Этот образ, своего рода генетическая память о событии, основополагающем для новой истории человечества, сопутствует духовному поиску художников в мировой культуре. Для Серебряного века преображение/Преображение — одно из ключевых понятий, формирующих новое видение мира и истории. В творчестве Вячеслава Иванова, например, слово “преображение”, учитывая его словоформы, по нашим даже приблизительным подсчётам, встречается около ста раз. Не случайно Н.А. Бердяев, которому приписывают авторство метафоры “Серебряный век”, связывает “русский духовный ренессанс” с тем внутренним состоянием переживания и ощущения чуда, которое было обретено свидетелями Преображения на горе Фавор.

Важно, что и предчувствие конца, и желание изменения (преображения) выступают как члены одной дихотомии, характеризующие эсхатологический настрой общества. Об этих двух противоположных, но неразрывных тенденциях стоит сказать ученикам в понятных им терминах, иначе деятели Серебряного века рискуют предстать в рассказе учителя (а частично такой пафос представлен и в учебниках) или нигилистами в духе Базарова (“всё плохо”), или иллюстрацией термина “вырождение” (М.Нордау).

Серебряный век стал во многом преодолением кризиса веры — об этом ученикам обязательно следует сказать. И здесь, на наш взгляд, нужно подробнее, чем это даёт материал учебника, остановиться на деятельности В.С. Соловьёва, чьи философские воззрения легли в основу русского символизма и без учения которого впоследствии вряд ли возможно будет понять творчество Блока и А.Белого. В своём учении В.Соловьёв основывается одновременно на идеях древнегреческого философа Платона и на христианских представлениях о воплощении Бога. Согласно философии В.Соловьёва, Бог — идеальная сущность — в образе Иисуса Христа из любви к людям сам становится в своём земном существовании человеком и для спасения людей и материального мира жертвует собой. Отсюда В.Соловьёв делает вывод, что любовь — одна из тех сил, которая может преодолеть оковы смерти и материального мира, с её помощью человек может победить смерть и прорваться к истине. Таким образом, в основе русского символизма лежит мысль, что мир спасён любовью. И хотя окружающий нас материальный мир, по В.Соловьёву (здесь он ссылается на учение Платона), не реален (то есть плох, лжив, не даёт простора лучшим человеческим порывам), но в нём разлита высшая реальность — божественная любовь, которая отражается в человеческой любви.

Тема любви становится главной в творчестве символистов. Среди них — наиболее последовательный “ученик” В.Соловьёва — А.Блок. Однако следует показать учащимся новые пути воплощения этой темы у символистов. Они также основываются на философии В.Соловьёва. В своём мировидении он отталкивается от “платонической” концепции любви, где истинная любовь — это любовь к абстрактным идеальным формам, которые в материальном мире искажены, представлены лишь неуловимыми “тенями”. Вместе с тем для В.Соловьёва, как впо­следствии и для Блока, особенно раннего, предметом любви на земле становится то, что Гёте когда-то определил как Вечная Женственность. В трактовке этого понятия В.Соловьёв проявляет себя как христианский мыслитель. Для него Вечная Женственность — животворящее Начало Мира — предстаёт в разных своих проявлениях: это и Дева Мария, и Божья Матерь, и Купина Неопалимая, и некая “Ты”, к которой обращаешься с молитвой.

Именно для того чтобы выразить словами это новое понимание мира и цели человеческой жизни — мистической любви и служения Вечной женственности, и появляется язык символизма, на котором говорит с нами Серебряный век. Слово начинает вмещать несколько смыслов, становится само по себе способным к преображению, о котором мы говорили. С этой точки зрения предложим ученикам внимательно вчитаться в стихи В.Соловьёва 1875 года.

Вся в лазури сегодня явилась
Предо мною царица моя, —
Сердце сладким восторгом забилось,
И в лучах восходящего дня
Тихим светом душа засветилась,
А вдали, догорая, дымилось
Злое пламя земного огня.

