У истоков “лейтенантской прозы”

Повесть В.П. Некрасова «В окопах Сталинграда»

В разделе «Литература периода Великой Отечественной войны и послевоенного десятилетия» авторы учебника под редакцией А.Г. Кутузова, предложив краткую характеристику трёх потоков военной прозы, для анализа и обсуждения в классе выбирают повесть писателя-фронтовика В.Некрасова «В окопах Сталинграда». Выбор хоть и далеко не случайный, но в школьной практике относительно новый. Повесть,написанная и опубликованная в 1946 году в журнале «Знамя», тут же была удостоена Государственной премии. А в 1974 году её автор, Виктор Платонович Некрасов (1911–1984), был вынужден эмигрировать из СССР во Францию, “как человек независимых суждений”, пополнив “третью волну литературной эмиграции”. Только в 90-х годах повесть «В окопах Сталинграда» вернулась к российскому читателю. Сегодня повесть выдержала 120 изданий на тридцати языках, признана в литературе как новаторское произведение о войне.

В чём новизна повести В.Некрасова? Прежде всего в правдивом взгляде на войну, далёком от пафосного, романтического её восприятия. Перед читателем предстают военные будни, быт простых солдат, их негромкий героизм, их суждения о войне, об отступлении и победе — словом, всё то, что получило определение “окопная правда”. Для раскрытия смысла этого понятия можно предложить учащимся проанализировать начало повести (гл. 1–2 первой части).

Рассказ ведётся от первого лица, это своего рода дневник участника войны. Война испытывает героя не боями, гулом орудий и близостью смерти, а затянувшимся отступлением (запрещённая тема!), долгой обороной. Критичное отношение рассказчика к проверяющим (“И у каждого свой вкус... Вот и угоди им всем”), к дивизионному инженеру (“...Инженер и бровью не ведёт. За две недели один раз только и был, и то галопом по передовой пробежал, ни черта толком не сказал. А я каждый раз заново начинай и выслушивай — руки по швам — нотации командира полка”), его мысли о неподготовленности к войне (“Не везёт нашему полку. Каких-нибудь несчастных полтора месяца воюем, и вот уже ни людей, ни пушек. По два-три пулемёта на батальон… Необстрелянных, впервые попавших на фронт, нас перебрасывали с места на место…”) — всё это раскрывает особого рода драматизм военного времени. Тяготы войны усиливаются “человеческим фактором” (сомнениями, недовольством, амбициями), физические испытания дополняются моральными (чувством вины, сознанием того, что от тебя ничего не зависит — “На войне никогда ничего не знаешь, кроме того, что у тебя под самым носом творится”).

Установка на “нелитературность” — непосредственное впечатление, рассказ с места событий — определяет своеобразие стиля повести Некрасова. Первые главы позволят учащимся сделать некоторые выводы о стилевых особенностях этого произведения. Прежде всего нужно отметить спокойную, “чеховскую” манеру, лаконизм повествования. Особая роль отводится детали, о которой главный герой говорит: “Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются. Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего, становятся как бы символом” (гл. 16, первая часть).

Детали военного быта: одна смена белья, постиранная в передышке между боями и надетая недосушенной, дезокамера (“Скребутся бойцы до крови. Никак не выведешь…”), напрасно в условиях отступления вырытые окопы (“Третий уже раз рою, и ни разу переночевать даже не удавалось”), “двадцать семь активных штыков”, оставшихся от батальона, тридцать шесть километров — первый переход, который должны будут сделать бойцы, раненная осколком и перебинтованная рыжая кошка, у которой котята “никак не могут найти сосков”, — складываясь, представляют подлинную картину войны, увиденную не из командного пункта, а из солдатского окопа.

Контратака на окраине.

Значение символа приобретают такие детали, как ещё дымящийся окурок, прилипший к губе убитого бойца (“И это было страшней всего, что я видел до и после на войне. <…> Минуту назад была ещё жизнь, мысли, желания. Сейчас — смерть”), указательный столб с табличкой “Сталинград — 6 км”, направленный прямо в небо (“дорога в рай”), портрет Д.Лондона в блиндаже Карнаухова, «Барыня», которую “где-то совсем рядом наяривает кто-то на балалайке”, хотя “кругом всё стреляют и стреляют, и небо уж фиолетовое, и визжат ракеты”. Таким образом, события войны пропущены через сознание героя — это позволило создать психологический портрет человека на войне.

Выбором героя В.Некрасов, по словам В.Быкова, “опередил своё время”. Позже, в 50–60-х годах, повестями В.Быкова «Дожить до рассвета», Г.Бакланова «Пядь земли», Ю.Бондарева «Горячий снег», В.Курочкина «На войне как на войне» заявит о себе так называемая “лейтенантская проза”, главными героями которой будут молодые лейтенанты — вчерашние выпускники школ, студенты, прошедшие в течение нескольких месяцев обучение и тут же отправленные на фронт.

Образ молодого лейтенанта даёт повод поговорить с учащимися и о причинах дефицита профессиональных военных как следствия сталинских репрессий, и о том этическом смысле, который вкладывали в понятие “мальчишество” писатели и поэты 50–60-х («До свидания, мальчики…» Б.Окуджавы, «Мальчишки» И.Шаферана и др.). Война для “мальчиков в шинелях”, назначенных командовать людьми вдвое старше их, поставленных перед необходимостью убивать, стала проверкой их человеческой и гражданской зрелости. Своей молодостью, ранимостью души, стремлением любить они противостояли войне, чистотой идеалов, максимализмом — приспособленчеству и карьеризму. Даже своей гибелью они не только разоблачали антигуманную сущность войны, но и утверждали жизнь («Звезда» Э.Казакевича, «Убиты под Москвой» К.Воробьёва, «Пастух и пастушка» В.Астафьева). Таким образом, “мальчишество” несло в себе нравственный заряд.

