Штудии
Штудии
Софья Каганович
Софья Львовна КАГАНОВИЧ — зав. кафедрой теории и методики общего образования Новгородского регионального центра развития образования.
Сокровища Востока
Наверное, все согласятся с тем, что понятие “зарубежная литература” ассоциируется у большинства из нас лишь с европейскими именами: Гомер, Шекспир, Сервантес, Гёте, Байрон… Этот “европоцентризм” закономерен: он идёт от сложившейся традиции школьных и вузовских программ. Ни одно имя восточного классика не упомянуто в стандартах по литературе даже профильного уровня, даже курсивом — для необязательного чтения!
Между тем ещё Н.Карамзин утверждал, что “творческий дух обитает не в одной Европе; он есть гражданин вселенной”.
“Россия по самому своему географическому положению могла бы присвоить себе все сокровища ума Европы и Азии — Фирдоуси, Гафис, Саади, Джами ждут русских читателей”, — писал В.Кюхельбекер1. К сожалению, ждут до сих пор…
На наш взгляд, хотя бы беглое знакомство с творчеством Фирдоуси и Саади, Омара Хайяма и Хафиза, некоторых других восточных поэтов, так же как с искусством Китая и Японии, должно стать одним из критериев уровня общей культуры современного человека.
Больше того. В силу многих причин русская литература на протяжении веков развивалась в тесном взаимодействии с географически близкими культурами и литературами восточных — мусульманских — народов, входивших в состав Российской империи, и взаимодействие это было весьма плодотворным, оно обогащало русскую литературу как тематически, так и художественно. Наше знание и понимание русской литературы — творчества Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Фета, Бунина, Есенина и многих, многих других — могло бы быть более объёмным и глубоким, если бы мы обратили внимание на то, какое место в их художественном мире занимал Восток. И тем более — если бы мы ближе познакомились с самой этой инонациональной культурой, так не похожей на привычную европейскую, развивавшейся по своим, отличным от известных нам художественных законов.
Разумеется, содержание современного образования и так перенасыщено, и речь не может идти о подробном изучении творчества того или иного зарубежного — восточного — автора в рамках двух-трёх часов, отведённых на литературу в базисном учебном плане. Мы хотим обозначить некоторые возможности, которые позволят ввести этот дополнительный материал в процесс повседневной — как учебной, так и внеучебной — работы, найти те аспекты и моменты, когда интерес к восточной литературе и — шире — к культуре может возникнуть у учащихся “изнутри”, спонтанно, при изучении программного материала, при внимательном прочтении того или иного произведения русского классика.
Прежде всего, это может быть столь востребованная сегодня проектная деятельность. Темой проекта может стать любое, даже беглое упоминание имени, образа, мотива, связанных с культурой и литературой Востока, при изучении той или иной темы программы.
“Иных уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал” — эта строка из «Евгения Онегина» стала уже крылатым выражением. А кто такой Сади (точнее — Саади)? Когда он жил, где и по какому поводу он это сказал?
Есть у Пушкина стихотворение «Из Гафиза» — и снова тот же вопрос: кто это — Гафиз (в современной транскрипции — Хафиз), чем привлёк он внимание великого русского поэта?
“Слог восточный был для меня образцом…” — пишет Пушкин своему другу П.Вяземскому о работе над поэмой «Бахчисарайский фонтан»2. Наверное, небезынтересно выяснить, что это за особый “слог восточный”, если он мог стать “образцом” для Пушкина, если образы, традиционные для этого “слога”, нередко встречаются как у самого поэта, так и у многих его современников и последователей. Кстати, самостоятельным заданием может стать даже просто поиск такого рода образов (“соловей и роза”, “мотылёк и свеча” и т.п.) в поэтических произведениях Пушкина и Лермонтова, Фета и Есенина и многих других русских поэтов разных эпох.
“Быть может, небеса Востока меня с ученьем их пророка невольно сблизили…” — читаем в известном стихотворении Лермонтова «Валерик» (обязательном для изучения). Рождённый этой строкой интерес к “ученью их пророка”, то есть к мусульманской религии, к Корану, может не только расширить культурную компетенцию учащихся, но и стать одной из ступенек формирования толерантности, терпимости к иным религиозным воззрениям.