Обратим внимание на цветовое решение образа “царицы”: её цвета совпадают с традиционными цветами одежд Богоматери — голубой и красный (в стихотворении — “лазурь” и “пламя”), осенённые небесным светом². Эту символику света мы находим позже у А.Блока. Можно предложить учащимся произвести “случайную” выборку цветовых эпитетов и их инвариантов из сборника «Стихи о Прекрасной Даме» — открывая книгу наугад почти на любой странице, они получат впечатление пронизанности художественного мира раннего Блока этим колоритом. В своём опыте работы мы используем на данном этапе задания по подбору учащимися иллюстративного материала к уроку. Он получается впечатляющ и обширен: от «Мадонн» работ художников Возрождения до русской иконописи.

Безусловно, встаёт необходимость прокомментировать истоки образа Купины Неопалимой как одного из воплощений Вечной Женственности. В православии «Купина Неопалимая» — название чудо­творной иконы Богоматери, где символически передано сразу несколько аспектов её почитания. Канонический сюжет иконы составлен на основе важнейших ветхозаветных прообразов воплощения Христа. В центре композиции располагается изображение Богоматери с младенцем, которая, как правило, дер­жит в своих руках ряд символических атрибутов, связанных с ветхозаветными пророчествами: Гору из пророчества Даниила, Лестницу Иакова, Врата Иезекииля и т.п. Это изображение заключено в восьмиконечную звезду, образованную двумя четырёхугольниками — зелёным и красным — это цвет Купины и цвет объявшего её пламени. Общее, не только применительно к ветхозаветному образу, значение слова “купина” поясняем, обращаясь к словарю В.Даля: “Купина — соединение нескольких предметов: куст, купка деревьев или кустов, сноп, букет”. Для проникновения учащихся в суть символического словоупотребления можно спросить их, с какими словами ассоциируется у них слово “купина”. Как правило, школьники вспоминают такие слова, как “купаться”, “купальница”, “купава”³. Отсюда недалеко до родственного им слова “купель”. Таким образом, обнаруживается глубинная, на уровне внутренней формы слова связь купины и Купины, во-первых, с мотивом погружения в воду как принятия новой сущности, новой стихии, преображения под её воздействием; во-вторых, с символическим значением чистоты, очищения.

Ветхозаветный же сюжет о Купине Неопалимой — о том, как пророк Моисей получил от Бога скрижали Завета, когда перед ним недалеко от Синая, близ горы Хорив, вдруг предстал куст купины — горящий и несгорающий, а потом раздался глас Божий, предсказавший рождение Христа, — ученики должны помнить из курса литературы средней школы.Для поэтов-символистов образ Неопалимой Купины вмещал все названные смыслы. Помимо них, он может быть истолкован и каждым читателем индивидуально, при условии, что мы будем учитывать “законы” его прочтения, восходящие к эстетике В.Соловьёва, к его вере в “горение” Купины, в принятие Божественного огня материальным миром, к которому и мы сами относимся.

Для поэтов-символистов образ Неопалимой Купины вмещал все названные смыслы. Помимо них, он может быть истолкован и каждым читателем индивидуально, при условии, что мы будем учитывать “законы” его прочтения, восходящие к эстетике В.Соловьёва, к его вере в “горение” Купины, в принятие Божественного огня материальным миром, к которому и мы сами относимся.

Образ Купины Неопалимой мы находим у Бунина, Волошина, Гумилёва, Георгия Иванова. Вот как использует его Блок:

Жизнью шумящей нестройно взволнован,
Шёпотом, криком смущён,
Белой мечтой неподвижно прикован
К берегу поздних времён.

Белая Ты, в глубинах несмутима,
В жизни — строга и гневна.
Тайно тревожна и тайно любима,
Дева, Заря, Купина.

Блекнут ланиты у дев златокудрых,
Зори не вечны, как сны.
Терны венчают смиренных и мудрых
Белым огнём Купины.

4 апреля 1902

По В.С. Соловьёву, трём высшим идеальным сущностям — Истине, Добру и Красоте — соответствуют три способа познания: откровение, любовь, искусство. Слово-символ — такое, например, как “Неопалимая Купина”, — вмещая в себя сразу три этих значения, способно дать нам представление о мире и смысле нашей жизни в нём. Именно поэтому настоящее, да и единственно возможное искусство должно быть символичным.

