Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №8/2009

Я иду на урок
11-й класс

Как обрести живое лицо?

Урок по рассказу Захара Прилепина «Жилка»

В публицистической статье Захара Прилепина 2007 года «Наш современник, дай огонька» встречаются следующие строки: “Здесь появляется приятная возможность порассуждать о том, что Россия потеряла очертания. Не культурные, не геополитические, не эстетические, а вообще — очертания. Не поймёшь, где у неё лицо, как в него смотреть, и туда ли ты смотришь, если хочешь узнать цвет её глаз, или, может быть, вообще не туда, и здесь ничего не скажут, ничем не подмигнут.

Но и об этом мы не станем говорить, потому что Россию лучше всего видно, когда смотришь мимо неё. Куда-нибудь наискось. Её очень хорошо понимаешь, когда не говоришь о ней. И всё предсказываешь, когда речь ведёшь о другом”.

Человек пытается увидеть лицо России, то есть представить её как единое целое, понять, осознать её индивидуальные черты. По мнению писателя, это бестолковое занятие, ибо лучше смотреть мимо неё, не говорить о ней. Только тогда в сознании возникает неповторимый образ родины.

Прямо скажем, перед нами не первая попытка персонификации России, в связи с чем нельзя не вспомнить знаменитые блоковские строки: “И лишь забота затуманит // Твои прекрасные черты”. Сейчас для нас важнее другое: современный писатель придаёт особое значение человеческому лицу.

Конечно, в его рассказах, входящих в сборник «Ботинки, полные горячей водкой», не раз упоминается лицо, характеризуются улыбка героя, его взгляд и т.п. На уроке звучат соответствующие цитаты: 1) “Рубчик по-прежнему улыбался и выглядел так, словно рад был грядущему знакомству”; 2) “Рубчик смерил меня презрительным взглядом. Настолько презрительным, что я сам себя осмотрел вслед за ним”; 3) “А если Гном смеялся, черты лица его вообще было не разобрать, они сразу будто перемешивались и перепутывались, глаза куда-то уходили, и рот суетился повсюду, пересыпая мелкими зубками”; 4) “Лицо Примата было спокойным и далёким, словно он уже пересёк на борту половину чернозёмной Руси и завис над горами, выглядывая добычу”; 5) “Глаза его были добры и лучисты. В одном собиралась и никак не могла собраться мутная слезинка, словно старику было смертельно жаль чего-то”; 6) “…И громко, по-детски, заплакала, спрятав маленькое любимое лицо в ладонях, а пальцы её дрожали, как после ручной стирки в холодной воде”.

Далее просим одиннадцатиклассников прокомментировать те портретные характеристики, которые показались им наиболее интересными, необычными.

Обращает на себя внимание третья цитата: смех в рассказе «Убийца и его маленький друг» перемешивает, перепутывает черты лица, куда-то прячет глаза — и на фоне этой неопределённости, даже пустоты, суетится рот, пересыпающий мелкими зубками. Последняя деталь может быть названа говорящей, ибо она обнажает физиологическое начало в человеке и вызывает у читателя неприятные ассоциации, связанные с миром животных.

В пятой цитате раскрывается сложное психологическое состояние героя рассказа «Смертная деревня»: его добрые и лучистые глаза не могут скрыть собирающейся мутной слезинки, свидетельствующей о душевной боли. Но каковы её причины? Писатель не отвечает на этот вопрос.

Изучение литературного произведения может быть основано на символическом образе, который занимает в нём определяющее место. Рассказ Захара Прилепина «Жилка» можно интерпретировать, поставив в центр внимания такой образ, как “лицо”.

Читая рассказ, мы видим мир глазами главного героя. Основу сюжета (так и хочется назвать его лирическим) составляют изменения в его психологическом состоянии.

Главный герой “занимается революцией”. Он постоянно ожидает людей в штатском и форме, которые должны за ним прийти. Усугубляет положение его очередной разрыв с женой (“Ты жестокий, безжалостный, чёрствый, ледяной”). И вот мы становимся свидетелями размышлений и переживаний героя, едущего в троллейбусе. Причём всё это происходит весной, в мае.

Отразим изменения в герое в следующей таблице.

Лицо Психологическое состояние Солнце
Каменное лицо Мир стал тихим и струящимся мимо, а я каменел, оседая на дно. Я не люблю солнечного света, если рядом нет большой, обильной холодной воды. Дома я стараюсь держать шторы закрытыми и жечь электрический свет.

