Штудии

“Особенный писатель”

В структуре произведений Лескова особую роль играет анекдот. Подобно детективу у Достоевского он призван был заинтриговать читателя, подстегнуть его интерес.

Произведения Лескова пестрят небольшими вставными историями с неожиданной развязкой. Неожиданность, сюрприз, странная история — это понятия, столь же органически присущие художественному миру Лескова, как загадка, мрачная тайна, скандал — художественному миру Достоевского. При помощи этих понятий оба писателя передавали своё ощущение фантастичности русской жизни, её необыкновенной противоречивости.

В творчестве Лескова анекдот — исторический, политический, литературный, бытовой — характеризует время, помогает писателю в наиболее яркой, заострённой форме дать критику русской жизни в самых различных её проявлениях.

Анекдот как странность, причуда, психологический казус часто служит у Лескова основным ключом к характеру человека. По его убеждению, “человек ни в чём так легко не намечается, как в своём любимом анекдоте”. Придавая большое значение “простым житейским проявлениям” человека, писатель из “ежедневных мелочей” отбирает всё самое странное, курьёзное, анекдотичное.

Та значительная роль, которая принадлежит в поэтике Лескова анекдоту, находит объяснение в общей атмосфере его творчества.

В представлении Лескова никакие ужасы жизни не могут создать впечатления катастрофичности её развития. Основной тон его творчества определяет очарованность жизнью, любование её яркими красками и игрой противоречий. Писатель очарован огромными просторами русской земли, драматизмом многовековой русской истории, поэтическим миром духовной жизни народа, артистизмом и удалью русского человека. Наконец, искусством в самых разнообразных его проявлениях — от древней иконописи до современного театра.

Лесков смотрит на жизнь как на захватывающе интересную сказку. Отсюда та значительная роль, которую он отводит занимательности своих произведений. Они полны острых сюжетных ходов, неожиданных поворотов событий, интригующих намёков, предваряющих развитие действия, и загадок, затормаживающих события и подхлёстывающих интерес. А их текст пестрит словами типа “странный”, “интересный”, “необыкновенный”, “оригинальный”, “неожиданный”, “сюрприз”, “вдруг” и т.п.

Занимательность не была самоцелью в творчестве Лескова.

Он высоко ценил общественную роль искусства и был убеждён, что “сочинение должно вести к чему-нибудь, а не тешить для того, чтобы только тешить”. “Как ни плох самый последний писатель, но он всю жизнь пишет о нравственности, а не деньги делает. А талантливый исправляет людей убеждением...” Проповеднический пафос творчества, твёрдая убеждённость в своей миссии учителя жизни, увлечённость нравственными проблемами эпохи и выдвижение вопросов этики на первый план сближали Лескова с Львом Толстым и Достоевским. Подобно этим писателям Лесков остро ощущал деморализацию русского общества “банкового периода”, “мужающий меркантилизм совести”.

В 1880-е годы движение за утраченные нравственные идеалы возглавил Лев Толстой, обладавший огромным писательским авторитетом, искренностью и силой убеждения, талантом проповедника. Из русских писателей, современников Толстого, его своеобразную мессианскую роль как отрицателя старого мира и глашатая нового лучше других понял Лесков, которого на протяжении многих лет волновали те же вопросы, что и Толстого. И хотя он часто шёл другим путём и приходил к иным результатам, в решении многих важных нравственных проблем он нашёл в Толстом единомышленника и духовного руководителя.

Лесков говорил, что он “совпал” с Толстым, а не “вовлечён” им. “Я ему не подражал, — писал он, — а я раньше его говорил то же самое, но только не речисто, не уверенно, робко и картаво. Почуяв его огромную силу, я бросил свою плошку и пошёл за его фонарём”.

Однако при всём своём преклонении перед Толстым Лесков всегда сохранял и неизменно подчёркивал свою духовную самостоятельность и толстовцем не был. Он не был согласен с отрицательным отношением Толстого к достижениям цивилизации, с положением о непротивлении злу насилием, с взглядами Толстого на роль женщины в обществе. Лесков не принимал этического максимализма Толстого и более терпимо относился к человеческим слабостям. Но всё-таки он совпадал с Толстым в основном: “Толстой делает именно то, что теперь назрело: без веры жить нельзя, а верить в пошлости тоже нельзя. Очеловечить евангельское учение — это задача самая благородная и вполне своевременная”.

Лесков воспринимал Евангелие в первую очередь как всеобщий моральный кодекс и отстаивал взгляд на христианство не как на религию страха, а как на религию любви.