Я иду на урок: 7-й класс

Наталья АЛЕКСАНКИНА

---

Наталья Васильевна АЛЕКСАНКИНА — учитель русского языка и литературы МОУ «Шлипповская средняя школа», Сухиничский район Калужской области.

Понять и простить

Читаем рассказ И.А. Бунина «Цифры»

Рассказ «Цифры», на мой взгляд, очень сложен для понимания детей двенадцати–тринадцати лет. В нём поднимаются не только проблемы взаимоотношения взрослых и детей, но и философские вопросы о противостоянии человека общепринятым законам жизни, с которыми смиряется взрослый и пока не может смириться ребёнок. Мне кажется, рассказ скорее адресован взрослым, воспитывающим детей. Но ведь семиклассники тоже когда-нибудь станут взрослыми, а сейчас, когда они воспринимают мир особенно критически, очень полезно помочь им увидеть, что взрослым тоже не просто строить свои отношения с детьми. Задача обеих сторон — не возводить баррикады, а попытаться понять и простить друг друга, вместе научиться преодолевать сложности жизни.

Начинаем с того, что подбираем ассоциативный ряд к слову цифры (знания, учитель, образование, школа, детство, таблица умножения, ум, пальчики, радость и др.).

— О чём может быть рассказ с названием «Цифры»?

(Рассказ может быть о многом, так как цифры часто встречаются в нашей жизни.)

— Соответствуют ли ваши ассоциации содержанию рассказа?

(В чём-то соответствуют, потому что мальчик хотел научиться цифрам, а дядя должен был выступать в роли учителя.)

— Почему это слово вынесено в название рассказа?

(Из-за цифр произошёл конфликт между дядей и племянником.)

— Значит, всё-таки рассказ не о знаниях и учении? А о чём же?

(Формулируется тема — «Взаимоотношения взрослых и детей в рассказе».)

— В конфликте всегда как минимум две стороны. Чью же позицию представляет нам автор?

(Позицию дяди.)

— Но в чём необычность представления своей позиции дядей?

Анализируем форму местоимения в первом предложении: почему ты, ведь мы привыкли, что повествование ведётся либо в первом, либо в третьем лице?

(Дети предполагают, что в этом произведении дядя обращается к племяннику.)

— Зачем?

(Чтобы попросить прощения.)

Детям предлагается найти вину дяди, за которую он просит прощения, выдвинуть свои гипотезы и обосновать их верность.

(Дядя лишил радости, не понял, обманул, заставил унизиться племянника.)

— Если человек просит прощения, значит, он пересмотрел своё поведение. Так ли это в отношении дяди?

(Дети отвечают, что так.)

— А как вы это поняли?

(По тому, как он оценивает своё поведение: “Я, видите ли, очень умный дядя”.)

Детям предлагается найти в тексте слова, близкие по значению к слову умный, и проследить за тем, с какой интонацией они произносятся. Дети улавливают иронию в словах умный, мудрый, рассудительный, разумный, которыми рассказчик характеризует самого себя.

— Разве плохо быть умным, рассудительным, разумным?

(“Когда как! — отвечают дети. — Здесь — плохо”.)

— Но почему?

(Приходим к выводу, что этот ум не его личный, он думает и поступает так, как принято, как делают все, а самому ему это не нравится.)

Пробуем доказать выдвинутую гипотезу, для чего разделяемся на группы: одни ищут оценку дядей своего поведения, другие — оценку поведения мальчика. Задание группам: обратить внимание на отношение дяди к мальчику, его чувства и поведение: соответствуют ли они друг другу?

Оценка поведения мальчика. Школьники находят высказывания дяди по этому поводу и комментируют выделенные фразы, затем делают общий вывод по наблюдению.

