Задание со звёздочкой

ВОПРОС.
Прочитайте стихотворение Александра Кушнера. Попробуйте определить в нём то, что на нашем школьном языке называют “позицией автора”. На каком этапе стихотворения она становится ясна? Как вообще здесь развивается мысль? Почему автору понадобилось значительную часть строк заключить в скобки? Как “показать” их при чтении вслух?

Во дни сомнений (Я не понимал,
Каких ещё сомнений?) В дни раздумий
(Каких раздумий? Вставочка в пенал
Укладывалась вроде древних мумий,
Хотя ещё не кончился урок).
Ты мне один — опора и порука.
(Или подмога? Кто бы мне помог?
Стихотворенье в прозе, что за мука!
Как это можно выучить? Во дни?)
Во дни сомнений, тягостных раздумий
(Каких? Зачем? В таинственной тени
Тонула школа, сумерках и шуме) —
Зато теперь понятно мне, каких.
Про чёрный день стихи, на крайний случай.
Язык и есть Россия. (Для других
Она в другом.) Свободный и могучий.
1983

ОТВЕТ.
Это стихотворение, как часто бывает у Кушнера, построено на игре-диалоге с классическим текстом — в данном случае со стихотворением в прозе Тургенева. Тургеневский текст (слегка искажённый) постоянно перебивается заключёнными в скобки вставками — и никак не может добраться до финала хотя бы первого предложения. Создаётся впечатление, что перед нами два голоса: учителя, который несколько пафосно и тяжеловесно читает на уроке Тургенева, и его маленького ученика (четвероклассника? пятиклассника?), внутри себя комментирующего услышанное. Эти голоса никак не складываются в диалог: учитель не может понять, что взрослый текст не доходит до сознания ребёнка, что существует серьёзный разрыв между тем, что интересно ученику, и тем, что ему предписано изучать программой. Со своей стороны и школьник не протестует вслух (его мысли остаются в скобках, за кадром): задано учить наизусть эту труднопроизносимую бессмыслицу — значит, буду учить. Взрослым разве можно объяснить, что “вставочка в пенал” важнее их непонятных стихотворений в прозе?

Этот разрыв зафиксирован так зримо, что поначалу может показаться: поэт против навязывания чтения не по возрасту. (Скажем в дополнение: эта проблема хорошо известна и нам, ежедневно сталкивающимся с необходимостью выходить к ученикам с книгами, не для них написанными, и А.Кушнеру, более десяти лет проработавшему учителем русского языка и литературы.) Стихи прошли мимо сознания ученика, оттолкнули его от себя. Чудо поэзии осталось ему неведомым. Так зачем же их было вставлять в программу?

Однако финал стихотворения опровергает такой первоначальный вывод. Тире и слово “зато” мысль переворачивают. Слово берёт повзрослевший ученик, доросший до бессмысленно заученных когда-то стихов и высказанных в них мыслей позже. Для него оказалось важным, что поэтическое слово было в нём посеяно (даже без первоначальной надежды на какую бы то ни было всхожесть семян), потому что впоследствии оно проросло, созрело, оказалось созвучным его собственным настроениям — и очень нужным этому бывшему ученику.

Конечно, так произойдёт не со всяким поэтическим словом и не с каждым учеником, но надежда на это чудо остаётся (см. на ту же тему колонку редактора на первой полосе номера). Так что посевную отменять рано.