Я иду на урок
Я иду на урок: 11-й класс
Эльза ЧЕРТКОВА
Эльза Рамзиевна ЧЕРТКОВА — учитель Сылвенской СОШ № 2 Пермского района, Пермский край.
“Если зло поощрять, то оно на земле торжествует”
Поэтический классный час
Выход участников под звуки песни Игоря Талькова «Россия». Чтецы располагаются двумя группами: справа — девушки сидят за столиком, на котором томики стихов, цветы, портреты Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама. За спинами девушек стоят юноши. Вторая группа расположилась слева в определённом порядке.
Мне страшную быль рассказали —
Её повторить я готов, —
Как древние книги сжигали
В начале тридцатых годов.
Далёко на Севере где-то
Стоял монастырь у воды.
Стоял на окраине света,
Не видел татарской орды.
Тевтонцы туда не пробились,
Ни ляхи,
Ни Наполеон.
Там древние книги хранились
Ещё с византийских времён.
...Костры полыхали багрово,
И отблеск плясал на стене.
И, может быть, подлинник «Слова»
Сгорел в том ужасном огне.
Горели и акты, и святцы,
Сказанья родимой земли...
Да что ж вы наделали, братцы!
Да как же вы это смогли?!
(А.Жигулин)
Более шестидесяти лет назад поэт В.Ходасевич писал: “В известном смысле историю русской литературы можно назвать историей изничтожения русских писателей. Побои, солдатчина, тюрьма, ссылка, изгнание, каторга, эшафот и петля — вот краткий перечень лавров, венчающих «чело» русского писателя”.
С особой жестокостью каток сталинских репрессий прошёлся по рядам советских писателей. Только в 1937–1938 годах сотни литераторов были расстреляны, превращены в лагерную пыль за то, что пытались говорить правду, за то, что не хотели быть “винтиком” в свирепой машине оболванивания и порабощения народа.
Жизнь угощала меня шоколадом
И шомполами,
Мёдом и горечью,
Порядочными людьми
И сволочью,
Истиной и заблуждением,
И проволочным заграждением!
Это меня тюремный Кощей
Держал на порции хлеба и щей.
Выстоял,
Выдержал,
Переварил,
Через такие горы перевалил,
Каких не знала ещё география.
Вот моя биография!
(В.Боков)
Осенью 1933 года Осип Мандельштам написал небольшое стихотворение.
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,А где хватит на полразговорца, —
Там припомнят кремлёвского горца.Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны.Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.А вокруг него сброд тонкошеих вождей.
Он играет услугами полулюдей.Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.Как подковы, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
В ночь с 13 на 14 мая 1934 года Мандельштам был арестован. “С момента ареста я всё время готовился к расстрелу. Ведь у нас это случается и по меньшим поводам”, — говорил сам Мандельштам. Следователь прямо угрожал расстрелом не только ему, но и всем тем, кому поэт прочёл стихотворение.
И вдруг произошло чудо. Мандельштама не только не расстреляли, но даже послали на “канал”. Он отделался сравнительно лёгкой ссылкой в Чердынь, куда вместе с ним разрешили выехать и его жене.
Как на Каме-реке глазу тёмно, когда
На дубовых коленях стоят города.В паутину рядясь, борода к бороде,
Жгучий ельник бежит, молодея в воде.Упиралась вода в сто четыре весла,
Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.Там я плыл по реке с занавеской в окне,
С занавеской в окне, с головою в огне.
Причиной чуда была фраза Сталина: “Изолировать, но сохранить”. Никто не понимал, почему Сталин проявил такое мягкосердечие.
Убить поэта — это пустяки. Это самое простое. Он хотел добиться большего. Он хотел заставить Мандельштама написать другие стихи. Стихи, возвеличивающие Иосифа Виссарионовича.
Мандельштам понял намерение Сталина. А может быть, ему намекнули, помогли понять? Так или иначе, доведённый до отчаяния, загнанный в угол, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строк. Он решил написать ожидаемую от него “оду Сталину”.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца —
Его мы слышали и мы его застали.
Казалось, расчёт Сталина полностью оправдался. Стихи были написаны. Теперь Мандельштама можно было убить. Что и было сделано.
Через четыре года после первого ареста, 2 мая 1938 года, Мандельштам был арестован вторично. В июне 1940 года жене вручили свидетельство о смерти мужа. Согласно ему, он умер в лагере 27 декабря 1938 года от паралича сердца.
Колют ресницы. В груди прикипела слеза.
Чую без страху, что будет и будет гроза.
Кто-то чудной меня что-то торопит забыть.
Душно — и всё-таки до смерти хочется жить.С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук,
Дико и сонно ещё озираясь вокруг,
Так вот бушлатник шершавую песню поёт
В час, как полоской заря над острогом встаёт.
(О.Мандельштам)
Помимо официальной версии смерти поэта, существуют множество других. Кто-то рассказывал, что видел Мандельштама весной 1940 в партии заключённых, отправлявшейся на Колыму. По этой версии, он умер на судне и тело его было брошено в океан.
По другим версиям — Мандельштам в лагере у костра читал Петрарку и был убит уголовниками.
(Под звуки музыки читается стихотворение Н.Домовитова.)
Воздух пахнет, наверно, весной.
Звонко падают с крыши капели.
Я лежу в одиночке сырой,
Пригвождённый к тюремной постели.
