Школа филологии

Бегство от детства

В этом выпуске «Школы филологии» мы знакомим вас с фрагментом замечательного сборника историко-литературных новелл Мирона Петровского «Книги нашего детства». У этой книги непростая судьба: написанная ещё в 60-е годы, она двадцать лет ждала возможности выйти к читателю. После издания 1986 года (с купюрами) последовал новый двадцатилетний перерыв. Только два года назад блестящее исследование было полностью издано в Санкт-Петербурге издательством Ивана Лимбаха (к сожалению, всего лишь двухтысячным тиражом). Между тем эту книгу хорошо бы иметь на своей книжной полке каждому учителю-словеснику, каждому филологу: ведь она учит честному и умному разговору о литературном произведении. Такие книги в нашей отечественной науке наперечёт.

Одна из новелл сборника посвящена первому детскому произведению Маяковского — «Сказке о Пете, толстом ребёнке, и о Симе, который тонкий» (1925). Подвергая эту сказку тщательному анализу, сопоставляя её с другими детскими стихотворениями поэта, М.С. Петровский открывает нам Маяковского с неожиданной стороны. Когда-то в одном из ранних стихотворений поэт бросил такую кощунственную фразу: “Я люблю смотреть, как умирают дети”. Мы не знаем, о чём думал Маяковский, когда писал эти слова. Возможно — и именно к такой мысли подводит нас исследование М.С. Петровского — имелось в виду, что дети должны как можно скорее переставать быть детьми, вырастать, превращаться во взрослых. В этом — их “Время, вперёд!”. Маяковский на поверку оказывается “антидетским” поэтом даже в своих детских стихах. «Сказка о Пете» отчётливо воплотила идею “бегства от детства”. Публикуемый отрывок новеллы «Сказка-митинг, сказка-плакат» как раз и посвящена её изложению.

“Должник вселенной”, пропустивший через своё сердце все катаклизмы богатого потрясениями века, Маяковский, “шагая левой”, пришёл в поэзию для маленьких детей и, по известному афоризму С.Маршака, написал четырнадцать стихотворений, решив ими столько же сложнейших задач детской литературы.

Маяковскому принадлежит не постановка этих задач — она-то как раз вменялась советской литературе для детей в целом, — а чрезвычайно своеобразное, глубоко личностное, “маяковское” их решение. Разногласия между Маяковским и его коллегами по поэтическому цеху — советскими поэтами, писавшими для детей, — лежали не только в области свободных и классических размеров, “лесенок”, “столбиков”, мужских, женских, составных и каламбурных рифм, аллитераций, ассонансов и других, впрочем, весьма серьёзных вещей, но и в отношении к самой литературной проблеме детства. Прежде всего — к идее детства, обладающего самостоятельной ценностью, самодовлеющего.

Эту проблему Маяковский решил неожиданным, но чрезвычайно характерным образом: каждой буковкой своих стихов Маяковский уговаривал детей поскорее покинуть “страну детства” и перейти в подданство великой “страны взрослых”. Детство в качестве особого, условно замкнутого и самодостаточного мира как будто не интересовало Маяковского, и он не уставал призывать своих маленьких читателей поскорее пробежать этот возраст, как пробегают второпях опасный или скучный участок пути. Главное время в его стихах для детей — будущее взрослое.

Мы сомкнутым строем
             в коммуну идём —
И старые,
             и взрослые,
                            и дети.
Товарищ подросток,
             не будь дитём,
А будь —
             борец и деятель.

Более чёткой и недвусмысленной формулы “антидетства” и представить себе нельзя. Маяковский просит, Маяковский уговаривает, Маяковский заклинает: не будь дитём! Ну да ладно, в этих строчках он обращается всё-таки к подростку, но в обращениях к самым малым детям — именно к “дитяти” — то же самое. Даже историю картонной лошадки Маяковский рассказывает не просто так, а потому, что “сын отцу твердил раз триста, за конём его гоня: «Я расту кавалеристом...»” Даже на прогулке, где чем бы, казалось, и заниматься, как не гулять, поэт показывает малышу (а герой стихотворения «Гуляем» — совсем ещё крошечный ребёнок) на комсомольца и говорит: вырастешь — будь таким; показывает на рабочего и говорит: вырастешь — будь таким. Одно из наиболее популярных детских стихотворений Маяковского так и названо — «Кем быть?» — то есть кем быть не сейчас, а потом, когда вырастем и станем взрослыми.

У меня растут года,
                 будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
                 чем заниматься?

А.Ивич по поводу этих строк точно заметил: “«Будет и семнадцать» — не значит, что уже приближается этот рубеж между учением и работой. Нет, стихотворение написано для детей, ещё увлечённых игрой в трамвай и кондуктора, в доктора и больного”. Но ведь то и замечательно в этих строчках, что написаны они от имени шести-, восьми- или десятилетнего ребёнка, а речь ведётся так, словно выбор профессии — уже сегодняшняя неотложная необходимость, словно семнадцать исполняется если не на будущей неделе, то уж, во всяком случае, не больше чем через год-два! Этот “перенос” во взрослое будущее, которое мыслится более конкретным, нежели нынешняя детская реальность, — черта чрезвычайно характерная для стихотворений Маяковского, адресованных детям.

