Не пропустите отрочество!

1. Мой старший брат выучил меня читать, когда мне было пять лет (а ему — пятнадцать). Сейчас этим никого не удивишь, а тогда было в диковину. И считалось, что много читать в таком возрасте нельзя: врачи уверяли, что может что-то случиться с головой. Ходил слух, что кто-то пятилетний даже сошёл с ума от неумеренного чтения. И моя умная мама, мать пятерых детей (я была четвёртая), верила этому!

Я же действительно стала читать как сума­сшедшая (будто медицинские предостережения уже подтвердились). И старшие ловили меня в разных углах коммунальной квартиры с криком: “Опять читает!” И мама тревожно восклицала: “Сейчас же отнимите у неё книжку!”

В первом классе на уроках чтения я и правда потихоньку сходила с ума — от скуки: когда одноклассницы (тогда обучение мальчиков и девочек было раздельное) заунывно читали по слогам букварь: “Ма-ма мы-ла ра-му”.

Дождаться не могла, когда же кончатся уроки. И летела со всех ног домой — там меня ждал «Таинственный остров» Жюля Верна...

Так навсегда и связалась у меня первая школьная осень с захватывающим чтением толстого синего тома из тогдашней «Библиотеки приключений».

После него пошли другие романы Жюля Верна — и «Дети капитана Гранта», и «Пятнадцатилетний капитан», и «20 тысяч лье под водой»...

...Ах, этот подводный дворец капитана Немо!.. Читала, затаив дыхание в буквальном смысле слова, — то есть забывая вдохнуть и выдохнуть.

2. Когда-то в России был такой возраст — отрочество. Недаром Лев Толстой так и назвал три части своей трилогии: «Детство», «Отрочество», «Юность».

В самом главном нашем Академическом словаре написано, что отрочество — “возраст между детством и юностью”.

По-моему, довольно непонятное пояснение. Когда кончается детство? У всех по-разному. У одних — в шесть лет: они уже и младших нянчат, на огороде и во дворе родителям по-взрослому помогают. А приходилось встречать и таких, у кого оно и в сорок лет ещё не кончилось.

Вот в словаре Даля про отрочество сказано более чётко — это пора (хорошее, между прочим, слово) “от 7 до 15 лет”.

Потом, в советское время, эта самая пора куда-то подевалась... “Советские дети” (нередко добавлялось — “самые счастливые в мире”) — а потом сразу “советская молодёжь”.

Правда, было ещё такое выражение — “пионеры и школьники”. Это вообще не очень понятно, что такое, потому что с третьего класса всех поголовно принимали в пионеры, никакого согласия ни у кого не спрашивали.

Да, ещё называли — “учащиеся”. Все вообще, кто ходил в школу или в какое-нибудь училище. А лет с семнадцати они уже были — “молодёжь и студенты”. Например — “Всемирный фестиваль молодёжи и студентов” (летом 2007 года как раз отмечали его 50-летие). Тоже не очень-то понятно — ведь и студенты не старики.

Ну, советская власть давно кончилась и уже нельзя её спросить — почему ей так не нравилось это слово. Но этот возраст — отрочество — всё равно существует. И он, может быть, самый важный в жизни человека.

В это время складываются привычки. Хорошие или плохие, но на всю жизнь. Совершаются благородные поступки — потому что тяга к добру ещё не задавлена, не скорректирована корыстными или ещё какими-нибудь расчётами. Принимаются важные решения. И некоторые люди следуют тому, что решили в отрочестве, всю свою жизнь.

В это важное, но короткое время или прочитываются некоторые книги — или не прочитываются уже никогда.

3. Потому что есть три закона чтения, и два с половиной из них выведены мною лично.

Первый:
нет книг, которые читать — рано.

Второй:
есть книги, которые читать — поздно.

И третий:
именно в отрочестве надо составить список книг, которые в жизни надо обязательно успеть прочесть. Составить — и после этого отказаться от чтения всякой чепухи, которой сейчас везде — навалом.

Поясню первый закон. Никто не скажет вам заранее, что именно вам читать рано. Потому что — у всех по-разному! Одному — рано, а другому — в самый раз. А его ровеснику до самой старости будет рано: читает — и не может понять, что к чему.

Если вам рано читать эту книжку — вы сами же первый это и заметите. И отложите её до лучших дней — или будете читать с пропусками, выискивая то, из-за чего вам её родители, собственно, не давали читать. Ну и что? Ничего не потеряете и ничего не приобретёте.

Помню, в шестом классе спросила старшего брата — моего постоянного советчика по чтению — что мне почитать? Он сказал через плечо, секунду подумав: “Читай «Записки Пиквикского клуба» Диккенса!”

Для меня каждое его слово было истиной в последней инстанции. Побежала в библиотеку (записана была в районной с третьего класса — Интернета тогда, представьте себе, не было), взяла. Стала читать — скучно, нет сил! Иллюстрации смотреть интересно: толстяк мистер Пиквик, худой Джингль... А читать — не могу, и всё. Как мне было стыдно! Как же так? Брат считает, что книга — для меня, а я, значит, так глупа? Потихоньку от него сдала книгу в библиотеку, так и не прочитав, — первый, наверно, случай в моей жизни.

Через четыре года, в десятом классе взяла снова. И — читала взахлёб! Не могла понять, как она мне могла казаться скучной. Поумнела, значит, сильно за четыре года — доросла до Диккенса...