Кладезем для исследовательского поиска могут стать «Персидские мотивы» Есенина, изобилующие именами, мотивами, образами, связанными с восточной классической поэзией. “Спой мне песню, моя дорогая, ту, которую пел Хаям”, “Шёпот ли, шорох иль шелест — нежность, как песни Саади”, “Голубая родина Фирдуси”… А какие песни пели Омар Хайям и Саади? Почему они так заворожили русского поэта? Кто такой Фирдуси (сегодня мы говорим — Фирдоуси), волшебная родина которого своей “песнею соловьиной” затмила на какое-то время для Есенина родную “волнистую рожь при луне”? Наверняка найдутся любознательные старшеклассники, которые захотят найти ответы на все эти вопросы.
Кроме проектной — исследовательской или поисковой, большей частью внеучебной — деятельности, работа в том же направлении может вестись и непосредственно на уроках литературы.
Так, обратившись в 7-м классе к теме «Героический эпос в мировой культуре», можно хотя бы упомянуть не только о «Калевале» (как рекомендует документ Минобрнауки «Примерная программа основного общего образования по литературе»), но и о таком великом произведении, как «Шахнаме» персидского поэта X–XI веков Фирдоуси. А заодно — познакомить, хотя бы в нескольких словах, с биографией этого “Гомера Востока”, с легендами, связанными с его именем3.
«Шахнаме» — это героический эпос, по своему объёму (120 000 строк) в несколько раз превосходящий «Илиаду» и «Одиссею», вместе взятые. Фирдоуси писал её тридцать лет! По преданию, правитель Ирана, при котором Фирдоуси завершал свою эпопею, обещал заплатить поэту по золотому динару (денежная единица в древней Персии) за каждое двустишие (бейт). Но, увидев колоссальный объём творения, не выполнил своего обещания. Обиженный поэт тут же написал острую «Сатиру на султана Махмуда», после чего вынужден был скрываться от гнева правителя и умер в безвестности и нищете. (Этот почти сказочный сюжет обыграл в стихотворении «Приданое» Д.Кедрин.)
Само название — «Шахнаме» (в переводе «Книга царей») — говорит о том, что задумывалось произведение как гимн правителям своего времени — шахам Ирана. На самом деле это описание многовековой истории древнего Иранского царства, описание, в котором реальные имена и исторические события более позднего времени смешались с легендами и мифами далёкой древности. И хотя у эпопеи есть конкретный автор, на самом деле она вобрала в себя множество “бродячих” фольклорных сюжетов разных народов (персов, тюрков, древних греков) — часть из них хорошо знакома детям по сказкам и былинам. Например, известный мотив убийства отцом своего неузнанного сына, встречающийся как в фольклоре разных народов (от кельтского эпоса до русской былины), так и в художественных произведениях, составляет основу «Сказания о Рустаме и Сохрабе» — наиболее известной части «Шахнаме».
Можно познакомить детей с этим сказанием в современном переводе В.Державина, а в классах с углублённым изучением литературы предложить сравнить этот перевод с переводом В.А. Жуковского. Далеко не все знают, что этот поэт, заложивший основы русского художественного перевода и известный как переводчик немецкой и английской поэзии, в конце жизни обратился к восточному эпосу.
Наиболее известное сегодня восточное имя — Омар Хайям. Его философские и афористичные, глубокие и остроумные четверостишия с своеобразной, всегда одинаковой рифмовкой ААБА (этот жанр называется рубаи) стали настолько популярны, что перекочевали из поэтических сборников в праздничные тосты и открытки.
Тем интереснее будет узнать, что в своё время (XI–XII века) этот великий восточный поэт-философ был славен вовсе не своими рубаи, что стихотворство было всего лишь “хобби” для знаменитого учёного! “Царь философов Востока и Запада”, “Учёнейший муж века” — так называли его современники. Благодаря тому что Омар Хайям был действительно профессиональным астрономом и умело составил свой звёздный гороскоп, мы точно знаем дату его рождения (единственного из древних поэтов!) — 18 мая 1048 года. По косвенным свидетельствам (сам научный трактат Хайяма «Проблемы арифметики» не сохранился), именно он первый вывел формулу, известную как бином Ньютона.
Г.Гулиа в своей книге «Сказание об Омаре Хайяме» приводит легенду о том, как молодой поэт приехал к великому Омару Хайяму учиться мудрости и поэтическому мастерству, но увидел перед собой астронома и математика. На вопрос юноши: “Тот ли ты поэт, которого я ищу?” — Омар Хайям ответил: “Поэта судит только время… Только оно присваивает ему это великое имя”.
Время свой суд свершило, и сегодня всем известно великое имя поэта Омара Хайяма, его глубокие философские стихи.
