О том, как мы изучали «Тараса Бульбу», и не только об этом

В последнее время достаточно часто поднимается вопрос об изучении в школе повести Гоголя «Тарас Бульба». Особенно большое впечатление произвела на меня полемическая статья Григория Яковлева «Изучать ли в школе “Тараса Бульбу”?», опубликованная в «Литературе» в 2002 году и сопровождённая «Ответом читателю» Сергея Волкова.

Я никогда не ставила под сомнение необходимость изучать это произведение, однако, заканчивая в седьмом классе уроки по нему, посвятила учеников в суть проблемы. Интересно было узнать, что они по этому поводу думают. Вопрос звучал просто: “Надо ли изучать в школе «Тараса Бульбу»?” Можно было бы, конечно, по этой проблеме провести дискуссию на весь урок, но… время, планирование, выполнение программы — кому не знакомы эти магические слова? Ещё можно было задать сочинение на дом, однако в этом случае чистоту эксперимента нарушило бы вмешательство родителей, использование дополнительных источников информации и прочее. А хотелось, чтобы дети спонтанно выразили свои собственные мысли, поэтому я просто выделила десять минут в конце урока, и за это время каждым было написано в среднем по полстраничке.

Результаты опроса меня, честно сказать, удивили (ни один из двадцати отвечавших не ответил отрицательно) и порадовали (значит, не всё ещё потеряно, откликается ещё в сердцах юных русская классика). Не думаю, что мои семиклашки старались писать так, чтобы мне понравились их ответы. Надеюсь также, что я не внушаю им страха честно высказывать то, что они думают. Учить детей кривить душой в угоду учителю — не моё кредо, и они это знают. Кроме того, задание это было не на оценку.

Попытаюсь систематизировать и прокомментировать мысли, выраженные в детских откликах.

Шестеро высказались однозначно “за”, причём один молодой человек заявил категорично: “Изучать «Тараса Бульбу» в школе нужно обязательно”, а одна девочка выразила своё отношение при помощи восклицательных знаков, что обозначает по сути то же самое. Оставшееся большинство ответило тоже положительно, но при этом не обошлось без оговорок “хотя” и “несмотря на то что”. Некоторые попытались увидеть в медали две стороны — это способность мне в них нравится, и, чего уж скрывать, я её поощряю и даже культивирую.

Вот какие аргументы приводились в доказательство необходимости изучать «Тараса Бульбу» в школе.

Наш главный заумник по имени Паша мыслит глобальными культурологическими категориями: “Тарас Бульба — неотъемлемая часть литературы”.

Другие более конкретны и, как и полагается детям их возраста, наивны в своих читательских оценках. Многие ценность произведения видят в его историческом сюжете. И хоть я старалась ненавязчиво внушать, что для Гоголя важным было передать не достоверность событий, а свой взгляд на них, мои попытки не увенчались успехом. Поэтому часты были высказывания такого типа: “Надо, потому что мы должны знать историю”, “Я узнал(а) много о казаках” и т.д. Было даже изобретено новое слово для характеристики: “Это произведение исторически-познавательное”. Одно высказывание приведу в более полном виде: “По этому произведению можно представить образ казаков и жестокий век, в котором жил Тарас. По учебникам истории мы бы не смогли узнать так много о казаках, об их нраве и характере”. Это суждение мне понравилось ещё и потому, что принадлежит оно “неговорящей троечнице”.

И здесь мне хочется сделать небольшое отступление. Я условно (про себя) делю своих учеников на четыре категории, из которых самый высокий статус в моих глазах — и самую большую ценность для урока — имеют “говорящие мальчики”, а самый низкий — “неговорящие девочки”. При этом я оставляю им возможность молчать, потому что хорошо их понимаю: сама себя я тоже отношу к “неговорящим девочкам”, и мне намного интереснее слушать умных “говорящих мальчиков”, чем высказываться самой. Когда я была моложе и ко мне изредка забредали проверяющие, помнится, однажды один из таких проверяющих показал мне список учеников с галочками напротив фамилий, кто сколько раз на уроке ответил, и даже немножко попенял, что не все у меня говорили. Жалко, что тогда не было у нас книжки уже неоднократно упоминавшегося в «Литературе» Д.Пеннака, во всеуслышание заявившего о праве любого читателя молчать о прочитанном. Нельзя игнорировать то, что все мы разные, что, например, интровертам психологически трудно высказываться публично, но внутренняя работа у них идёт и даёт всходы порой более значительные, чем у красиво высказавшихся на уроке, а потом легко обо всём забывших. И я очень ценю такие случаи, когда через какое-то время у “молчащего” прорастает наконец на свет божий то, что долго было скрыто внутри.

