Старшие современники Пушкина

Предлагаем вам два текста о старших современниках Пушкина (Княжнина можно назвать так условно  — он умер в 1791 году). Их можно использовать для подготовки к части С ЕГЭ по русскому языку (а заодно они станут материалом для создания культурологического контекста при изучении творчества поэта). Автор текстов — Александр Етоев, с чьей книгой «Книгоедство» мы знакомили вас ровно год назад.

К текстам можно предложить такие задания.

1. Перед вами — два писательских портрета. Можно ли найти общие черты, которые подчёркнуты в этих портретах их автором? Сформулируйте эти черты.
   
2. Попробуйте определить интонацию, с которой автор рассказывает о выбранных им персонажах. Как он относится к ним? Как хочет, чтоб отнеслись мы? Докажите свою точку зрения примерами.
   
3. Что в этих текстах подскажет нам, что автор портретов  — наш современник?
   
4. Можно ли говорить о каких-то особенностях композиции столь маленьких текстов? Как развивается описание в одном и другом случае? Попробуйте создать в этом же ключе свой короткий текст о каком-либо писателе. С какими трудностями вы столкнётесь?

Н.М.  Карамзин

Почти весь XIX век, особенно его середина, прошёл в спорах о Николае Карамзине — был ли он реформатором русского литературного языка или же таковым не был. Пик споров пришёлся на юбилейный 1866 год, когда отмечался столетний юбилей классика. Орест Миллер с профессорской кафедры ругал почём зря писателя, подыгрывая себе на маленькой демократической скрипочке и тем самым доводя российское прогрессивное студенчество до экстаза.

Вот что пишет по этому поводу А.Никитенко, известный литературный деятель, критик, цензор, академик литературы: “Что вы говорите о прозе Карамзина, Жуковского, Пушкина? Нам теперь нужна немножко хмельная и очень растрёпанная и косматая проза, откуда бы, как из собачьего зева, лился лай на всё нравственно благородное, на всё прекрасное и на всякую логическую, правдивую мысль”.

Кто-то называл Карамзина подражателем, считая, что все свои новые литературные формы тот заимствовал у англичан и французов. Другие, как, например, Грот, доказывали с томом карамзинских сочинений в руках, что “Карамзин, движимый желанием, свойственным таланту, излагать мысли свои изящно... не мог довольствоваться тяжёлыми оборотами тогдашней нашей литературной речи и принял за образец лёгкую и живую конструкцию русской разговорной речи”.

Для нас с вами… эти споры не более чем история. Да, Карамзин не очень-то современен, излишне прекраснодушен, сентиментален, может быть, узок в своём стремлении облагородить жизнь и людей. Да, литература пошла дальше Карамзина, дала Пушкина, Лермонтова и Гоголя, которые глядели на жизнь уже тревожными, задумчивыми глазами.

Но, возможно, нам этого-то сейчас и не хватает — искренней, душевной сентиментальности, которая живёт в наив­ной прозе Карамзина.

Я.Б.  Княжнин

Переимчивость Княжнина стала притчей во языцех в русской литературной критике. Толчок этот дал Пушкин со своим припечатывающим навеки “И переимчивый Княжнин” в первой главе «Онегина». Но кто в литературе не переимчив? Кто не пользуется чужими находками? Сам Александр Сергеевич брал вечные сюжеты — к примеру, о Дон Жуане — и так поэтически великолепно их разрабатывал, что произведение приобретало новые цвета и оттенки, которых не было у его предшественников.

Что же Княжнин? Он всего лишь перенял французский вольнолюбивый дух, реявший над тогдашней Европой, предвестник близящейся революции. И привил его на российской почве. Чем вызвал в результате монарший гнев и последовавшие за ним гонения. Но гонения, к счастью автора, — уже за смертной чертой. Напечатанный «Вадим Новгородский» попал в руки императрицы Екатерины спустя два года после смерти самого сочинителя. Судили не автора, а его сочинение. И присудили к сожжению на костре. По-моему, это высшее счастье писателя — когда его сочинения приговаривают к столь инквизиторской высшей мере. Любой нынешний писатель-пиарщик за такой пиар не то что палец под нож подставит — отдаст руку на отсечение.

Но, кроме политической стороны, следует отдать дань и поэтической стороне таланта Якова Княжнина. Он брал зрителя и читателя не одной политикой и патетикой. Всё-таки у Пушкина отмечена не только княжнинская переимчивость. Да и в контексте с театральным “волшебным краем” и замечательным пушкинским словечком “блистал” эта “переимчивость” Княжнина воспринимается скорее как похвала, нежели укоризна.

P.S. от редактора. Только сейчас почему-то бросилась в глаза блистательная аллитерация в строке “И переимчивый Княжнин” — одни сплошные И (даже заударный “ер” обозначается на письме как Ы — вариант фонемы И, в московском фонологическом понимании). Вот эффект “увеличительного стекла”: стоило только подставить под него одну пушкинскую строку — и пожалуйста. Спасибо Александру Етоеву!