Я иду на урок
Я иду на урок: 9–11-й классы
Евгения Сафонова
Евгения Викторовна Сафонова — доцент НОУ «Институт Телеинфо», г. Самара.
“Памятник”: традиции и новаторство
Тема литературного памятника занимает значительное место в творчестве русских поэтов. Поэту небезразлично отношение читателей к его творчеству, в том числе читателей-потомков. Не случайно в жизни каждого мастера художественного слова наступает период, когда он испытывает желание оглянуться назад, с тем чтобы увидеть и проанализировать сделанное им в течение жизни. Именно в этот момент создаются условия для стихотворения-“памятника”.
Анализу традиции “литературного памятника” стоит отвести как минимум три часа. Можно построить его как уроки внеклассного чтения после изучения творчества А.С. Пушкина, можно ввести его в систему уроков по поэзии Серебряного века (В.Я. Брюсов, В.Ф. Ходасевич) или поэзии середины — второй половины ХХ века, связав с творчеством таких поэтов, как В.С. Высоцкий и Я.В. Смеляков.
Вот план предлагаемой системы уроков.
1. Формирование жанровой формы “литературного памятника” в античности (Пиндар, Солон, Гораций, Овидий).
Цель — выяснить, в чём заключается античная традиция этой жанровой формы.
2. Вольные переводы поэтов XVIII, ХIХ и начала ХХ века (М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин, А.С. Пушкин, В.Я. Брюсов, В.Ф. Ходасевич). Попытка сравнительного анализа художественных переводов оды Горация.
Цель — выявить, какие особенности приобрёл “литературный памятник” на русской почве, определить причины интереса отечественных поэтов к этой жанровой форме.
3. Жанровая форма “памятника” во второй половине ХХ века. «Памятник» Я.В. Смелякова и «Памятник» В.С. Высоцкого.
Цель — определить, в чём наблюдается развитие и трансформация жанровой формы на новом витке развития отечественной культуры.
Первый урок
Жанровая форма “литературного памятника” берёт своё начало в античной литературе — древнегреческой и древнеримской. Именно здесь закладываются её основы внутри такого жанра, как ода. На первом уроке рассмотрим произведения античных авторов, имеющие непосредственное отношение к становлению литературной традиции “памятника”, и проследим зарождение жанровой формы.
Пиндар — древнегреческий лирический поэт (V век до н.э.). Он прославлял мирные подвиги, гражданские и личные добродетели, превозносил мир и согласие. Высший апофеоз поэзии у Пиндара — это 1-я Пифийская ода с её восхвалением лиры, символа вселенского порядка, звуки которой несут умиротворение и блаженство всем, кто причастен к мировой гармонии, и повергают в безумие всех, кто ей враждебен. Текст оды учитель может найти в книге «Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты» (М., 1980).
К предтечам жанровой формы памятника следует отнести ещё одного древнегреческого поэта — Солона (VI век до н.э.). Прежде всего, Солон был выдающимся политическим деятелем своего времени. Под конец своей жизни он занялся и литературой. К поэзии, по замечанию Плутарха, Солон сначала не относился серьёзно: она была для него игрой и досужим развлечением; но впоследствии он облекал в стихотворную форму и философские мысли, часто излагал в стихах государственные дела.
Среди произведений Солона есть стихотворение «Народ созвал я…», которое можно назвать условно “памятником” великих политических дел. “Народ созвал я…”. С какой целью? Поэт говорит о том, что он сделал для Родины.
…с неё я снял обузу, возвратил рабе
Свободу. Многих я сынов вернул
В Афины, в их отчизну богоданную,
Что на чужбину были проданы: одни —
Законно, другие — силою господ.