Но вернёмся к нашим ответам. В общем-то такие оценки закономерны. Как известно, историческое событие действительно остаётся в памяти народной именно благодаря его художественному отражению в произведениях литературы. И чем весомее произведение, тем лучше мы помним о событии. Самый яркий пример здесь — «Война и мир».

Перейдём к ответам, в которых приведённая выше оценка получает дальнейшее развитие и уже оценивается мастерство Гоголя как писателя: “В этой повести Гоголь приобщает читателей к жизни и духу казачества”; “Оно знакомит нас с жизнью и нравом запорожских казаков, их преданностью своей стране и готовностью броситься в бой с любым посягнувшим на православную веру”; “Гоголь умело передал характеры героев, все их переживания. Он показал, что для русской души есть настоящая дружба и товарищество”; “Гоголь не стал скрывать нрав своих «соплеменников», стремился рассказать правду о казаках, и эта правда оказалась жестокой”; “В этом произведении, хотя и жестоко, но хорошо и точно выражена славянская сущность. Характеры героев очень своеобразные и яркие. «Тарас Бульба» — произведение о русской душе, близкое и понятное нам”.

Чем ещё привлекает семиклассников «Тарас Бульба»? Они (правда, меньшая часть) обращают внимание и на общечеловеческий, духовный смысл повести: “Это произведение ставит перед читателями множество вопросов: что важнее — любовь или родина, за что люди погибают на войне… Это произведение очень важно для размышления и обсуждения”; “Это произведение помогает увидеть идеалы человека, заставляет задуматься, для чего «я» живу”; “В произведении показывается не только жестокость, там также показывается сила, красота русского народа, после этого произведения можно поразмышлять над разными вещами. Открывается другое понимание этой жестокости. Произведение даёт душевное развитие”; “Трагедия человеческих судеб даёт читателю возможность глубоко осмыслить свои духовные ценности, почувствовать дух той далёкой эпохи и дух казачества”.

Если одни готовы к отвлечённым философским и нравственным размышлениям, то другие соотносят повесть с современностью: “Прочитав это произведение, мы можем сравнить современное поколение с воинственными и свободолюбивыми казаками, которые отстаивали свою веру и родину”; “Показаны такие мужские качества, которых нет у юношей и мужчин в наше время, показаны качества воина, которые отсутствуют у мужчин в наш век (они боятся армии и службы)”; “Воспитывает человека, учит патриотизму, стоять за Родину до последнего”. Клянусь, я не приверженец позиции заниматься на уроках литературы прямым, в лоб, воспитанием: писатель, мол, учит нас тому-то и тому-то. Это они сами пришли к таким выводам. Мне же ближе эстетический подход (в буквальном понимании литературы как искусства слова) и органичнее фразы такого типа: посмотрите-ка, как он написал (“Ай да Пушкин!”). И моё излюбленное занятие — рассматривать текст под “лингвистическим микроскопом”. Я глубоко убеждена в том, что понять художественное произведение можно только при условии, если хорошо знаешь язык. Не потому ли у нас кризис в преподавании литературы, что он обусловлен кризисом в преподавании языка?

Следующую группу аргументов можно отнести как раз к эстетическим: “Понравилось, потому что произведения Гоголя необычны”; “Есть захватывающие моменты, и в большой степени из-за этого мне понравилось”; “Это произведение, бесспорно, очень захватывающее и интересное. Гоголь умеет где-то написать с юмором, где-то рассказать с грустью”. Встретилось даже такое признание: “Я считаю Гоголя одним из самых лучших российских писателей… Гоголь пишет очень талантливо и увлекательно, а повесть «Тарас Бульба» — одна из его самых лучших повестей!” И, поверьте, это сказано искренне, я уточняла в личной беседе.