И когда мы читаем в другом его стихотворении: “Должны уметь мы целиться, уметь стрелять”, “Мы будем санитарами во всех боях”, “За камнем и за веткою найдём врага”, — то не нужно понимать эти строки так, будто дети прямо из стен детского сада или пионерского форпоста отправятся на театр военных действий, — нет, здесь речь идёт об относительно отдалённом будущем, о времени, когда нынешние дети станут взрослыми бойцами, но это отдалённое будущее — единственная реальность стихотворения. Сегодняшний ребёнок охарактеризован одной чертой, и эта его черта — кем и каким он должен стать, когда перестанет быть ребёнком.

Если Маяковский похвалит за что-нибудь малыша, то похвала соизмеряется с пользой, которую одобренный поступок принесёт потом, со временем.

Храбрый мальчик,
                        хорошо,
                                в жизни пригодится.

То есть пригодится в будущей, взрослой жизни, потому и хорошо. Если же отмечается “хорошесть” малыша именно как малыша, а не будущего взрослого, то делается это иронически.

Он
    хотя и маленький,
                     но вполне хороший.

В названии сказки о Пете и Симе ребёнком именуется только буржуйское дитя: “о Пете, толстом ребёнке...” К Симе, сыну пролетария, это слово ни в коей мере не относится — Сима не “тонкий ребёнок”, а просто — “тонкий”. На мгновение они объединены словом “дети” — “Сима с Петей были дети”, но возраст героев, названный в первой же строфе сказки, снова разводит их: “Пете 5, а Симе 7”, — странно подумать, но сравнительно малый возраст заявлен как социальная характеристика, компрометирующая “толстого ребёнка”. Если опираться не на эти “анкетные данные”, а на резкие характеристики самой сказки, то Петю и Симу разделяют не два года (два года разницы — это пустяки!) — их разделяют десятилетия, их разделяют века, целая социальная эпоха. В образе Пети уродливо выпячены почти идиотические, бессмысленно-младенческие черты, трактуемые как “буржуазные”. В образе Симы — любовно выделены сознательно-взрослые, “социалистические” черты. В результате “толстый” выглядит намного меньше своих пяти лет, этаким карикатурно не растущим Питером Пеном, прожорливым “малюткой Гаргантюа”; “тонкий” же кажется гораздо старше своего возраста — миниатюрным подростком, юношей с ухватками взрослого человека.

Кажется, располагай Маяковский машиной времени — такой, например, какую изобретает Чудаков в «Бане», — он немедленно отправил бы всех детей в их взрослое будущее. А поскольку такой машины у него нет, он поэтическим словом подстегивает события, торопит рост этих детей — давайте растите скорей, не задерживайтесь на пустяках! “Расти”, “вырастать” — самые актуальные слова в детских стихах Маяковского.

Вырастет из сына свин,
если сын — свинёнок.
(«Что такое хорошо и что такое плохо?»)

Когда подрастёте,
станете с усами,
на бога не надейтесь,
работайте сами.
(«Гуляем»)

Рабочий — тот,
кто работать охочий.
...Подрастёшь —
будь таким.
(«Гуляем»)

— Я расту кавалеристом!
(«Конь-огонь»)

У меня растут года...
(«Кем быть?»)

Растём от года к году мы...
(«Песня-молния»)

Из вас растёт комсомол...
(Сценарий «Дети», заключительные реплики)

Будущее время — самая важная глагольная форма в этих стихах: “Буду делать хорошо”, “Дети, будьте как маяк!”, “Дети, не будьте такими, как Влас!”, “Возьмём винтовки новые”, “Мы будем санитарами”, “Будет и семнадцать”, “Заживут ребята в нём”, “Я приеду к Пете, я приеду к Оле”, “Открою полюс Южный” и так далее, и тому подобное. Вот именно — подобное, потому что, какие бы глагольные формы ни использовал Маяковский, составляя моральные заповеди для детей, в его глаголах всегда ощутима бурная экспрессия будущего времени.

Стихи Маяковского для детей — непрерывный и страстный разговор о будущем. Вне стиха, в жизни, в быту он разговаривал с детьми о том же — никакого противоречия между “жизнью” и “искусством” в этом пункте у поэта не было. Журналист М.К. Розенфельд вспоминает, как однажды встретил в редакции «Комсомольской правды» Маяковского, который “беседовал с пионерами… и советовал им, кем лучше быть, когда станут взрослыми”. Таких свидетельств, наверное, можно собрать сотни — о чём ещё было беседовать с детьми поэту, автору сказки о Пете и Симе?

