Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №22/2008

Я иду на урок

Зачем раздражать народ, вспоминать то, что уже прошло?

Прошло? Что прошло? Разве может пройти то, чего мы не только не начинали искоренять и лечить, но то, что боимся назвать и по имени. Разве может пройти жестокая болезнь только от того, что мы говорим, что прошло. Оно и не проходит и не пройдет никогда, и не может пройти, пока мы не признаем себя больным. Для того чтобы излечить болезнь, надо прежде признать ее. А для этого-то мы и не делаем.

Л.Н. Толстой. «Николай Палкин»

Хаос и Смысл

В преддверии нового учебного года учителям была представлена концепция будущего учебника по новейшей истории России 1900–1945 годов под редакцией Александра Данилова и Александра Филиппова, чьё учебное пособие «История России 1945–2007», вышедшее в прошлом году в издательстве «Просвещение», уже наделало много шума. Так как нынче оно уже рекомендовано к преподаванию практически как базовое, предполагается, что и новому учебнику уготована та же почётная судьба. Тем более надо как можно раньше начать дискуссию, ибо принципиально-спорных моментов, судя по концепции, в будущем учебнике ещё больше, чем в предыдущем.

С самого начала авторы заявляют, что отказываются от концепции тоталитаризма как объясняющей события в СССР 30-х и последующих годов. Вместо этого “основное внимание учащихся предполагается сконцентрировать на объяснении мотивов и логики действий власти”. Итак, авторы вполне откровенны: история, которую они предлагают для изучения, в первую очередь — история власти, а точнее — история от имени власти. Она как бы обесчеловечена, в том смысле, что остались лишь цели и средства государства. И хоть слово “оправдание” не значится, во многом это именно история оправдания средств. Ибо трудно представить, что у какой-либо власти нет объясняющих и оправдывающих её политику мотивов и что она действует вне своей логики. Будучи таким образом “логичным”, можно предположить, что и любая другая история, написанная под углом зрения разъяснения и понимания действий власти, может иметь оправдательный уклон. К примеру, история Германии за тот же отрезок времени. Не имея возможности детально проанализировать всю концепцию, придётся просто назвать её главные тезисы. Итак: Россия никогда не уступала по темпам развития другим странам, отставала она лишь в том, “что не являлось её цивилизационной составляющей, а было заимствованным извне”; царь Николай II был убеждён, что отказ от абсолютной монархии, “ослабление вертикали власти” приведёт Россию к катастрофе, “поэтому отвергал все те проекты реформ, которые предполагали хоть в какой-то перспективе изменение этого порядка”; с 1914 по 1917 год в России произошла Великая Российская революция по типу Великой Французской; в Гражданской войне виновны в основном большевики, в то же время белое движение “в ряде случаев выступало альтернативой профашистского толка, из которого вполне могла реализоваться националистическая модель развития”; организованного голода в деревне в СССР не было, он был связан, “как с погодными условиями, так и с незавершённостью процессов коллективизации”; в конце 30-х годов в рамках модернизации в СССР построен не социализм и не капитализм, а индустриальное общество; пакт Молотова–Риббентропа — ответ на Мюнхенское соглашение; ввод советских войск на территорию Польши в 1939 году — освобождение территорий Украины и Белоруссии; что касается Прибалтики и Бессарабии, отошедших к СССР в 1940 году, надо не забывать, что раньше они входили в состав Российской империи; финская война была выиграна, в результате чего Советский Союз “получил то, к чему стремился”; начальные поражения в Великой Отечественной войне носили в основном объективный характер; о депортации народов в годы войны надо говорить с “особой сдержанностью и осторожностью”. Отдельно хочется отметить два сенсационных пассажа: во-первых, факт расстрела польских военнопленных в Катыни сотрудниками НКВД признан, но “это был не просто вопрос политической целесообразности, но и ответ за гибель многих (десятков) тысяч красноармейцев в польском плену после войны 1920 года, инициатором которой была не Советская Россия, а Польша”. То есть фактически вводится в обиход понятие исторического возмездия. И во-вторых, авторы учебника допускают возможность подготовки СССР превентивного удара, но “при этом Сталин полагал, что следует дождаться сосредоточения войск противника для агрессии. Тогда это выглядело бы как мера самообороны. Однако летом 1941 года возможностей для таких действий у Сталина ещё не было”. Таким образом, по существу, признаётся знаменитая версия скандально известного А.Суворова.