Так что если книга оказалась вам не по возрасту, не по уму — ничего страшного, вернётесь к ней позже. Но установить это можно, мне кажется, только опытным путём — начав читать. Знаю точно, что одни в пятнадцать лет проглатывали «Преступление и наказание» Достоевского, для других чтение гениального романа было истинным наказанием.

Со вторым законом дело обстоит серьёзнее.

Да, есть такие книжки, которые надо прочесть именно лет в двенадцать, в четырнадцать...

Во-первых, только в этом возрасте вы получите от неё стопроцентное удовольствие. А во-вторых — создадите себе заделье (то есть нужный запас) на будущее. Это же здорово — перечитать когда-нибудь на отдыхе «Приключения Тома Сойера»! Я знаю людей, которые перечитывали эту книжку своего детства — со знакомыми иллюстрациями! — несколько раз: в двадцать пять лет, потом около сорока лет и так далее. Но я не встречала таких, кто уселся читать её первый раз в сорок лет. Во-первых — некогда. Во-вторых — и в голову не придёт. А в-третьих, если и возьмётесь — вряд ли будете читать взахлёб. Так, полистаете с лёгкой улыбкой. “Жаль, — скажете, — что в детстве не попалась...”

В общем, поленился в своё время — про­играл на всю жизнь.

Что касается третьего закона — многие подумают: а что плохого в чтении пустых, попавшихся случайно под руку или просто модных в этот момент книг?

Некоторые так и считают — а что? Ничего особенного. Мура, но читать можно.

А дело-то главным образом в том, что плохая книжка навсегда лишает вас возможности прочесть хорошую.

— Почему же навсегда-то? — спросите вы с возмущением. — Прочитал плохую — теперь почитаю хорошую! Какие дела?..

А вот такие. Время-то не безразмерное.

Когда я училась в шестом классе и продолжала читать, как говорится, запоем, вдруг вычитала где-то, что человек за жизнь может прочесть, кажется, не более 10 тысяч книг.

Неважно, точная это цифра или нет. Важно то, что я пришла в ужас от мысли, что читаемые мною второсортные книги, поглощая отмеренные человеку для чтения часы (их и так не очень много остаётся — от других дел), явно меня чего-то лишают. В первую очередь — возможности прочесть какие-то другие книги — те самые, которые в жизни прочесть необходимо! Я ещё не знала толком — какие. Но уже точно знала, что они — есть.

Тогда я стала думать — от чего же отказаться? (Я уже понимала, что поглощаю, охваченная жаждой чтения, и некачественную литературу тоже.) Я любила, например, тогдашнюю “научную фантастику” (сейчас одно издательство её переиздаёт, но делает это совершенно напрасно). В этих книжках в те советские годы обязательно ловили каких-нибудь шпионов, охотящихся за замечательными советскими изобретениями и самими изобретателями. Меня увлекала сама детективность сюжета: выслеживание, преследование. Но вот что интересно. Потому, может быть, что к этому времени уже было прочитано немало первоклассных книг, я смутно чувствовала, что эта “фантастика” — в общем-то дешёвка (хотя, как советская пионерка, не подвергала сомнению то, что наша жизнь, конечно же, кишит шпионами).

И с того дня дала себе слово больше не читать “фантастику”. И держала зарок — представьте себе! — до конца университета. Боялась тратить драгоценное время не на чтение, а на чтиво.

До тех пор, пока один приятель не сказал мне, что это я напрасно.

И я узнала от него, что давно появились три прекрасных фантаста — Станислав Лем, Айзек Азимов и Рэй Брэдбери... И после этого всех их прочла и восхитилась. Но это — особая тема, к ней со временем вернусь.

У полки (иногда её называют — золотая полка), на которой стоят вот эти самые книги, которые надо успеть прочитать до четырнадцати-пятнадцати лет (ну, в крайнем случае — до семнадцати), есть одно свойство: не все видят те книжки, которые на ней стоят. Кто-то и во всю свою жизнь многих из них так и не увидит — и, конечно, не прочтёт. То есть не узнает просто даже названия книг, не прочитать которые так же обидно, как никогда не увидеть, например, другие страны.

Если же кто-то скажет: “Подумаешь, какие дела — ну не прочитаю какую-то книжку!..” — так это всё равно, что сказать: “Подумаешь — не увижу какой-то ваш Париж!”

Не будете же вы кидаться объяснять такому человеку, зачем нужно увидеть в жизни Париж или, скажем, Рим. Просто пожмёте плечами, да и всё. Кто-то, может, ещё у виска пальцем покрутит — соображай, мол, что несёшь. И потому же неохота будет вам занудно ему объяснять, почему стоит и даже обязательно нужно прочитать те самые книги, которые задолго до тебя читал весь мир. И все восторгались. И говорили друг другу: “Как, ты ещё не читал?”

И когда приятель тебе скажет: “Ты что — читать книжку собрался? Зачем тебе это надо?!”, то вряд ли всё-таки миллионы людей были глупые, а он — умный. Скорей уж наоборот, вот что я думаю.

Объяснять такому — только зря время тратить. А тем, кто поумней, кто всё, о чём мы тут говорили, хорошо понимает и только ждёт дельного совета, рада буду помочь.

Укомплектуем постепенно вместе вашу золотую полку НЕ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ.

На ней будут стоять и книги русских писателей, и переводные — скажем, французы Жюль Верн или Дюма, американцы О.Генри и Марк Твен, англичане — Стивенсон, Ко­нан-Дойл, Дефо или Честертон и многие другие.