С принятием такого подхода многими художниками конца XIX — начала XX столетия и связано наступление русского Серебряного века. Он знаменовал понимание поэзии как откровения.

Само слово “откровение” — одно из основных понятий практически любого религиозного мышления. Это проявление Высшего Существа в нашем мире с целью сообщить, открыть нам более или менее полную истину о себе и о том, чего оно от нас требует.

Откровение, понимаемое как “непосредственное волеизъявление Бога или исходящее от Него знание”, стало “первичным истоком и краеугольным камнем иудаизма”⁴. Это слово, применённое В.Соловьёвым в отношении художника-символиста, таким образом, в очередной раз отсылает нас к Библии и библейской традиции.

Религиозные книги разных народов часто представляют собой “откровения” по форме, по духу и по содержанию. Сюда же относится и Коран — главная священная книга мусульман, в которой записаны проповеди, произнесённые Мухаммедом в форме “пророческих откровений”. Отсылки к понятию “откровение” присутствуют в учебниках литературы. Чаще всего имеется в виду «Откровение Иоанна Богослова», однако не забыто в учебниках и имя Иова.

Откровение, полученное этим библейским персонажем за две тысячи лет до Рождества Христова, имеет общечеловеческое значение и стало одной из тем для осмысления поэтами Серебряного века. Причины популярности обращения к этому сюжету очевидны: они связаны с увлечением философией Ф.Ницше, которое имело в России повальный характер. “Бог умер!” — провозгласил Ницше. Каков же тогда основной пафос ветхозаветной истории об Иове: бунт человека против Бога или воплощение страдания и богобоязненности? Вот как решён образ Иова у одного из основоположников символизма и “учителя многих русских поэтов” Вячеслава Иванова (книга стихов «Нежная Тайна» 1912 года).

ИОВ

Божественная доброта
Нам светит в доле и недоле,
И тень вселенского креста
На золотом простёрта поле.
Когда ж затмится сирый дол
Голгофским сумраком, — сквозь слёзы
Взгляни: животворящий ствол
Какие обымают розы!

Кто, мирных пристаней беглец,
В широких океанах плавал,
Тот знал, отчаянный пловец,
Как душу делят Бог и дьявол:
Кому ты сам пойдёшь, кому
Судьбы достанутся обломки;
Он помнит бурь кромешных тьму
И горший мрак — души потёмки.

Но лишь кто долгий жизни срок
Глубоко жил и вечно ново,
Поймёт — не безутешный рок,
Но утешение Иова:
Как дар, что Бог назад берёт,
Упрямым сердцем не утрачен;
Как новой из благих щедрот
Возврат таинственный означен.

Иов в трактовке Вячеслава Иванова не бунтовщик, но человек, проходящий духовное испытание. И в этом смысле по духу Иов, согласно пониманию Вяч. Иванова (в статье «Неприятие мира»), похож на Фауста: “Иов был также представителем человечества, как типический человек доброй воли и тёмной судьбы; он даже, пожалуй, был представителем и некоего первичного, ветхозаветного индивидуализма: поэтому Гёте догадывается провести параллель между ним и Иовом, и пролог в небе (написанный в 90-х годах) представляет нам его отданным на испытание злому духу, как Иов”.
А вот стихотворение, перелагающее тот же библейский сюжет, поэта-акмеиста Владимира Шилейко (второго мужа Ахматовой).

ИОВ II, 9

Ничего не просил у Бога, —
Знал, что Бог ничего не даст;
Только пристально так и строго
Всё смотрел на красный закат.

За спиной жена говорила:
“Что ты смотришь так? Что стоишь?
Прокляни Господнее Имя
И с закатом, с тёмным, умри!”

Не хотел. И был без надежды,
И опять не хотел, — не мог.
Только ветер срывал одежды
Да вздымал горючий песок.

1913

Написанное по другим поэтическим законам, произведение Шилейко показывает драматические переживания человека — сомневающегося, искушаемого, покинутого в мире. Он обречён на духовный поиск независимо от того, “Бог умер” или нет. “Многострадальный Иов” в определённом смысле может стать символом духовных поисков Серебряного века.

Примечания