Может, у поэта не было памяти детства? Дикое и нелепое предположение! Он обладал памятью, приводившей в изумление многих его знакомых, людей тоже далеко не беспамятных. В автобиографии «Я сам» он рассказывал о своём раннем детстве, начиная чуть не с младенчества. Биографы проверили — всё правильно, ошибок нет. Недаром вторую микроглаву этой автобиографии он посвятил собственной памяти (первая посвящена определению темы). И в стихах его есть несколько мелких, но точных воспоминаний о детстве. В одном — как он ребёнком играл в индейцев. В другом — что только в детстве и было у него несколько счастливых дней. А в третьем он даёт такую характеристику разносторонности и полноценности детской жизни и детской души, что нельзя не спросить: почему этого нет в его детских стихах? Почему из всего детского мироощущения он настойчиво выделяет только жажду роста, стремление вырасти? На него, на маленького, играющего камушками у реки,

Дивилось солнце:
“Чуть виден весь-то!
А тоже —
с сердечком.
Старается малым!
Откуда
в этом
аршине
место —
и мне,
и реке,
и стовёрстым скалам!”

Этого удивления перед вместительностью детской души нет и следа в детских стихах Маяковского. Он, друг Солнца, заключивший с ним договор о сотрудничестве, чтобы совместно “светить всегда, светить везде”, почему-то не включил в это соглашение свойство другой высокой договаривающейся стороны дивиться обширности “малого” детского “сердечка”. В его стихах детское сердце знает лишь одну страсть: вырасти, стать взрослым.

Однажды случилось невероятное: Маяковский позавидовал детям.

Я
ещё
не лыс
и не шамкаю,
всё же
дядя
рослый с виду я.
В первый раз за жизнь
малышам-ка я
барабанящим
позавидую...

Дети завидуют взрослым — это стремление к большим возможностям. Взрослые завидуют детям — это сожаление о невозвратимом. В стихах Маяковского для детей связи ребёнка со взрослым изображены так, словно на свете существует только зависть первого рода. Чем же вызвана единственная за всю жизнь зависть “рослого с виду дяди” Маяковского к малышам? Она вызвана тем, какая прекрасная будет жизнь, когда дети станут взрослыми («Красная зависть»), то есть когда они перестанут быть детьми...

Не странно ли, что поэт, сочиняющий стихи для детей, видит в детях только растущего человека, только чудесных людей будущего, так сказать, человека-футурум, а человека в настоящем времени, ребёнка как такового, ребенка-презенс — не видит и не признаёт (или почти не видит)? Как хотите, а по-моему, это странно. Но странность эта теряет своё качество и становится естественной для Маяковского, как только мы начнём рассматривать его стихи для детей не обособленно, а в контексте всего творчества поэта. Тогда немедленно окажется, что страстная тяга в будущую взрослость — это своеобразно преломленная (с оглядкой на читателя), но, в общем, та же самая мечта поэта о прекрасном будущем, которая пронизывает все его произведения. Мечта, явственно слышимая во всех лирических, эпических и драматических вещах Маяковского — от ранних стихотворений до последних, посмертно опубликованных строк. Мечта, подвигнувшая поэта на создание огромных утопических поэм (таких как «Летающий пролетарий», «Пятый Интернационал» и др.) и пьес («Клоп», «Баня»).

Ребёнок — утопист по самой природе своего мышления: маленький человек непрерывно видит себя жителем страны своего будущего, страны взрослых, страны огромных возможностей. Маяковский — тоже утопист по природе своего поэтического мышления: он непрерывно представляет себя, своих героев и читателей в счастливом будущем, имя которому — коммунизм. Будущее — пусть даже неизбежное, но заранее представленное в художественных образах уже воплощённым, состоявшимся, осуществлённым, — в жанровом смысле должно быть охарактеризовано как утопия.

Мнимо антидетское по строгим законам диалектики оборачивается самым детским. Между поэтом, мечтающим о коммунистическом будущем, и его маленьким читателем, мечтающим поскорее вырасти, устанавливается неожиданное соответствие. Сюжет сказки о Пете и Симе движется не просто к наказанию порока и торжеству добродетели, но от нынешней пошлой нэповской действительности — к сияющей действительности будущей, социалистической и коммунистической.

У поэта Маяковского было три времени — настоящее, прошлое и будущее, и каждое из них получало в его творчестве резкую и устойчивую характеристику, занимало место на определённой ценностной шкале. Прошлое всегда и неизменно получало категорически отрицательную оценку, будущее — столь же категорически положительную (в этом смысле он и впрямь был футуристом). Оставался непростой вопрос о времени настоящем. В дореволюционный период творчества Маяковского настоящее почиталось частью проклятого прошлого, присоединялось к нему. В послереволюционную — настоящее присоединялось к будущему, получало статус его начала, его истока. Буржуазные элементы нэпа, по Маяковскому, грязнили и замутняли этот исток. Анафема прошлому и осанна будущему — доминанта творчества Маяковского.

Тем самым открывается вот что: несомненная лирическая основа сказки о Пете и Симе и всех вообще стихов Маяковского для детей.

Подготовил Сергей ВОЛКОВ.