подпольными мышами, а потомство ваше, история, бессмертие ваших гениев замёрзнут или сгорят вместе с земным шаром.

Вы обезумели и идёте не по той дороге. Ложь принимаете вы за правду и безобразие за красоту. Вы удивились бы, если бы вследствие каких-нибудь обстоятельств на яблонях и апельсинных деревьях вместо плодов вдруг выросли лягушки и ящерицы или розы стали издавать запах вспотевшей лошади; так я удивляюсь вам, променявшим небо на землю. Я не хочу понимать вас.

Чтоб показать вам на деле презрение к тому, чем живёте вы, я отказываюсь от двух миллионов, о которых я когда-то мечтал, как о рае, и которые теперь презираю. Чтобы лишить себя права на них, я выйду отсюда за пять часов до условленного срока и таким образом нарушу договор...”

Когда, по прочтении авторского варианта, спрашиваешь, что оказалось самым неожиданным, все изумленно вспоминают фразу: “И я презираю ваши книги…” Получается, что даже самые хитроумные предположения не раскрывали секрета этой истории. Всё равно оставалось тайной: каков же смысл чеховского рассказа?

И тогда — не только у меня, но и у самих ребят — возникает череда вопросов: Почему заплакал банкир? Куда побежал (пошёл) узник после того, как покинул флигель? В каком состоянии был юрист, когда покидал флигель? Что происходило с узником (как менялось его душевное состояние) в течение этих пятнадцати лет? Как связаны друг с другом мудрость и презрение к людям, к миру? Счастлив ли юрист? Несчастен? Виноваты ли в этом книги? И самое главное: Что приобрёл и что потерял юрист? Пользу или вред принесло ему чтение? Та проблема, с разговора о которой в некоторых учебниках по литературе предлагают начинать занятия в старших классах, — что даёт нам чтение? — возникает на уроке по рассказу Чехова «Пари» сама собой.

А дальше задача учителя — выполнить только организующие функции. Иногда в классе возникало желание вернуться к тексту и подробно проанализировать, что и как читал юрист на протяжении пятнадцати лет, и как в зависимости от этого менялось его настроение и психологическое состояние. Иногда мы ещё несколько раз перечитывали прощальное письмо узника, чтобы понять, что с ним произошло. Случалось и так, что мы просто делили доску пополам и перечисляли “плюсы” и “минусы” того, что даёт или может дать человеку чтение. Приведу самые распространённые формулировки и несколько колоритных “авторских”:

— новая информация, знания; трата времени, (иногда скучно, трудно);

— развитие мышления, интеллекта; вред здоровью (портится зрение, болит голова), памяти, воображению...;

— возможность отвлечься от житейских, уход от реальности бытовых и прочих проблем; уход в себя, отрыв от действительности, общения с другими людьми, своеобразный эрзац, суррогат жизни;

— повышение грамотности; “замусоривание лексикона древними словами”, пополнение словарного запаса;

— способ развлечься, расслабиться; лишние переживания (жалко героев);

— “может негативно сказаться на психике” получение дополнительного жизненного опыта, “иногда узнаёшь то, что не надо”; знакомство с разными точками зрения;

— запутываешься в чужих точках зрения;

— можно получить неправильное представление о мире;

— помогает лучше понять мир;

— знания заставляют думать о хрупкости и бренности мира;

— удовольствие, наслаждение, вообще неизбежность разочарования (в людях, в положительных эмоциях, катарсис любви, в жизни, в её смысле…).

В каждом классе этот перечень оказывается если не бесконечным, то не фиксированным. А самое главное — он выстраивается на глазах, дышит и живёт.

К каким выводам мы приходим? Бывает по-разному. Важен сам факт, что ключевая проблема нашего с детьми общения на уроках литературы — зачем нам всё это нужно? что такое книги в жизни человека? — не навязывается классу учителем, дискуссия не подогревается искусственно, а в большинстве случаев разговор идёт увлекательно и приводит к очень плодотворным результатам. Иногда школьники, сами того не подозревая, подходят очень близко к тому, чтобы сформулировать идеи, столь ярко высказанные, например, И.А. Бродским в его Нобелевской лекции: “Если искусство чему-то и учит (и художника в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней — и наиболее буквальной — формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности, — превращая его из общественного животного в личность. Произведение искусства, литература в особенности и стихотворение в частности, обращается к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения. <…> Эстетический выбор всегда индивидуален, и эстетическое переживание — всегда переживание частное. Всякая новая эстетическая реальность делает человека, её переживающего, лицом ещё более частным, и частность эта, обретающая форму литературного (или какого-либо иного) вкуса, уже сама по себе может оказаться если не гарантией, то формой защиты от порабощения. <…> Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем твёрже его вкус, тем чётче его нравственный выбор, тем он свободнее — хотя, возможно, и не счастливее”.

Несколько моих учеников из разных выпусков по прошествии месяцев или даже лет признавались, что то, о чём говорилось на уроке по чеховскому «Пари», запоминалось накрепко и надолго.