Поскольку господа присяжные заседатели в целом вынесли положительный вердикт, аргументов “за” прозвучало больше. А каковы же аргументы “против”?

Одно из главных обвинений — в жестокости: “Там есть жестокие моменты, и становится страшно”; “Жестокие сцены описываются”; “В повести есть и кровавые сцены, сцены ужасных пыток”; “В нём много кровавых сцен, которые могут отразиться на психике школьника”. Но не будем забывать, что современный ребёнок растёт отнюдь не в оранжерейных условиях, воспитывается не в пансионе для благородных девиц, и вот какой контраргумент предъявляется взрослым дядям и тётям, которые хотели бы защитить от Гоголя незрелую детскую психику: “Некоторым кажется, что это произведение жестокое. На самом деле сейчас такие жестокие фильмы, что «Тарас Бульба» — это просто ничто”.

Второе обвинение тоже предсказуемо. Причём они сами обратили на это внимание и своими “а почему” вывели на обсуждение проблем национализма, антисемитизма. Если бы с их стороны подобных вопросов не возникло, я бы, возможно, предпочла обойти эту скользкую тему. “В произведении имеют место антисемизм (так автор осваивает новое слово. — В.Ш.), национализм, и воспитывать эти чувства в детях не хотелось бы”; “В нём Гоголь принижает исламскую и католическую веры”. И снова находится контраргумент: “В повседневной жизни мы уже не встречаемся с тем, что сказано в повести, и было даже интересно вдуматься в это, углубиться”. Вот они, плоды цивилизации.

О сложности чтения почему-то почти не говорили. Всего три реплики. У одного: “Сложно читать, много непонятных слов”. Другой как будто возражает: “Читать сложно только поначалу, но середина и конец читаются быстро и с большим интересом”. И ещё: “Хоть оно трудно читается, но всё равно интересно. Даже как-то жалко, что я не дочитала его до конца”. Что ж, Катя, дочитывай. Уроки по повести закончились, но книга-то у тебя осталась.

Из ответов детей можно узнать также, когда и как, по их мнению, нужно читать «Тараса Бульбу». Двое предлагают: повесть “изучать в старших классах”, “когда у ученика появляются стойкие взгляды на жизнь, представление о важных вещах”. Одна девочка думает так: “По-моему, лучший вариант — это читать «Бульбу» в школе в сокращённом варианте, без жестоких и страшных сцен”. Остальные, видимо, ничего не имеют против предложенного варианта изучения.

А теперь напомню позицию участников дискуссии пятилетней давности.

Г.Н. Яковлев полагает, что нынешний школьник должен “поворотиться” “к другой книге” и, стало быть, напрочь “отворотиться” от этой повести Гоголя. “Дайте срок, — пишет он, — ребята подрастут и авось дозреют до собственного осмысления «Тараса Бульбы»”.

С.В. Волков в принципе против “сокрытия” гоголевского произведения от учеников, но считает, что “читать «Тараса Бульбу» в 7-м, а тем паче в 6-м классе преждевременно”. Его аргумент практически тот же, что у его оппонента: “Как кажется, чем позже изучаются произведения классики, в большинстве своём не для детей созданные, тем больше могут из них «взять» ученики”.

Я не хочу ввязываться в полемику, поскольку не знаю, что лучше; вопрос на самом деле непростой. Однако хочется выразить своё мнение по поводу темы «Дети и классика». Безусловно, классика создавалась не для детей (а для кого, кстати?) Но если следовать заявленной логике, то получится, что классике вообще не место в школе. Неужели к старшим классам ученик уже созревает настолько, чтобы понять «Войну и мир», «Преступление и наказание»? Любое классическое произведение предлагается детям “на вырост”. И каждый возьмёт из него то, что сможет. Перечитает позднее — доберёт, чего раньше не взял. Кроме того, нет никакой гарантии, что впоследствии они наконец “дорастут” и прочитают. Много ли в наши дни читающих и перечитывающих классику? Увы, лишь тонкий культурный слой…

И ещё: как мне кажется, дети способны понять больше, чем мы про них думаем.