“...ты большой шалун, не знаешь удержу”;

“...не знаю ничего трогательнее тебя, когда...”;

“...нельзя выразить, что ты делаешь с моим сердцем...”;

“...в избытке беззаветной нежности, на которую способно только детство”;

“ты хотел показаться особенно деликатным, особенно приличным и кротким мальчиком, вспомнил, что у тебя в запасе есть хорошие манеры”;

“лукавить ты не горазд ещё”;

“перестрадав своё горе, твоё сердце с новой страстью вернулось к той заветной мечте”;

“ты забыл свою обиду, своё самолюбие и своё твёрдое решение всю жизнь ненавидеть меня”;

“только что открылись для тебя ещё не изведанные радости”;

“засыпал горячими просьбами”;

“пригрозил ты дерзко и весело”;

“весь день нельзя было унять тебя”;

“радость, смешанная с нетерпением, волновала тебя, и ты нашёл исход своему волнению”;

“крикнул, отдавшись тому, что происходило в твоей переполненной жизнью душе”;

“крикнул таким звонким криком беспричинной, божественной радости”;

“как дрогнуло, как исказилось твоё лицо молнией ужаса”;

“уже без всякой радости... криво и жалко ударил каблуками в пол”;

“От боли, от острого оскорбления, так грубо ударившего тебя в сердце в один из самых радостных моментов твоего детства”;

“ты до измождения упился своим детским горем, с которым не сравнится, может быть, ни одно человеческое горе”;

“крикнул, делая последнюю попытку уязвить меня”;

“...самолюбие твоё было сломлено, ты был побеждён. Чем неосуществимее мечта, тем пленительнее, чем пленительнее, тем неосуществимее”;

“...ты открыл утром глаза, переполненный жаждой счастья. С детской доверчивостью, с открытым сердцем кинулся ты к жизни”, “жизнь со всего размаха ударила тебя в сердце тупым ножом обиды”;

“...как хлопотал ты! Как боялся рассердить меня, каким покорным, деликатным и осторожным ты старался быть в каждом твоём движении”.

Вывод по наблюдению. Дядя хорошо понимает мальчика, видит, почему он себя ведёт именно так, он даже любуется его радостью (называет её “божественной радостью”), его избытком чувств, испытывает острую жалость к нему, говорит, что “с детским горем не сравнится ни одно человеческое горе”, он понимает, что ребёнок может испытывать оскорбление — значит, он понимает душу ребёнка.

— А почему всё-таки радость ребёнка он называет божественной, а горе — несравнимым ни с каким другим горем?

(Потому что дети всё чувствуют острее, сильнее, ярче, чем взрослые, каждый миг жизни маленького ребёнка — это открытие, всё впервые.)

— Многие ли взрослые, на ваш взгляд, способны так глубоко понимать душу ребёнка?

(Дети отвечают, что часто взрослые не понимают детей, считают их обиды и горести смешными и мелкими.)

— Но почему же дядя, который чувствует душу ребёнка, всё-таки обидел его, заставил унижаться?

(Школьники рассказывают о своих наблюдениях.)

Оценка дядей своего поведения:

“поспешил ответить так, будто между нами ничего не произошло, но всё-таки очень сдержанно”;

“...можно ли было после этого медлить с ответом? А я всё-таки помедлил. Я, видишь ли, очень умный дядя”;

“соврал я, чтобы оттянуть, очень не хотелось мне идти в город”;

“сказал я строго и твёрдо то, что говорят в таких случаях все дяди”;

“...сердце тихо говорило мне, что я совершаю в эту минуту великий грех: лишаю тебя счастья и радости. Но тут пришло в голову мудрое правило: вредно, не полагается баловать детей”;

“сказал я, досадливо морщась”;

“сделал вид, что больше не замечаю”;

“я весь похолодел от внезапной ненависти к тебе”;

“должен был употреблять усилия, чтобы делать вид, что не замечаю тебя”.

Вывод по наблюдению. Дядя всё время ведёт себя неестественно: он “делает вид”, противоречит тому, что говорит ему сердце, лжёт, старается говорить так, как “полагается”.

— Но разве это не один и тот же дядя? Почему же такое несоответствие того, что он видит и понимает, тому, как он себя ведёт?

(Дети убеждаются в том, что дядя сам страдает от того, что ему приходится делать, потому что здесь есть ещё один конфликт — между сердцем и разумом.)