Я лежу и считаю часы...
Я ни в чём не виновен, поверьте!
Жду, когда покачнутся весы
С двумя гирями — жизни и смерти.
Жду, когда среди серых камней
Моё сердце стучать перестанет.
Гиря смерти, увы, тяжелей,
Гирю жизни она перетянет.
Я лежу, а решётка окна
Режет небо моё на кусочки.
Я лежу...
И молчит тишина
Моей узкой сырой одиночки.
Эти воспоминания жгут память Н.Домовитова, известного пермского поэта. Не понаслышке знал он о сталинских репрессиях, не по книгам был знаком с лагерными нарами и тюремной баландой.
“В Бакинский госпиталь меня привезли с Ленинградского фронта тяжелораненым, — вспоминал Домовитов. — В Баку и арестовали как «врага народа за контрреволюционную пропаганду». Это я вслух удивился сводкам Совинформбюро: немецкие потери у него неизменно значительные, о наших молчат, а города сдаём... Вот и переехал прямо на носилках из больничной палаты в тюремную камеру. Приговор — 10 лет лагеря и пять последующего поражения в правах”.
Чёрствый хлеб жевал я всухомятку,
Говорили в лагере не так:
— Вот, счастливчик, получил десятку,
А могли бы врезать четвертак!
Отбывающие срок политические понимали, что сидят они ни за что. А тюремщики-то хоть понимали это?
Конечно, понимали наши тюремщики, что мы — невинные жертвы. И от этого отбывать неправедный приговор было ещё горше.
Стражник, выйдя из лагеря, в речке
Отмывает от крови сапог,
Курит, дым завивая в колечки...
...Жив палач: не казнил его Бог.Он живёт. От людей обособясь,
Ходит к речке всё той же курить,
Моет руки, но душу и совесть
Палачу-старику не отмыть.
(Семён Милосердов)
(Звучит песня на стихи Е.Евтушенко в исполнении А.Малинина «Дай бог». На экране в этот момент появляются кадры из фильма об Анне Ахматовой (без звука). Можно использовать компьютерную презентацию со слайдами о сталинских репрессиях. На определённом моменте песня стихает и включается звук фильма; чтение отрывка из «Реквиема» в исполнении Аллы Демидовой.)
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещенье — Анна.
Кем была она, Анна Ахматова?
Другом, любовью, женой поэта Н.Гумилёва, который был удивительным человеком. Он мечтал исследовать африканские племена. Создать для них общий язык. Предчувствие ранней смерти не покидало поэта на протяжении ряда лет.
И умру я не на постели.
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще.
24 августа 1921 года поэт Гумилёв был расстрелян по постановлению Петроградской губчека, обвинённый в участии в контрреволюционном заговоре. Как стало известно, “обвинению послужили только никем не проверенные и не доказанные показания одного человека”.
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещенье — Анна.
— Кто она, Анна Ахматова?
— Женщина, которой выпало написать о судьбах матерей в эпоху репрессий. Сын Ахматовой и Гумилёва стал учёным, а не поэтом. Но тюрем не избежал, его арестовывали трижды.
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги к палачу,
Ты сын и ужас мой.
Всё перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
Как-то Анна Ахматова стояла в длинной очереди к тюремному окошку, чтобы передать сыну тёплые вещи и продукты. Какая-то женщина спросила её: “А это вы можете описать?”. «Могу”, — ответила Ахматова.
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещенье — Анна.
Так кем же была она, Анна Ахматова?
Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.
Она была Поэтом, создавшим «Реквием» — трагическую исповедь, лирическое заклинание, горестный вопль сотен женщин: матерей, сестёр, жён, у которых отняли их сыновей, братьев, мужей.
Хочешь покоя? Убей свою совесть!
Сразу наступит покой:
Глянешь спокойно пустыми глазами
Из оболочки пустой.Только — где мера тому, что ты прожил,
Чем ты сегодня живёшь?
Сердце живым оставаться не может,
Если ты память убьёшь.
(Елена Владимирова)
(Звучит песня А.Макаревича, исполняемая под гитару участниками композиции.)
Я хотел бы пройти сто дорог, а прошёл пятьдесят.
Я хотел переплыть пять морей — переплыл лишь одно.
Я хотел отыскать берег тот, где задумчивый сад,
А вода не пускала и только тянула на дно.
Я хотел посадить сто деревьев в пустынном краю.
Я пришёл в этот край. Только ветер унёс семена.
И из сотни дверей так хотел отыскать я свою.
И как будто нашёл, а за ней оказалась стена.
Как хотел я постичь этот мир, но, увы, не постиг.
Но не зря это горькое счастье мне Богом дано:
Жить в стране недопетых стихов, ненаписанных книг,
Чтоб из тысяч несказанных слов вам сказать хоть одно.
(А.Макаревич)
Я не умру, мой друг. Дыханием цветов
Себя я в этом мире обнаружу.
Многовековый дуб мою живую душу
Корнями обовьёт, печален и суров.В его больших листах я дам приют уму,
Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,
Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли
И ты причастен был к сознанью моему.О, я недаром в этом мире жил!
И сладко мне стремиться из потёмок,
Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок,
Доделал то, что я не довершил.
(Н.Заболоцкий)
(Под звуки песни Игоря Талькова «Россия» чтецы покидают сцену.)