Вернул и тех, что в страхе бросились бежать
И уж забыли речи звук аттической
В скитаньях долгих…
С нашей темой связана и история, переданная Плутархом в «Сравнительных жизнеописаниях». Баснописец Эзоп, бывший тогда в Сардах по приглашению Креза и пользовавшийся у него уважением, огорчился за Солона, которому был оказан нелюбезный приём у Креза. Желая дать ему совет, он сказал: “С царями, Солон, надо говорить или как можно меньше, или как можно слаще”. “Нет, клянусь Зевсом, — возразил Солон, — или как можно меньше, или как можно лучше”. Идеи Солона о заслугах перед народом заимствовал и творчески развил Гораций.
Гораций (I век до н.э.) является, по сути, полноправным родоначальником “литературного памятника”. О своей посмертной славе как поэта он говорит в оде «К Мельпомене».
Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушат его, не сокрушит и ряд
Нескончаемых лет, время бегущее…
Зададим учащимся такие вопросы.
— Что объединяет эту оду с рассмотренными нами произведениями других греческих поэтов (в теме, идее, образном строе), а что здесь принципиально ново, что дало начало новой жанровой форме, подхваченной последующими поколениями поэтов, в том числе русских?
— Что называет Гораций главной своей заслугой?
“Первым я приобщил песню Эолии к италийским стихам”. Таким образом, основная тема оды — тема творчества. С ней же связана тема долговечности: “Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой // Не разрушат его, не сокрушит и ряд // Нескончаемых лет”. Ода построена на сравнении: памятник поэт сравнивает с бронзой и делает вывод, что он “бронзы прочнее”, сравнивает с пирамидами, и он оказывается “выше”. Более того, его не разрушит даже время, потому что он прочно вошёл в сердца людей, очень разных, но почитающих творчество поэта. Особо следует отметить обращение в конце оды к музе Мельпомене как ещё один приём, усвоенный последующей традицией.
Говоря о традиции, обратим внимание учащихся на связь стихотворения Горация с отрывками из Пиндара и Солона. Так, ещё у Пиндара мы видим обращение к музе, просьбу поддержать, дать вдохновение для творчества. У Солона всё произведение строится на перечислении тех заслуг, за которые он должен остаться в памяти потомков. Гораций тоже называет свои заслуги перед будущими поколениями. И эта традиция впоследствии закрепилась за данной жанровой формой.
Знаменитая ода Горация вызвала множество подражаний. Человек не умирает, если получают бессмертие творения его духа, — такова основная мысль этого стихотворения. А высшим проявлением духа является поэтическое творчество, неподвластное “бегу времени”. Подобного признания исключительности поэтического творчества античная литература ещё не знала.
Говоря о формировании жанровой формы “литературного памятника”, нельзя не назвать имя ещё одного поэта античности — Овидия (I век до н.э.). Его поэма «Метаморфозы» — одно из наиболее значительных произведений “золотого века” римской литературы, оказавшее сильное воздействие на европейскую культуру Нового времени. Книга является своего рода путеводителем по мифологии классической древности: в ней в эпической форме излагается более двухсот пятидесяти мифологических и фольклорных сюжетов о превращениях. В конце «Метаморфоз» Овидий помещает стихотворный фрагмент «Вот завершился мой труд…».
Вот завершился мой труд; его ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет
Власть, для меня завершить неверной течение жизни,
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким
Я вознесусь, и моё нерушимо останется имя.
Даже без детального анализа видна связь произведения Овидия с «Памятником» Горация: оба автора говорят о нерушимости своих памятников, сравнивают их с самыми прочными “вещами” и приходят к выводу, что ничего нет грандиознее и крепче. Кроме того, и Гораций, и Овидий уверены, что их слава будет повсеместной, и их станут чтить разные народы. Тема творчества опять оказывается связана с темой долговечности. В заслугу себе Овидий ставит создание лучшего своего творения — «Метаморфоз».
Заканчивая разговор об Овидии, следует сказать об отношении к нему А.С. Пушкина. Овидий был одним из особенно любимых им античных авторов. В стихотворении Пушкина «Труд» (1830), написанном после окончания романа в стихах «Евгений Онегин», мы находим явную связь с финалом «Метаморфоз» Овидия.