В заключение анализа ответов семиклассников приведу два высказывания: “Главным достоинством этой повести является её многогранность, неоднозначность”; “Надо это произведение изучать, потому что это жизнь. Можно запретить многих писателей, они тоже используют в своих рассказах нецензурные слова и многое другое, но всё равно если они это пишут, то, значит, это надо. Ведь они мастера своего дела, и надо доверять им”. Вот что глаголет нам истина устами младенцев тринадцати-четырнадцати лет от роду (подчеркну, конкретных детей — в данное время и в данном месте).

А теперь обратимся к вопросу, вынесенному в заголовок.

Как же мы читали «Тараса Бульбу»? Я не собираюсь давать никаких рецептов по изготовлению блюда «Система уроков по повести…»; использовался, в общем-то, достаточно традиционный подход. Просто коротко опишу, как это было, по горячим следам.

Надо сказать, что повесть стояла в рекомендательном списке на лето, хотя я и не возлагаю особых надежд на летнее чтение. В любом случае за неделю-две до изучения относительно объёмного произведения я обычно сообщаю об этом (чтобы успели почитать или перечитать).

Но наш рассказ мы начнём вот с чего. Настала наконец торжественная минута, когда я объявила о том, что на следующем уроке мы начнём изучать повесть Гоголя «Тарас Бульба», и надо принести книгу на урок. А поскольку надо ещё “создать условия” для вхождения в мир художественного произведения, я попросила вспомнить, что они знают о запорожских казаках, а также найти всё, что у них есть по этой теме.

Ещё одно отступление — методического характера. Я давно пришла к выводу, что дети в целом знают всё, это “всё” складывается из частностей: хоть кто-нибудь да что-нибудь, то есть с миру по нитке — голому рубашка; и надо давать им возможность проявить свои знания. Вспоминается курьёзный случай, который произошёл у нас в классе, когда одна из студенток проходила практику. Она долго и обстоятельно готовила “слово учителя” о жизни и творчестве писателя имярек, но я, естественно, не разрешила ей выступать в жанре пьесы для одного актёра, а, от души желая ей добра, посоветовала провести беседу на эту тему. Моя бедная девочка не смогла добавить к сказанному учениками ни слова, более того, она и сама узнала от них много нового. И как бы она выглядела в их глазах, если бы выступила с собственным монологом?

Так вот, нет ли у кого-нибудь, спрашиваю я, возможности принести картину Репина «Запорожцы» (несомненно, при изучении «Тараса Бульбы» эта картина не имеет цены. Я её, конечно, и сама легко могу принести, но я это сделаю только в том случае, если они не смогут. Нашли, конечно, куда им деваться. Принесли из школьной библиотеки огромный фолиант с картиной Репина во весь разворот. Можно было бы и мультимедийную презентацию подготовить, как это сейчас модно, но мне по душе и бумажные носители. А какие гладкие мелованные страницы у этого альбома и так вкусно пахнут типографской краской!).

И вот здесь состоялась завязка нашего сюжета. Один “продвинутый” ребёнок заявил, что у него есть то самое письмо, которое запорожцы написали турецкому султану. Хорошо, говорю, Илья, неси, коли есть: всякое лыко в строку. Вообще-то я не впадаю в панику в таких случаях: объективный факт есть объективный факт — из песни слова, известно, не выкинешь. Ну, не было бы у него этого письма, я бы и сама про него рассказала… в общих словах, разумеется.

Когда пришло время урока, кое-кто с текстом письма уже успел ознакомиться. Посвящённых в словесное мастерство запорожских казаков легко было узнать по лукавому выражению лица. У остальных выражение было вполне обычное, у некоторых даже довольно-таки постное: ах, как трудно, какие непонятные слова у Гоголя.

