21 июня - 100 лет Александру Твардовскому

От младых ногтей и до сравнительно поздней юности Твардовский оставался моим любимым советским поэтом, и меня ужасно обижало, когда мои утончённые литературные друзья называли его поэтом лубочным. Я многажды спорил с ними, читал по памяти любимые отрывки и только сейчас заметил, что уже много лет его не перечитываю. И со мною живёт только то, что я успел полюбить в раннем возрасте. Поэтому я намеренно не буду сверять цитаты: пусть их наличие подтверждает мою привязанность, а ошибки — угасание этой привязанности. Подозреваю, что теперь я лучше понимаю, чего не находили мои интеллигентные друзья у Твардовского, так щедро одарённого судьбой…

Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла,
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу — света и тепла.

И сказок в трепетную память,
И песен матери родной,
И старых праздников с попами,
И новых с музыкой иной.

И в захолустье, потрясённом
Всемирным чудом наших дней,
Старинных зим с певучим стоном
Далёких, за лесом саней.

И вёсен в дружном развороте,
Морей и речек во дворе,
Икры лягушечьей в болоте,
Смолы у сосен на коре.

И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп в траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слёз над книгой дорогой.

И ранней горечи и боли,
И детской мстительной мечты,
И дней, не высиженных в школе,
И босоты, и наготы…
Всего — и скудости унылой
В потёмках отчего угла…
Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.

Ни славы замыслом зелёным,
Отравой сладкой строк и слов,
Ни кружкой с дымным самогоном
В кругу певцов и мудрецов,

Тихонь и спорщиков до страсти,
Чей толк не прост и речь остра
Насчёт былой и новой власти,
Насчёт добра и недобра…

Вот именно тем, чем так щедро наделила поэта судьба, — именно этим она его и отделила от очень многих не в первом поколении интеллигентных и не в первом поколении городских читателей. Сокровища, которые певец столь блистательно разворачивает перед нами, — это сокровища именно деревенского детства. И не просто деревенского — пореволюционного. И не просто пореволюционного — восхищённого наступлением советской власти. Дивные по красоте строчки “Старинных зим с певучим стоном // Далёких, за лесом саней” перекликаются со “Всемирным чудом наших дней” — но многие ли из интеллигентных читателей (а неинтеллигентные сегодня поэзию почти не читают) видят в коллективизации и индустриализации всемирное чудо, а не трагедию?

Даже в великолепных гимнах земле из «Страны Муравии» то и дело скрипят на зубах песчинки идеологической заданности. “Земля крошится как пирог — // Хоть подбирай и ешь!” — эта любовь крестьянина к земле способна захватить и горожанина. Но предыдущие строки — “Пласты ложатся поперёк // Затравеневших меж” — это уже радость обобществления, уничтожения собственного земельного надела, привязанность к которому в значительной мере и породила власть земли над крестьянской душой: “Посеешь бубочку одну — и та твоя”, “И никому не кланяйся, // Себя лишь уважай”…

Твардовский слишком часто воспевает враждебные друг другу стихии, но это трагедийное начало (которого он, впрочем, чаще всего не замечает) не главное, что угрожает его долгой жизни в русской поэзии. Жизнь Твардовского в русской поэзии зависит от того, сохранится ли в России такое социальное явление, как народная интеллигенция.

Интеллигенция, эмоционально связанная с жизнью не просто социальных низов, но деревенских низов. И не просто деревенских, но сохранивших определённую патриархальность, видящих в земле не просто средство производства, но поэтическую стихию, связанных с фольклором и преданьями старины глубокой… И при этом не усматривающих в ужасах и
безобразиях советской власти одного лишь сочетания бессмысленного деспотизма и рабского повиновения, но воспринимающих и этот период как трагедию, в которой есть свой подвиг и своя высота.

Будет жить народная интеллигенция — будет жить и Твардовский.