Живой

Об Александре Исаевиче Солженицыне при жизни было столько всяческих суждений, что, если кому-то придёт в голову издать их полный свод, он будет куда объёмнее обширного наследия писателя.

Среди этого океана слов немало суждений отнюдь не благостных, жёстких, несправедливых и, увы, лживых. С точки зрения истории литературы, культуры и просто истории человечества, впрочем, дело вполне обычное. И как раз в историко-литературном контексте можно понять автора самой обширной прижизненной биографии А.И. Солженицына, а тем более её консультанта — самого Александра Исаевича, по сути, отказавшихся от полемики с не принимающими творчества и жизненного поведения автора «Архипелага ГУЛАГ». Антисолженицынских сочинений почти нет и в библиографии книги Л.И. Сараскиной, как, впрочем, нет и некоторых серьёзных трудов, очевидно, чем-то расходящихся с концепцией этой биографии. Но это в рекламе можно всё в одном флаконе, а в персональном литературоведении автор достигает более или менее серьёзного результата, если он имеет жёсткую цель, к которой неуклонно движется. Поэтому по совести надо прежде всего порадоваться, что работникам издательства «Молодая гвардия» пришло в голову выпустить биографию Солженицына ещё при его жизни (других-то предложений вроде и не было), а Александр Исаевич не остался в стороне от этой работы. Теперь дело рецензентов, литературных критиков, литературоведов спорить с Сараскиной или аналитически развёртывать приводимые ею факты.

Всё вышесказанное важно в связи с темой нашего сегодняшнего «Стенда». Смерть Александра Исаевича Солженицына, естественно, также вызвала немало откликов. В том числе таких, словно их высказавшие ходят не под Богом, а заключили союз с диаволом и получили верные билеты в бессмертие. Так вот: в нашей рубрике мы бранные высказывания тиражировать не будем. Да они нам просто неинтересны. Нам важно, что сказали о Солженицыне люди нормальные, вменяемые, склонившиеся в человеческой скорби над его гробом. По понятным причинам суждения современников печатаются в алфавитном порядке.

* * *

“Ему выпало немало испытаний, которые он всегда принимал со смирением и христианским достоинством”.

Алексий II,
Патриарх Московский и всея Руси

“…его ценили даже те, кто с ним боролся. Он стал пророческой фигурой. Это на Западе писатель пописывает, читатель почитывает, а у нас сразу его ненавидят или любят, и он делается обязательно пророком, провидцем, а не просто автором текстов”.

Лев Аннинский,
литературный критик

“Последний русский классик, великий русский человек, доказавший своей судьбой, что русская судьба может быть победоносной. Мы же не любим победителей. У нас писатель должен спиться, повеситься, его должны расстрелять, сгноить в лагерях, в до­ме для престарелых, как Шаламова.
А Солженицын не только выжил, но и победил”.

Павел Басинский,
историк литературы

“Солженицын человек великой судьбы, избранник. Этот масштаб и то, что он ему соответствовал, отличает его от многих. Это не сумма, а цельный исторический кусок: человек равен эпохе. Что гениально было в поведении Солженицына, так это то, что во время хрущёвской оттепели и публикации «Одного дня Ивана Денисовича» он воспользовался своей временной славой, чтобы глубоко залезть в архивы, а не для того, чтобы стричь купоны. Получается, что он ограбил чекистов, что замечательно было видно по тому почти персональному гневу, который прозвучал при его высылке. В каждом случае он становился по абсолютной величине — в математическом значении — равен той теме, за которую брался. Если Сталин — то он Антисталин. Он умел отражать в другом знаке то зло, которому явился свидетелем и страдальцем”.

Андрей Битов,
писатель

“…для крушения царского режима конца девятнадцатого века Лев Толстой сделал не меньше, а то и больше, чем Александр Солженицын для крушения большевистского режима. И оба боролись с режимом не ради выгод интеллигенции, тем более не ради собственной выгоды или честолюбия, ради своего народа. Оба предпочитали идее государства идею народа, были не державниками, а народниками, и ставили народ гораздо выше, чем тот или иной господствующий режим. В этом и есть коренное расхождение Александра Солженицына со столь же искренними патриотами-государственниками. Мы вечно забываем о существенной разнице между интересами народа и интересами государства, которые никогда не сливаются воедино, разве что в дни трагедий и великих войн”.

Владимир Бондаренко,
литературный критик

“Солженицын — человек беспредельной нравственной, борцовской силы, считавший себя мессией. Его жизнь, его стойкость всегда вызывали у меня восхищение. Он — великая личность, его вклад в русскую литературу неоспорим. <…> Что же касается публицистики, то мировоззренчески я с ним не согласна…”

Елена Боннер,
правозащитница, публицист

“Всё зло, которое клеймил в мире, выжигал он прежде всего в себе (и замечал за собой)”.