Главный герой повести «В окопах Сталинграда» Юрий Керженцев, архитектор по профессии, на фронте — военный инженер, сапёр. Именно герою-интеллигенту Некрасов доверил восприятие и оценку сражения за Сталинград — переломного момента в ходе войны. Тем самым Некрасов продолжил толстовскую традицию в литературе. В романе «Война и мир» картину Бородинского сражения, решающего сражения в военной кампании 1812 года (“Всем миром навалиться хотят!”), Толстой рисует в восприятии Пьера. Именно Пьер, невоенный человек, размышляет перед боем о “скрытой теплоте патриотизма”, соглашается с требованием князя Андрея убивать французов, потому что они враги; но, пережив на батарее Раевского глубокое потрясение от ужаса, крови и неразберихи боя, именно Пьер воскликнет: “Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!” Эта нравственная оценка близка к толстовскому определению войны как “противного человеческому разуму и всей человеческой природе события”.

Размышления Керженцева о настоящем героизме, дружбе, истинном патриотизме (“...В песне той, в тех простых словах о земле… было что-то… Я даже не знаю, как это назвать. Толстой называл это скрытой теплотой патриотизма. Возможно, это самое правильное определение. Возможно, это и есть чудо… чудо более сильное, чем немецкая организованность и танки с чёрными крестами” — гл. 16), сознание вины (“Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет. Почему же я не там, почему я здесь?.. Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я же командир… Что я на это отвечу? Что война — это война, что вся она построена на неожиданности и хитрости, что у немцев сейчас больше самолётов и танков... А мы хотя и вынуждены отступать, но отступление — ещё не поражение...” — гл. 9), его размышления о краткости встреч на войне, цене человеческой жизни — всё это составляет идейный центр произведения. Подобно героям Л.Толстого, герой-интеллигент В.Некрасова заново “открывает” народный характер: “На войне узнаёшь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она — как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный. Валега вот читает по складам <...> спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком для него трудны определяемые словами понятия. Но за эту родину — за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Алтае — он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны — кулаками, зубами… Вот это и есть русский человек” (гл. 10). Снисходительное, ироничное отношение матроса Чумака к лейтенанту-интеллигенту (“Ты, наверно, стихи пишешь…”) после пережитых боёв, ранения Керженцева сменяется уважением и доверием. Это тоже значительная победа молодого лейтенанта, воплощение любимой толстовской идеи: в войне творится мир; мир, единение важнее всего.

Сталинград в 1943 году.

Авторы учебника одним из главных идейных утверждений третьего потока военной прозы, к которому относится и «В окопах Сталинграда», назвали мысль о том, “что война не только раскрывает сущностные черты личности, но и формирует их, закаляет волю человека”. Это в полной мере относится к героям Некрасова. В минуты затишья Керженцев мысленно уносится в довоенный Киев, где остались близкие, друзья; в первый день пребывания в Сталинграде отправляется в оперетту, потом в библиотеку, где “наслаждается какими-то новеллами перуанского происхождения в Интернациональной литературе”. Но влияние войны ощущается уже во всём: гуляя с Люсей по тихому ещё Сталинграду, Керженцев мысленно выбирает место для установки пулемётов. “Привычка”, — объясняет он. Или курлыканье журавлей напоминает ему звук “юнкерсов”: “...Даже смотреть противно. Эта ассоциация промелькнула, по-видимому, у всех нас”. Солнечные дни ненавистны герою, причины ненависти лаконично объясняются фразой: “Следующий день по-прежнему был ясный, солнечный, жужжащий самолётами”. Герой живёт с постоянным ощущением войны, краткости мирной передышки. Он не может без иронии относиться к рассуждениям о “долге каждого интеллигентного человека собирать документы о войне”: для Керженцева теперь важнее сохранение жизни подчинённых, забота о том, что Толстой называл “духом войска”. Этим объясняется его интерес к Валеге, Карнаухову, Седых — рядовым участникам войны и, по мнению писателя, истинным её победителям.

Мысль о том, что именно народ выиграл войну, тоже роднит повесть Некрасова и роман Толстого. Когда-то Л.Толстой, объясняя, почему он начал с описания Аустерлица, а не с победного 1812 года, писал: “Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться ещё ярче в эпоху неудач и поражений”. В.Некрасов начинает свою повесть с получения приказа об отступлении, а заканчивает её не победой ещё, но готовностью к победе, уверенностью в ней. Сталинград стал символом перелома хода войны, рубежа, когда “дальше отступать нельзя”. Символом народной победы, свободы и правды. Наверно, именно это отражает название повести.

Сосредоточенность на отдельном участке фронта, на отдельных судьбах сочетается в повести с панорамным взглядом на военные события, лаконизм повествования — с глубиной размышления о человеке на войне, точностью детали. Вот почему небольшая по объёму повесть, по замечанию А.И. Павловского, “оставляет впечатление большой, в сотни страниц книги…”.