На первом уроке “создавали условия”: вспоминали историю с географией, разглядывали репродукцию (нашли там, разумеется, и Тараса Бульбу, и даже грустную собачку, лежащую рядом с валяющимся под столом казаком; при этом и слова всякие гоголевские типа “свитка”, “жупан”, “люлька”, “чуб”, “оселедец” актуализировали), познакомились с перепиской запорожцев с турецким султаном (в кратком изложении), и ещё успели текст почитать, разыграли в лицах эпизод встречи Тараса с сыновьями. Урок закончился гомерическим хохотом, почти таким же, как на картине Репина.

И тогами урока стало следующее: узнали, кто такие казаки и какие они бывают, что такое Запорожская Сечь и где она находится; постарались разобраться, почему и Гоголь, и Репин интересовались запорожскими казаками; обратили внимание на то, как Гоголь показывает характеры главных героев уже в первой сцене; совместными усилиями определили, каким темам посвятим остальные уроки по повести (чтобы знать, к чему готовиться). Выделили три ключевые темы: «Запорожцы и Запорожская Сечь в изображении Гоголя», «Остап и Андрий», «Образ Тараса Бульбы». Однако уроков, конечно, получилось не три, а больше. Один из уроков был посвящён проверке знания текста (это святое!). А завершили всё сочинением.

По «Тарасу Бульбе» существует очень много методических разработок, некоторые из них я в своё время штудировала, но, естественно, каждый раз приходится прокладывать новый маршрут. В данном случае ситуация “осложнилась” пресловутым письмом запорожцев.

Однако мне представляется наиболее естественным при изучении повести оттолкнуться именно от понятия “казак”, с которым ассоциируются в первую очередь понятия воли, независимости (вспомним устойчивые сочетания “вольный казак”, “казацкая вольница”). В тюркских языках, откуда слово “казак” пришло в русский, оно имеет значение “человек вольный, независимый, искатель приключений, бродяга” (Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1999). Казаками становились люди непокорные, лихие, бесшабашные. И доныне их потомки сохраняют генетически эти качества — смелость, независимость, удальство.

Можно ли себе представить, что казаки способны добровольно покориться кому бы то ни было? Безусловно, нет. Текст исторического письма запорожцев турецкому султану (1663 год) — ярчайшее тому доказательство. Но этот документ интересен ещё и с точки зрения собственно лингвистической. Написано талантливо и остроумно, хоть и грубо. Можно только восхититься, с каким стилистическим изяществом и с редким сарказмом травестировано напыщенное послание султана. И дети, надо отдать им должное, обратили внимание не столько на грубые слова, сколько именно на эту языковую игру (опыт чтения бурлескных текстов у нас уже был: например, при изучении Гомера кое-кто заинтересовался прочитанными мной фрагментами «Батрахомиомахии» и даже нашёл её в Интернете, и я через какое-то время имела счастье случайно видеть, как они передавали друг другу эти распечатки).

Рискуя вызвать в свой адрес справедливое возмущение Г.Н. Яковлева (мало, мол, «Тараса Бульбы», так ещё и письмо запорожцев тащить на урок!), всё же представлю тексты обоих писем, совершенно не имея в виду, что их надо читать на уроке, а исходя из установки описать конкретную ситуацию, как мы изучали повесть Гоголя.

Письмо султана. “Я, султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств — Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Большого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, несравненный рыцарь, никем не победимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться. Султан Мохаммед IV”.

Ответ запорожцев. “Ти, султан, чорт турецкий, i проклятого чорта брат i товарищ, самого Люцеперя секретарь. Якiй ты в чорта лыцарь, коли голою сракою ежака не вбьешь. Чорт высирае, а твое войско пожирае. Не будешь ты, сукiн ти сыну, сынiв христiянських пiд собой маты, твойого вiйиска мы не боiмось, землею i водою будем биться з тобою, распро… твою мать. Вавилоньский ты кухарь, Макидоньский колесник, Iерусалимський бравирник, Александрiйський козолуп, Великого и Малого Египта свинарь, Армянська злодиюка, Татараський сагайдак, Каменецкий кат, у всего свiту i пiдсвiту блазень, самого гаспида внук и нашего х… крюк. Свиняча ты морда, кобыляча срака, рiзницька собака, нехрещений лоб, мать твою… От так тобi запорожцi висказали, плюгавче. Не будешь ти i свиней христiанских пасти. Теперь кончаемо, бо числа не знаемо i календаря не маемо, мiсяц у небi, год у книзi, а день такий у нас, який у вас. За це поцiлуй в сраку нас! Пiдписали: кошовый атаман Иван Сирко зо всiм кошем Запорожськiм” (цит. по: «Комсомольская правда» от 04.07.2003).