Дмитрий Быков,
поэт, обозреватель

“Остановилось сердце, болевшее за Россию и русских. Болевшее всемирной отзывчивостью на боль человечества. Великий писатель и великий подвижник больше не ударит в колокол. Мы понесли огромную утрату. С кончиной Солженицына словно исчезла одна из опор нашего бытия”.

Леонид Бородин, Юрий Бузин, Владимир Веретенов,
Владимир Ивойлов, Анатолий Корягин, Валерий Нагорный,
Игорь Огурцов, Владимир Осипов, Вячеслав Платонов,
бывшие узники ГУЛАГа

“…на праздную болтовню у него никогда не было времени”.

Галина Вишневская,
певица, деятель культуры

“Опыт художественного исследования — это особый литературный жанр, созданный Александром Исаевичем, и этого одного уже достаточно, чтобы остаться в истории литературы. Место Солженицына в русской литературе — в ряду протопопа Аввакума и Александра Радищева. Это страстный, яростный писатель, невероятного общественного темперамента, проповедник и моралист, «грозный судия». Фигура очень противоречивая — впрочем, и сам писатель прекрасно это осознавал и прямо об этом говорил. Ценность его для русской литературы несомненна, роль его в русской истории огромна”.

Наталья Иванова,
литературный критик

“Слово ГУЛАГ стало нарицательным благодаря Солженицыну. Из неуклюжей советской аббревиатуры — Главное управление исправитель­но-трудовых лагерей — писатель создал эмблему и припечатал ею, как каиновой печатью, самую гигантскую машину уничтожения за всю историю человечества”.

Константин Кедров,
поэт, литературовед

“Ушёл колоссальный человек, ушёл великий писатель. Конечно, он был страшно противоречивый, но тем не менее он нащупал болевые точки нашей цивилизации, которую надо было спасать, и поэтому он ругался и на Западе, и везде. На самом деле он был прав. У нас многие думали, что надо только спихнуть советское правительство и сразу начнётся полное счастье. А он понимал, что не всё сразу и не всё благо. Понимал, что, допустим, свобода слова, конечно, вещь великая, но ведь кроме свободы слова надо иметь ещё и само слово. <…> И книги Солженицына нужны, чтобы пресечь попытки вернуть прошлое”.

Наум Коржавин,
поэт

“…ушёл от нас последний великий писатель. Он — звено, связующее золотую русскую классику с исканиями второй половины ХХ века. Он не эклектик, не плоский натуралист. Уроки этой очень живой, сильной прозы будут брать все писатели, которые появятся позже. Солженицына не обойти, не объехать, с ним нужно будет обязательно считаться. Это литература с очень сильным нравственным стержнем”.

Юрий Кублановский,
поэт

“Его часто называли пророком. Это справедливо. Ведь пророки древности не только провидели грядущее, но, прежде всего, находили слова гнева о неправедности и вразумлении настоящего.

Каждое его слово было оплачено всей целостной, как кристалл, исполненной мужества жизнью, и оттого это слово безусловно и неподсудно обычному литературному суду.

XX век поставил такие страшные вопросы и завязал такие узлы, для которых потребен был иной язык и иная форма. Он искал их всю жизнь и не сразу был принят, потому что мы подходили к его труду с прежними мерками.

Он — высший свидетель и исповедник России перед Богом за XX век, в его поражениях и победах. И Россия может бесстрашно смотреть в Господне лицо, потому что в этом своём сыне не изменила своему лучшему”.

Валентин Курбатов,
литературный критик

“Александр Исаевич, конечно, был образцом человека чести и цели. Никакой праздности. Дело, дело, дело. Даже когда в дружеской компании встречались, всегда сразу говорил: «Вот есть у меня полчасика, потолкуем, и надо бежать работу заканчивать».

Без сомнения, Солженицын — продолжатель традиций русской классической литературы. Как и у Фёдора Михайловича, его тема — надо начинать с себя. К этому призывал и сам так жил. Всегда оставался верен своим нравственным понятиям. <…>

Человек верующий, Солженицын явно готовился к тому путешествию, которое теперь ему предстоит...”

Юрий Любимов,
режиссёр

“…он очень дорожил ролью великого писателя, которая ему выпала, и старался ей соответствовать. Он ввязался в борьбу с системой, когда годы в лагерях уже легли ему на плечи. Его борьба не была истеричной, была, скорее, методичной — он готовился, он собирался и делал своё дело медленно и надёжно. Что же касается неприятия некоторыми взглядов Солженицына, то я не знаю во всей истории ни одного человека его калибра, который не разочаровывал бы сторонников и не очаровывал противников. <…> Сложность такого человека, как Солженицын, прекрасна сама по себе. Мы все люди, и с чем-то солженицынским были не согласны, но это не могло и не может умалить масштаб и значение его фигуры”.