Глиняное лицо

1. Я расслабил мышцы лица и спустя время, две или три троллейбусные остановки, понял, что щёки мои и лоб становятся мягкими, как глина. Из этой глины можно лепить новое лицо, новый рассудок.
Я жестокий. Чёрствый и ледяной. Я умею соврать, сделать больно, не чувствовать раскаянья. Я получаю по заслугам, получаю по каменному лицу; но там, где должен быть камень, уже глина, и она ломается, осыпается, оставляет голый костяной остов. Чёрствый, и ледяной, и мёртвый.
И только одна жилка живёт на нём и бьётся последней тёплой кровью.
2. Я сидел в троллейбусе и ловил себя на том, что глиняное моё, из сырой и свежей глины лицо расползлось в улыбке при воспоминании о Хамасе.
3. На очередном повороте гончарного круга улыбку стёрли с лица моего, и я сказал себе, что никого, никого, никого мне не надо сейчас.
“Хамас, прости меня”.
Но сегодня солнце мне показалось нежным, таким нужным мне.
Лицо, обретшее новые мышцы, новую кожу, новую кровь “Господи, спасибо Тебе, — сказал я вдруг нежданно для себя, с искренностью такой, какая была разве что в моём первом, новорождённом крике, — спасибо Тебе, Господи: у меня было так много счастья, я задыхался от счастья, мне полной мерой дали всё, что положено человеку: прощение, жалость, безрассудный пульс нежности!”
Я благодарил радостным сердцем и глазами, которые смотрели на солнце и видели огромный свет.
“Ещё я знаю, что такое ладонь сына и дыхание дочери, — сказал я себе тихо, — но, если я буду думать об этом ещё секунду, я умру с расколотым сердцем”.
“Мне нечего терять, у меня всё было, и никто этого не отберёт”, — сказал я себе.
“Я не волк, чтобы бегать от вас”, — сказал я ещё и вышел из троллейбуса.
Мы перетаптывались, подталкивали друг друга, и мне хотелось немного станцевать или сделать кому угодно что-нибудь нежное. В мусорном контейнере, суровый и внимательный, ворошился бомж, и я с трудом удержался от желания обнять его и поцеловать в мохнатый и пахучий затылок.
Мягкий асфальт стелился нам под ноги, и каждый встречный блудный пёс приветствовал нас хвостом как единобеспородных; а иной из них влажно касался моей, выставленной навстречу ладони своим мокрым, весенним носом.
И здесь солнце, которое до сих пор бродило где-то над крышей троллейбуса, вдруг прянуло мне в глаза со всей силы, как окатило из весенней бадьи.

Какие можно сделать выводы на основе цитатного материала?

Во-первых, вектор изменений в психологическом мире главного героя таков: от состояния одинокого волка (“Я не волк, чтобы бегать от вас”), вызванного отчуждением от окружающего мира и означающего окаменение лица, души, — к ощущению неразрывной связи с этим же миром.

Во-вторых, решающее воздействие на героя оказывает солнце, что в таблице и показано. Но тем не менее нельзя забывать о том, что в самом человеке должны быть предпосылки для сущностных изменений. И в главном герое они есть: такие эпитеты, как “жестокий”, “чёрствый”, “ледяной”, не отражают в полной мере внутреннего мира героя, каким мы видим его в начале повествования. Важно и другое: у этого человека есть друг, Хамас, к которому он не может относиться без нежности: “Выпивая или не выпивая, мы что-то рассказывали друг другу о себе, с такой ласковой добротой, с таким нежным вниманием — подобное, помню, было только в пацанском возрасте, когда лет в двенадцать, после хорошей рыбалки, после красивого и пышного дождя, от которого спасали хлёсткие, ненадёжные кусты, мы шли с навек забытым товарищем по нестерпимо красивому лугу, и огромная радость мира чуть ли не в последний раз сделала нас хорошими, честными, весёлыми, совсем-совсем не взрослыми. И вот это ощущение возвращалось…” Общение с другом возвращает человека в ранний период жизни, в детство, в “золотой век”, который им воспринимается как само воплощение искренности, чистоты, прекрасного. И не удивительно, что воспоминание о Хамасе вызывает у рассказчика улыбку.

В-третьих, изменения во внутреннем мире героя влияют на то, как он воспринимает свою внешность: от каменного и глиняного лица — к лицу с новыми мышцами, новой кожей, новой кровью, то есть к подлинно живому лицу. И думается, именно эти изменения и должны быть в центре внимания и определять структуру учебного занятия.

В-четвёртых, концентрируя внимание на символическом образе лица, мы должны себе отдавать отчёт в том, что в художественном мире произведения он существует в системе связей с другими образами (нельзя забыть о солнце и жилке, о которой упоминает автор дважды).

Ниже предложим систему вопросов и заданий, методически обеспечивающих урок по рассказу З.Прилепина.

  1. Какой вы представляете себе жизнь главного героя рассказа, революционера?

  2. Как воспринимает рассказчик своё лицо?

  3. Соотнесите каждую портретную автохарактеристику героя с его психологическим состоянием.

  4. Представьте себе лицо героя в те минуты, когда он фиксировал в своём сознании изменения в нём.

  5. Лик — это живописное изображение лица божества, святого. В литературе это слово нередко используют и при характеристике обычного человека с целью его возвышения. Превратилось ли лицо главного героя в лик?

  6. Найдите в рассказе упоминания о солнце. Прокомментируйте эти строки. Какова их роль в рассказе?

  7. Примерьте к главному герою следующие афоризмы: “Всё имеет два лица: одно увядает, другое расцветает” (Ф.Ницше); “Бог дал вам одно лицо, а вы приобрели себе другое” (У.Шекспир); “Лицо человеческое — совсем как лицо бога в восточной теогонии. Это целая гроздь лиц, расположенных в разных планах и невидимых за раз” (М.Пруст).

  8. Можно ли утверждать, что “лицо” и “жилка” — символические образы одного ряда?

  9. Не кажется ли вам лишней заключительная фраза рассказа “Вечером мы опять поругались с женой”?

  10. Согласны ли вы со следующим суждением современного немецкого писателя Гюнтера Грасса о рассказе З.Прилепина: “…Это очень поэтичный текст. Герой рассказа изолирован от мира («чужой как метеорит»), и эта дистанция с миром — самое сильное, что есть в рассказе”?

Процесс преображения человека завершился. Добро восторжествовало. Тем не менее рассказ кончается следующей фразой: “Вечером мы опять поругались с женой”. Фразой, которая как бы отбрасывает тень на большую часть художественного текста и подводит читателей к выводу о сложной психологической природе человека, о непреодолимости противоречий, периодически воспроизводящихся в отношениях между людьми. Всего лишь одной жёсткой фразой романтическое, казалось бы, восторжествовавшее и в жизни, и в самом рассказе, уравновешивается реалистическим. Но что дальше? Можно ли найти выход из замкнутого круга?..

 

Рейтинг@Mail.ru