А.Т. Твардовский. НОВОМИРСКИЙ ДНЕВНИК

Словосочетание “новый мир” давно превратилось в trade mark, однако смысл его всё больше размывается. Сейчас это что-то интуитивно знакомое, вполне респектабельное, пусть ни с чем напрямую и не ассоциирующееся. Увы, прошли времена, когда словосочетание это мгновенно вызывало в памяти обложку с синим логотипом самого популярного советского “толстого” журнала. А ведь и журнал назван был словами, взятыми из русского переложения «Интернационала», и ассоциация была так крепка, что даже заглавие антиутопии О.Хаксли «Бравый новый мир» понималось как отсылка к тексту государственного гимна СССР, каковым тогда «Интернационал» являлся, а не к шекспировской пьесе, откуда романист эти слова заимствовал.

А.Т. Твардовский. НОВОМИРСКИЙ ДНЕВНИК:
В 2 т. М.: ПРОЗАиК, 2009. Т. 1: 1961–1966 /
Предисл. Ю.Г. Буртина, подготовка текста,
комментарии В.А. и О.А. Твардовских; Т. 2:
1967–1970 / Подготовка текста, комментарии,
указатель имен В.А. и О.А. Твардовских. 656+640 с.

Исторический экскурс предпринят для того, чтобы в конце концов согласиться — логика, по которой подбиралось название для этого двухтомника, понятна. Впрочем, так ли и ясна. Ведь Твардовский был главным редактором журнала дважды — с 1950 по 1954 год, а потом, после перерыва, долгих сомнений насчёт того, стоит ли вновь принимать журнал, брать на себя эту обузу, он вернулся на пост главного редактора в 1958 году и пробыл на нём до начала 1970-го (последний номер за его подписью — январский). Немаловажно и то, что книга с подобным названием имеется. Это «Новомирский дневник (1967–1970)» А.Кондратовича, заместителя Твардовского по журналу. Вряд ли следовало, пусть и не впрямую, противопоставлять такие разные сочинения, как бы заранее подсказывая мысль — сравнить, выяснить, кто правдивее, кто что скрыл и проч.

Сравнивать ни в коем случае не надо. Попытка обречена на провал. Твардовский хотел написать книгу о «Новом мире», но так и не написал, А.Кондратович книгу писать не собирался, но, понимая ценность материала, отобрал и прокомментировал собственные дневниковые записи. Корректно ли сопоставлять неосуществлённый замысел и выстроенный по определённому плану вполне законченный труд? Главное же, записи Твардовского разнообразнее по тематике, шире по охвату. Это рабочие тетради поэта, где редакторство и мытарства, связанные с выпуском журнала, занимают место не основное. И это при том, что журнал, с каждым годом становясь всё неприемлемее для начальства, непроходимее для цензуры, перерастал интеллигентскую вечную фронду, замешанную на стыдливости: дескать, как там униженный и одураченный бедный наш народ, кто о нём и правду расскажет, если не мы, интеллигенты, с пером, а не с топором в руках, — делался впрямую оппозиционным хотя бы тем, что существовал, как его ни изничтожали.

Впрочем, и с оценкой самого Твардовского, излишне суровой, размышлявшего над исписанными страницами, согласиться трудно: “Не может быть, чтобы помимо этой тетради не было ещё главной, всеобъемлющей, ничего не упускающей и всё ставящей на место, — той, которая в голове, в беспредельной ёмкости памяти и неустанности отбора, накопления, прослаивания и т.п. А вдруг, что и нет той «тетради», а только жалкая эта, где всё мельком, кое-как, упрощённо, разрывно, сумбурно и просто мало?” Рабочие тетради ведутся не для потомства, заполнять лист за листом принуждают чувства куда более сильные и простые, нежели тщеславие. И стройности, благообразности тут искать бессмысленно.

А потому публикаторы вынуждены выбирать: либо давать всё подряд, без изъятия, либо что-то отсечь, особенно в расчёте на широкую читательскую аудиторию, а не на одних историков и филологов. Здесь пришлось поступиться многочисленными вариантами стихов, записанными вперемешку с увиденным и передуманным. Впрочем, и по оставшимся “стихотворным фрагментам” можно судить о движении мысли автора, понимании им механизма поэтической конструкции.

Другая сложность: где пролегает грань между заслуживающим общественного интереса и тем интимным, куда посторонних допускать не след? Недаром во всей возможной полноте записи эти, печатавшиеся частями в журнале «Знамя» десятилетие назад, публикуются только сейчас. Следовало дождаться, чтобы за редким исключением обо всех фигурантах этого дневника можно было говорить лишь в прошедшем времени. Нет А.Солженицына, В.Некрасова, В.Лакшина. Пора взвешивать “за” и “против”, выясняя место в культурной и общественной жизни того или иного человека. И тут значение по-дённых записей Твардовского неоценимо. Уже и потому, что личность Твардовского отразилась в его рабочих тетрадях с максимальной полнотой, здесь она куда сложнее и куда своеобразнее, даже чем в стихах и поэмах, затверженных наизусть ещё с голоса учителя.

Вместе с публикациями записей за 1931–1935 (Литературное наследство. М., 1983. Т. 93), 1941–1945 (сборник «Я в свою ходил атаку…». М.: Вагриус, 2005), 1953–1960 годы (Знамя. 1989. № 7–9) эта публикация является важным дополнением к шеститомнику Твардовского (М.: Художественная литература, 1976–1983). Причём и подготовлена она, и прокомментирована вполне академично. То, что творческим наследием Твардовского занималась сначала вдова поэта М.И. Твардовская, а теперь дочери, и уровень изданий отнюдь не любительский, представляется справедливым, пусть справедливость и запоздавшая.

Стоит также добавить, что издательство «ПРОЗАиК», как бы ни сложилась его дела на книжном рынке, выходом этого двухтомника оправдало своё существование.