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как подёнщик ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой?
Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
В конце работы на первом уроке учащиеся должны записать основные “каноны”, заложенные античной традицией для жанровой формы “литературного памятника”, по следующей схеме: тема — идея — основные образы — жанр — стиль изложения — ритм. Эта работа должна помочь учащимся в выполнении домашнего задания: к следующему уроку ученикам необходимо прочитать «Памятники» Ломоносова, Державина, Пушкина, Брюсова, Ходасевича и сравнить их с античным каноном.
Второй урок
Начинаем урок с чтения стихотворения Ломоносова. Его можно считать достаточно точным переводом оды Горация. Именно с Ломоносова начинает формироваться русская традиция “литературного памятника”.
Главное, на что следует обратить внимание школьников, — это язык и стиль произведения. Торжественность звучанию придают слова “высокого стиля”, характерные для жанра оды, — “воздвигнул”, “превыше”, “сотреть”, “скончаю”, “возрастать”, “взгордися”, “увенчай”, “внесть”, “отечество” и др. Кроме того, в стихотворении встречается много слов и выражений, обозначающих реалии античности. Подобные слова есть и в оде Горация: Аквилон — бог северо-восточного ветра у древних римлян, Авфид — река в Италии на родине Горация, стихи эольски — образцовые (древнегреческие), алцейской лирой — лирой Алцея (Алкея) — одного из лучших древнегреческих поэтов, Дельфийским лавром — в городе Дельфы находится храм Аполлона, предводителя муз; лавр, который там произрастает, считается священным деревом.
Надо помнить и то, что XVIII век требовал от поэтов строгого соблюдения “правил”, предписанных теоретиками каждому литературному жанру, а также неукоснительного следования “образцам” (“принцип авторитета” в искусстве классицизма). “Младое племя”, пришедшее на смену Ломоносову, начинает свой путь в поэзии, уже зная, что не следование “правилам” и “образцам”, а неподражаемость является залогом бессмертия для художника. Но если бы не Ломоносов, не его титанические усилия, направленные на привитие русским поэтам вкуса к самостоятельному, своеобразному мышлению, путь их становления был бы более тернистым.
Г.Р. Державин разрушает иерархическую систему русского классицизма.
Его стихотворение «Памятник» было опубликовано в 1795 году под заглавием «К Музе. Подражание Горацию». Произведение Державина нельзя назвать в точном смысле переводом оды Горация — это вольное подражание. Белинский заметил, что Державин выразил мысль Горация в такой оригинальной форме, так хорошо применил её к себе, что часть этой мысли “так же принадлежит ему, как и Горацию”. Перевод Державина стал в свою очередь основой для пушкинского подражания, от которого отталкивались все последующие поэты.
Сравним произведения Горация, Державина и Пушкина. Как говорится в них о времени, пространстве и вечности?
Державин воспроизводит патетический тон горацианского подлинника и ещё больше усиливает его, расширяя пространство и время. Поэтическая слава столь же вечна, как и слава всего “славянского племени”.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Чёрных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льёт Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных…
Если у Державина крепость созданного им памятника определяется тем, что он твёрже металлов и выше пирамид, то величие своего памятника Пушкин определяет подчёркнуто общественным моментом — тем, что к нему никогда “не зарастёт народная тропа”. И ещё одно, очень важное: памятник Пушкина не “меди нетленнее”, как у Горация, не “металла твёрже… выше пирамид”, как у Державина, — он “нерукотворный”. Слово нерукотворный чаще всего применяется именно к религиозным святыням — таким образом подчёркивается божественная основа художественного творчества.
Во второй строфе статический образ нерукотворного памятника переливается в воздушно-лёгкий, летящий образ “нерукотворной” святыни-души. Звукопись становится мягче. После монументальности — лиризм, после напора первой строфы — образ ускользания, летучести, свободы. После стремления вверх — движение вперёд. Образ обретает объёмность, границы его расширяются. “И славен буду я” — не до тех пор, пока существует государство (как у Горация), и даже не до тех пор, пока “славянов род вселенна будет чтить” (как у Державина), но “доколь… жив будет хоть один пиит”. Это значит — пока существует человечество.