— Что побеждает в этом конфликте?

(В тот момент победа остаётся за разумом: мальчика наказывают вопреки доводам сердца, но ведь через много лет дядя снова возвращается к этому эпизоду и даже просит прощения у мальчика; значит, сердце победило.)

— Как же удалось дяде в момент конфликта справиться с доводами сердца?

(Дети говорят о том, что он прибегает к притворству.)

— Но ради чего он это делает?

(С одной стороны, такое поведение — дань общественному мнению, общепринятым мнениям, но с другой — это и грустное сознание того, что очень часто сердце оказывается в проигрыше по сравнению с разумом.)

Подвести к пониманию этой проблемы можно, предложив детям поработать с рассуждением дяди о жизни (чему же научила дядю жизнь? — тому, что мечта недостижима, поэтому нужно быть сдержанным, терпеливым, лукавить, притворяться равнодушным).

— Какое чувство вызывает дядя в конце рассказа?

(Дети жалеют дядю, ведь он лишил радости не только мальчика, но и себя, а для него это, может быть, ещё большая потеря, чем для мальчика, недаром он помнит об этом, в то время как племянник забыл.)

В конце снова возвращаемся к названию: какой смысл вкладывал автор в слово цифры, вынося его в название?

(Цифры как мечта и цифры как символ расчёта, превосходства разума над сердцем. Дядя знает цифры — он умный дядя. Но во взаимоотношениях детей и взрослых, да и во взаимоотношениях людей вообще, мало быть умным, мало знать “цифры”, нужно уметь слушать своё сердце — это гораздо сложнее.)

В конце урока напоминаю детям о том, что они увидели в рассказе просьбу взрослых о прощении. Только ли за себя просят они прощения?

(Нет, ещё и за жизнь, которая часто так беспощадна и к взрослым, и к детям, поэтому им лучше держаться вместе, не лишая друг друга тех немногих радостей, которые она даёт.)

В качестве домашнего задания предлагаю написать развёрнутый ответ на вопрос: “Простил(а) ли я дядю и всех взрослых, прочитав рассказ «Цифры»?”

Вот выдержки из этих сочинений семиклассников.

• Я простил дядю, потому что он очень страдал сам, ведь внутри него происходил конфликт души и разума, победил разум, и за это он впоследствии, через много лет просит прощения. Он не забыл этого случая, когда лишил ребёнка его маленькой мечты (для дяди она была маленькая, а для мальчика очень большая: она заполнила всю душу). За страдания дяди его можно простить, но не всегда можно простить всех взрослых за их непонимание... иногда они отказывают детям нарочно, мстя за какую-то малую провинность. Но теперь наоборот: для детей она маленькая, а для взрослых огромная, такая огромная, что им кажется, что дети виновны во всех смертных грехах.

Дядю простить можно, потому что он, в отличие от многих взрослых, понял и осознал свою вину и попросил прощения (Саша Л.).

• Я простила дядю за его поступок и других взрослых тоже. Ведь дядя осознал свою вину, да к тому же мы когда-то будем взрослыми, как он, а он маленьким никогда не будет, поэтому его становится жалко. Когда мы вырастем, мы тоже можем допустить такую ошибку. У взрослых много своих проблем, и за этими проблемами они могут не замечать детей, да ещё из-за разницы в возрасте взрослые могут не понять ребёнка. Я считаю, что на это нужно меньше обращать внимания. Мы тоже станем взрослыми и тогда обязательно поймём дядю (Марина М.).

Хочется обратить внимание на то, как по-разному мальчик и девочка относятся к взрослым. В первом ответе явно звучит неизжитая обида, а девочка великодушна и в то же время прагматична. Создаётся ощущение, что она смотрит на взрослых свысока: что с них взять? Не льщу себя надеждой, что через много лет эти выросшие дети вспомнят конкретно рассказ «Цифры», общаясь с собственными детьми, но, может быть, останется стремление не сводить сложный мир человеческих отношений только к цифрам.