Карта ГУЛАГа. Изображение с сайта http://photos.streamphoto.ru

Много уже написано относительно спорности этих тезисов. Подвергнута резкой негативной оценке и аморальная формула авторов концепции, по которой они предлагают считать репрессированными в годы “Большого террора” только приговорённых к смертной казни и расстрелянных.

Хотелось бы сказать о другом. О мотивации самих разработчиков концепции. Если не считать их труды примитивным заказом, значит, авторы верят, что так интерпретировать и преподавать историю правильнее и лучше. Чем? Во-первых, считают они, таким образом воспитывается патриотизм, который зиждется на гордости, значит, надо представить историю в позитивном ключе, не “очерняя” её величия. Во-вторых, надо не морализировать, не судить и оценивать, а излагать факты и давать им объяснения с точки зрения мотивов главных участников событий. В-третьих, пора примириться — красным и белым, жертвам и палачам, понять и простить.

Что же касается патриотизма, то снова возникает вопрос-дилемма: или любить Родину с мифологическим бельмом на глазу, или иметь мужество и совесть принимать её такой, какова есть, не гримируя под очередной конъюнктурно-патриотический сценарий, не черня и не обеляя, а стремясь сделать лучше. Патриот ведь не для всех лояльный подданный, для кого-то — рефлексирующий гражданин, тонко чувствующий и глубоко сопереживающий. (Авторам концепции такие “невротики” явно не нужны.) И не все делят историю на позитивную и негативную, другие — лишь на правдивую и лживую. А проверяется это просто: точностью факта, достоверностью источника, логикой трактовки и морально-нравственной оценкой, от которой авторы открещиваются напрочь. И неслучайно: тогда бы их концепция затрещала по швам — ведь “логика” есть не только у власти, но и у её жертв.

Что касается примирения, оно должно начаться с покаяния. В противном случае это потакание преступлению. У Борхеса есть маленький рассказик «Легенда». Встречаются Авель с Каином уже после смерти Авеля и не узнают друг друга. Разжигают костёр, и тут Каин замечает шрам на лбу Авеля и вспоминает: “Да, это ж я тебя…” “Не помню”, — отвечает Авель. “Не помнит, значит, простил”, — подумал Каин. “Вот и я тоже забуду”, — решил он. И Борхес заканчивает рассказ словами Авеля: “Пока жива совесть, живы и грехи”. Кстати, в другом своём рассказе — «Молитва» — Борхес замечает, что прощение очищает того, кто простил, а к прощённому это не имеет никого отношения.

Возвращаясь к концепции будущего учебника, напомню, что писал о законах истории Цицерон: “Первый закон истории в том, чтобы не сметь сказать никакой лжи. Затем — не сметь умолчать ни о какой правде и чтобы написанное не вызывало никакого подозрения ни в пристрастности, ни во враждебности”. Постулируя как будто именно это, авторы концепции будущего учебного пособия тем не менее не избежали нарушений всех трёх законов.

И последнее: мы всё же говорим не о монографии, а об учебнике, о преподавании истории в школе, о воспитании детей. А тогда эта история должна быть в первую очередь интересна, познавательна и педагогична. То есть написана не политологическим, “птичьим” языком, а литературным, должна предложить оригинал знания, а не мифологический подстрочник, иметь морально-нравственный, а не циничный посыл.