В третьей строфе Пушкин пророчески говорит об общем признании и известности его произведений на родине и в будущем. Оглядываясь на Державина, Пушкин отказывается от его перечислительного географического изображения России и рисует её скорее этнографически, называя отдельно живущие в разных её концах народы, ибо именно люди читают и будут читать и чтить его.
— В чём каждый поэт видит свои заслуги?
Гораций видел свою заслугу в том, что первый сумел перевести эолийские напевы на итальянские лады. Государственник Державин, как и положено в оде, обосновывал свою славу величием тем и смелостью поэта. А что у Пушкина? “Чувства добрые” Пушкина составляют душу поэзии, только они и могут заслужить поэту всенародную любовь. Слава и значение пушкинского поэта опираются на другие источники. Главным авторитетом для него являются не властитель, а народ и другой пиит, его потомок и последователь. Определение народная тропа появляется в первой же строфе, а в третьей строфе перечисляются народы “всей Руси великой”, которые будут помнить поэта. Пушкин, твёрдо отказавшийся от государственной службы, мыслит себя поэтом и не разделяет в себе художника и гражданина.
Творческое и человеческое кредо Пушкина едины. Обращаясь к народу как высшему судии, поэт обозначает главные мотивы своего творчества: свобода, чувства добрые, милость к падшим. Вроде бы простые слова становятся в пушкинской оде глубоко многозначными.
— Как вы понимаете значение слова “слава”, в чём, по-вашему, она выражается, чем отличается от таких синонимов, как известность, популярность? Что такое настоящая, истинная слава и что такое слава ложная?
В «Памятнике» Пушкина рождена одна из главных русских традиций жанровой формы — традиция противопоставлять истинную славу славе неистинной. Подлинная слава — среди людей, любящих и понимающих поэзию, а таковы преимущественно поэты. Слава пошлая — среди толпы, ставящей памятники из мрамора и бронзы своим идолам. Развитие этой темы мы будем наблюдать в поэзии ХХ века — в «Памятниках» Брюсова, Ходасевича, Высоцкого.
У Валерия Брюсова несколько «Памятников»: два (1913, 1918) можно считать академическим переводом, а один (1912) — художественным, своего рода подражанием, но теперь уже не Горацию, не Державину, а Пушкину. Так меняются ориентиры к началу ХХ века. «Памятник» Брюсова, который мы выбрали для анализа, был написан в 1912 году.
— Прочитайте стихотворение Брюсова. Назовите тему и основную мысль.
— Найдите сходство этого «Памятника» с предшествующими: в композиции, стиле, средствах выражения, идейном плане.
— Что принципиально ново, что не вписывается в традицию?
Тема неизменна — подведение итогов своего творчества. Так же, как и у предшественников, развита тема долговечности — “его вам не свалить”; тема вечности памяти о поэте и его произведениях — “я есмь и должен быть”.
Брюсов, следуя за предшественниками, географически изображает Россию, намечая тем самым границы своей известности.
В сады Украйны, в шум и яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на берег Иртыша, —
Повсюду долетят горящие страницы,
В которых спит моя душа.
Уже в первой строфе образ лирического героя противопоставлен тем, кто не понял поэта, — “толпе”: “Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен. // Кричите, буйствуйте, его вам не свалить!” В этом противопоставлении — исток трагичности мироощущения лирического героя.
Впервые в стихотворении-“памятнике” поэт называет, даже провозглашает своё имя. Для поэтов-символистов смелость, эпатаж, стремление оглушить и поразить читателя весьма характерны. Символисты искали синтеза жизни и искусства: поэзия творит жизнь, а жизнь продолжает поэзию.