Владимир Маканин,
писатель

“Солженицын яростно критиковал коммунистическую систему, что было весьма своевременно в советский период, но сейчас наиболее актуальна и интересна его резкая критика цивилизации голого чистогана, его презрение к американским ценностям и практическому материализму вообще. Ещё более глубоким и интересным является, на мой взгляд, его понимание роли свободы в современном обществе”.

Юрий Мамлеев,
писатель, философ

“С его именем уже навсегда связана идея сбережения российского народа”.

Дмитрий Медведев,
Президент РФ

“Солженицын жил Россией и для России. Для неё он совершал невозможное. Пройдя войну, тюрьму и «раковый корпус», он верил, что Господь сохранил его для служения Родине, для того, чтобы помочь России осознать себя, своё истинное предназначение и свои тяжкие грехи, принести покаяние, собраться с силами и выпрямиться, так обретя истинную суть. Этим служением было не участие в политической борьбе (его навязала Солженицыну тупая и близорукая позднесоветская власть), но писательство. Всё написанное Солженицыным — от лагерных стихотворений до рассказов 90-х годов — было свидетельством о России, свидетельством, призванным укрепить и освободить душу каждого его читателя (потому что каждый из нас может — если захочет! — расслышать вещее слово), напомнить о незыблемости высших ценностей, о назначении и долге свободного человека, сотворённого по образу и подобию Божьему.

В самые чёрные годы Солженицын верил в преображение России, потому что видел (и позволил увидеть нам) лица русских людей, сохранивших высокий душевный строй, сердечную теплоту, непоказное мужество, способность верить, любить, отдавать себя другому, беречь честь и хранить верность долгу. Он не убеждал себя, но доподлинно знал, что «не стоит село без праведника»”.

Андрей Немзер,
историк литературы

“Он останется надолго, пока будут читать по-русски, как памятник, урочище, — как атлет, который попытался охватить нечто очень большое. Он попытался воздвигнуть две глыбы. Первая — это «Р–17». Он показал, когда и как Россия потеряла естественный путь развития, почему возник жестокий хаос революции. Понимание даёт «Красное Колесо». Вторая глыба — это объяснение ГУЛАГа, того, чем и как выживает человек на каторге. <…> Я убеждён, что Солженицын — последний не только русский, но и европейский писатель-пророк. Писатель, который хочет одновременно творить художественно и менять своих современников. Таких писателей уже нет. И, возможно, их не будет больше”.

Жорж Нива,
славист, переводчик
(Франция, Швейцария)

“Мы гордимся тем, что Александр Исаевич Солженицын был нашим соотечественником и современником”.

Владимир Путин,
Председатель правительства РФ

“Его не все любили, но и как может ожидать всеобщей любви человек, безмерно любящий Россию? Его не все понимали, не все признавали, настолько он выделялся из общего порядка гражданина и писателя. Но его признавала Россия. <…> Столько правды и жизни оставил после себя Солженицын, что прощания быть не может ни духовного, ни праведнического”.

Валентин Распутин,
писатель

“В годы, которые можно назвать постсоветским безвременьем, для ме­­ня как для человека Солженицын определённо был светом”.

Ирина Роднянская,
литературовед

“Солженицын был великим разрушителем иллюзий, вся надежда у него была только на Бога да на родную русскую землю — а сильно ли любят разрушителя иллюзий? Тем более — в момент разрушения. Когда-нибудь потом, когда ход истории сделает всё очевидным (оттого востребованность мысли и зубчатая), что-то может быть признано, но только не сейчас. И следование своим путём было таким сильным, что слишком многие из оттолкнувшихся утрачивали даже способность примечать очевидное. Что такое владение всеми регистрами языка — от проповеднической патетики до сарказма, такое чувствование русского слова — не побоимся назвать гениальностью”.

Максим Соколов,
политический обозреватель

“…я люблю Солженицына не за его историческую масштабность, а за художественные черты. Я не сразу его полюбил и, понятно, не во всём принимаю. Однако безумно мне нравится, как он писал. Кроме всяких идей, именно стилистически — это и тонко, и светло. Плачевное плетение и яростное выкрикивание словес. Он был очень-очень живой! <…>

Наука Солженицына — это не только бодаться, но и прицеливаться к дубу, разбегаться половчее. Он был мудр и слышал свою звезду, которая мистически вела его сквозь мглу и туманы русской истории”.

Сергей Шаргунов,
писатель из поколения
двадцатилетних

Подготовлено по материалам периодической печати авгус­та 2008 года (журналы «Итоги», «Новое время/The new times», «Ого­нёк»; газеты «Время новостей», «День литературы», «Известия», «Культура», «Литературная газета», «Литературная Россия», «НГ-Ex Libris») и Интернета.