Ведь для чего изучают историю? Во многом для наслаждения. Ведь история — это всё же разновидность искусства, и не надо учёным узурпировать её исключительно для своих научных целей, а власти — для идеологической пропаганды. И повежливее, пожалуйста, — всё-таки муза. Например, Клио и Каллиопа — муза поэзии — изображаются практически одинаково — со свитком и палочкой для письма.

Почему ещё изучают историю? Из любопытства. Потому что это интересно — заглянуть в прошлое. Его ведь уже нет. А какое было?.. Любопытство и романтизм влекут человека обернуться, заглянуть в бездну. Заниматься историей, как говорил историк Иаков из «Игры в бисер», — это значит погружаться в хаос и всё же сохранить веру в порядок и смысл. Изучение истории — это поиски документального подтверждения, что она была. И мы её наследники. Будем уважать всё то, что сделано до нас и для нас. Ведь очевидно, что заявление великого философа, будто история оставляет позади себя одни руины, — мягко говоря, преувеличение. Для чего, наконец, нужна сама история? Чтобы в неё попасть. В конечном итоге Клио — это ведь дарующая славу, прославляющая. Отдельные искатели этой славы ради неё поджигали храмы, убивали тысячи людей. Но это дурная слава, гордиться здесь нечем, но почему-то именно людям и событиям “дурной славы” отводится так много места на скрижалях. Они — эти люди и связанные с ними события — становятся “изюминками в пироге мировой истории”, хотя, по справедливости и из чувства брезгливости, заслуживают больше забвения. И только страх вообще всё забыть, стать манкуртами, а следовательно, дать возможность повториться преступлениям, заставляет помнить и о них. Но страх не должен затмевать разум…

Вся эта шумиха и, увы, неразбериха с учебниками истории (запрет одних, заказы на другие), которая идёт в последние годы, лишь обострила главный вопрос — о целях изучения истории. Как преподавать её детям: в совокупности фактов или с их подбором и определённой правильной трактовкой, отбирая только “бесспорное” или предлагая поспорить? Вопросы, конечно, риторические: и для тех, кто считает историю политикой, опрокинутой в прошлое, из которой надо извлекать опять же нужные уроки, и для тех, кто считает её непознаваемой. Ибо история, которую мы читаем, как правило, лишь предположения, прикидывающиеся фактами. Историю действительно пишут историки: с разным мироощущением и с разной степенью добросовестности. И история — это только частично работа над ошибками, и только для тех, кто способен из неё извлекать уроки. Она воспитывает и на положительных примерах, и на отрицательных. Никогда нельзя попасть в чужой урок, никогда нельзя до конца понять чужого человека, чужое время, даже собственную жизнь, оглядываясь назад. Но можно и важно иметь возможность слышать другое время, биение которого по природе своей аритмично, иметь доступ к разным воспоминаниям, мыслям современников и очевидцев. Тогда учитель, по сути, превращается в некоего библиотекаря или хранителя древностей, предлагающего разные источники знаний для личного осмысления. Чтобы ученик уже выращивал историю в себе. Сейчас все факты и интерпретации как будто известны — выбирай по вкусу. Но вопрос, наверное, меньше всего в выборе. Пора ещё и начинать умом понимать Россию, чтобы не становиться электоратом, то есть массой выборщиков, реагирующих на внешние раздражители, поддающихся политическому гипнозу, не способных иметь своё сознательное мнение просто по причине невежества.

Муза в переводе с греческого — мыслящая. Значит, и Клио тоже. Историей занимаются, её изучают и для того, чтобы понять себя, настоящее, предвидеть будущее. И если прошлое недостаточно осмыслено, притом с разных сторон, то настоящее, ежесекундно становящееся прошлым, попадая в него, только добавляет неразберихи в собственные поступки. Если же прошлое добросовестно проработано, оно становится внутренним голосом будущего и его верным путеводителем.

Анатолий Берштейн ,
учитель истории, обозреватель газет "История" ИД "Первое сентября" и "Время новостей"
Рейтинг@Mail.ru