Неудивительно, что Репин, узнав о письме запорожцев, тотчас же загорелся идеей изобразить эту сцену. Когда смотришь на его полотно, буквально заражаешься безудержным богатырским смехом. Визуальное восприятие образов запорожцев на картине Репина помогает представить граждан “странной республики”, ставшей “потребностью того века”.

Читая произведение Гоголя на последующих уроках, знакомимся с характерами запорожцев, с их обычаями и образом жизни. Останавливаемся на отдельных эпизодах, какие-то читаем без комментариев, другие разглядываем под “лингвистическим микроскопом”.

И вот здесь я полностью соглашусь с Г.Яковлевым, который пишет: “Если учесть, насколько талантливо оно написано, то отпадут сомнения в том, что ни одно слово Гоголя, ни одна мысль не останутся незамеченными при сосредоточенном чтении”.

Действительно, если читать непредвзято, не “выбранные места”, можно заметить разные “мысли” Гоголя и понять, что задача повествования заключается отнюдь не в прославлении и идеализации казаков (хотя эта интонация — “Да, были люди...”, безусловно, ощущается).

Нельзя не обратить внимания на прямые оценки, которые даёт рассказчик их деяниям: “Дыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы” (этот фрагмент, начало пятой главы, я читаю вслух на уроке сама).

А есть ещё оценки иронические. И если мы прочитаем их невнимательно, можем прийти к противоположным выводам. Вспомним, например, с чего начинает Гоголь знакомство читателей с Запорожской Сечью. Когда Тарас с сыновьями подъезжают к Сечи, везде наблюдают они казаков, по какой-то причине (вероятно, по той самой, по которой молодой запорожец не снимал в жару зимний кожух) валяющихся прямо на дороге. Вот один, “как лев, растянулся на дороге. Закинутый гордо чуб его захватывал на пол-аршина земли. Шаровары алого сукна были запачканы дёгтем для показания полного к ним презрения”. Вот ещё одна картинка: “несколько дюжих запорожцев, лежавших с трубками в зубах на самой дороге, посмотрели на них довольно равнодушно и не сдвинулись с места. Тарас осторожно проехал с сыновьями между них”. И после такой подводки следует заключение: “Так вот она, Сечь! Вот то гнездо, откуда вылетают все те гордые и крепкие, как львы! Вот откуда разливается воля и козачество на всю Украйну!” Явно двусмысленные слова! Разве не слышна в них усмешка автора?

Не буду описывать в деталях весь ход работы; как я уже отмечала, методический переворот в изучении повести совершён не был. Скажу только, что я всегда стараюсь идти от текста, от автора, а не от навязанных кем-то установок. Такой путь изучения художественного произведения представляется мне, пожалуй, единственно возможным. И сама стараюсь не навязывать детям заранее какую-либо точку зрения, именно поэтому темы уроков звучат так сухо. Хотя, конечно, обсуждение повести было довольно эмоциональным, особенно бурный спор разгорелся, как легко догадаться, по поводу Андрия. И, к счастью, спор этот остался неразрешённым. Не смогли мы расставить все точки над i , да и Гоголь этого не делает. Собственно, литература и существует, наверное, больше для того, чтобы ставить вопросы, а не отвечать на них.

В заключение хочу подчеркнуть, что главное при изучении любого произведения, а не только повести «Тарас Бульба», по-моему, оставаться честным и перед писателем, и перед детьми, и перед собой. Тогда, глядишь, и не будет скуки в глазах детей, и потянется рука к книге, даже той, которая не изучается на уроке в обязательном порядке.