Нет строк, где бы поэт написал о конкретных своих заслугах перед народом, как это делали предшественники. В этом тоже своеобразная “символистическая” нота. Зачем в стихах передавать прозаическую конкретику, читатель и без неё догадывается, что речь идёт о стихотворениях Брюсова, в них его заслуга, в них “спит его душа”, в них он “за многих думал”, “за всех знал муки страсти”. Брюсов отвергает личную славу при жизни, так как это “случайная забава”. Пусть поэт для современников оказался не до конца понятным. Всемирная слава найдёт того, кто по-настоящему талантлив: “Распад певучих слов в грядущем невозможен…” Брюсов забирает венок себе, но обращается при этом не к Музе, а к славе Будущего: “Венчай моё чело, иных столетий Слава”.
В 1928 году в эмиграции другой поэт Серебряного века Владислав Ходасевич пишет стихотворение «Памятник», где прямо говорит:
Во мне конец, во мне начало.
Мной совершённое так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано…
В этих строках — то общее, что роднит поэта с Державиным: оба явились выразителями литературных направлений в период их упадка, оба по-новому использовали поэтический арсенал предшественников. Ходасевич ощущал родство судеб с Державиным, идентичность идейно-философских исканий.
У Ходасевича «Памятник» имеет лишь опосредованную связь с одой Горация. Да и вместо слова “памятник” мы видим несколько ироничное “идол”. Стихотворение построено на слиянии противоположного: конец и начало мироздания совмещены в личности поэта. Совершённое им мало в общем массиве культуры, но прочно во времени. В новой (революционной) России поэт всё же предвидит грядущий Ренессанс, когда и его “идол” займёт подобающее место на русском литературном Парнасе.
Следует обратить внимание учащихся на символику слов стихотворения: идол, перекрёсток, время, песок, ветер, две дороги. Казалось бы, продолжая говорить об идоле на перекрёстке, поэт заглядывает ещё дальше в будущее. Он предчувствует те времена, когда все его творения и сам он совершенно забудутся. Время уничтожит память о нём, ветер повалит его статую, песок погребёт её. Вспомним, что в первой строфе Ходасевич именует себя прочным звеном, альфой и омегой. Это неслучайно. Как неслучайно и количество дорог — именно две, а не одна или, допустим, сто. Что же это за дороги? Для чего поэт вообще говорит о них? Две дороги — это слава и труд поэта. Перекрёсток ассоциируется с крестом, отсюда “крест поэта” — поэзия, соединяющая в себе и крестные муки, и божественное начало.
Теперь символика образов приобретает смысловую и композиционную завершённость. Двум потокам времени, в одном из которых оно пересыпается медленно, а в другом летит как вихрь, противостоит здесь само творчество — никакому времени не подвластное, вечное как Бог.
Это самый маленький по объёму “памятник”, который мы встретили, внешне совершенно не похожий на традиционные. Но в стихотворении есть то основное, что входит в понятие “литературный памятник” и вписывается в традицию: ощущение своей значительности (“Во мне конец, во мне начало…”), ощущение себя единым звеном с предшествующими и последующими поколениями. “Во мне конец, во мне начало” — это сказано с полной ответственностью.
Ещё раз отметим, что, несмотря на всю философичность, этот «Памятник» отличает ироничность, которая у поэтов последующих поколений перейдёт в открытую иронию, вплоть до создания “антипамятников”. Таким образом, следует отметить, что уже в начале ХХ века наблюдается трансформация жанровой формы “памятника”, от неё отделяется “пародийная” ветвь, которая найдёт своих продолжателей во второй половине ХХ века.
В качестве домашнего задания попросим учащихся письменно ответить на следующие вопросы.
— Какие черты биографии поэта нашли отражение в «Памятниках» Державина, Пушкина, Брюсова, Ходасевича? В каком стихотворении, на ваш взгляд, меньше всего прослеживается личностное авторское начало? С чем это связано?
— Каково отношение поэтов к Музе? В чём они видят свою связь с ней, назначение поэта и поэзии?