* * *
Приход наш и уход загадочны — их цели
Все мудрецы земли осмыслить не сумели.
Где круга этого начало? Где конец?
Откуда мы пришли, куда уйдём отселе?
* * *
В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши, мудрый, заткни, рот надёжно зашей,
Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай
О сохранности глаз, языка и ушей.
* * *
Я в мечеть не за праведным словом пришёл,
Не стремясь приобщиться к основам пришёл,
В прошлый раз утащил я молитвенный коврик,
Он истёрся до дыр — я за новым пришёл.
* * *
Лучше с милой красавицей быть и с вином,
Чем молитвой себя изнурять и постом,
Если правда, что в ад отправляют влюблённых,
Что мне делать в раю — безнадёжно пустом!
Существует множество переводов рубаи Хайяма на русский язык. Одним из интересных исследовательских заданий может стать сопоставительный анализ разных переводов одного и того же стихотворения: такой анализ позволит понять всю глубину и многозначность творчества Хайяма и всей восточной поэзии.
Вот один из возможных примеров такого сопоставления.
Подстрочный (то есть дословный) перевод
Мы — куколки, а небо — кукольник
(Это истинно, а не иносказательно).
Мы поиграем на ковре бытия
И попадём снова в сундук небытия друг за другом.
Перевод Владимира Державина
Кто мы? Куклы на нитках, а кукольник наш — небосвод.
Он в большом балагане свое представленье ведёт.
Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберёт.
Перевод Николая Стрижкова
Будет прав, кто театром наш мир назовёт,
Все мы — куклы; а кукольник — сам небосвод.
На ковре бытия он нам даст порезвиться
И в сундук одного за другим уберёт.
Перевод Георгия Плисецкого
Мы — послушные куклы в руках у Творца!
Это сказано мною не ради словца.
Нас по сцене Всевышний на ниточках водит
И пихает в сундук, доведя до конца.
Казалось бы, все переводчики достаточно точно передали смысл оригинала. Но каждый из них привнёс в свой перевод частицу собственного восприятия философии жизни. И если Н.Стрижков сохранил не только замечательную метафору “ковёр бытия”, но и само лёгкое, “детское” восприятие жизни и смерти (“он нам даст порезвиться”), то В.Державин и Г.Плисецкий усилили трагическое звучание четверостишия, определив мир живых как театральную “сцену” (Г.Плисецкий), даже — ещё жёстче — как “большой балаган” (В.Державин), где всё зависит лишь от воли Творца-Режиссёра. Больше того, эпитет Г.Плисецкого “послушные куклы в руках у Творца” поворачивает эту философскую тему бренности земной жизни ещё одной стороной и позволяет отвлечься от премудростей восточной поэзии и поговорить со старшеклассниками о пределах человеческой свободы и несвободы…
Среди гениев Востока, которые “ждут русских читателей”, В.Кюхельбекер назвал Саади. Неоднократно упоминал это имя и Пушкин. Этот персидский классик был чрезвычайно популярен в Европе в начале XIX века: переводы его лирических стихотворений, а ещё чаще — притч и басен, воплощавших в себе всю мудрость средневекового Востока, появлялись в журналах «Московский телеграф» и «Современник», «Сын отечества» и «Галатея», во многих других печатных изданиях. До сих пор не устарела его гуманистическая философия, воплощённая в таких лирических строках:
Всё племя Адамово — тело одно,
Из праха единого сотворено.
Коль тела одна только ранена часть,
То телу всему в трепетание впасть.
Над горем людским ты не плакал вовек, —
Так скажут ли люди, что ты человек?
(Перевод К.Липскерова)
Саади родился в Ширазе в начале XIII века и прожил долгую (около девяноста лет!), полную событий и приключений жизнь. В молодости он выбрал судьбу дервиша (по-персидски бедняк, нищий) — мусульманского монаха-проповедника. Он постигал законы жизни в странствиях по всему свету — от Индии до Северной Африки, побывал в плену у крестоносцев, познакомился с культурой и нравами разных народов. Лишь через двадцать лет вернулся он в родной Шираз и остаток жизни посвятил художественному творчеству, воплощая в своих произведениях обретённую за много лет мудрость.
Наиболее знаменитые произведения Саади — «Гулистан» («Сад роз») и «Бустан» («Плодовый сад»). Сами названия их символичны: это книги жизни — её весны и осени, юности и зрелости, молодого цветения и осеннего подведения итогов4. Эти книги — как бы средоточие обретённого к старости жизненного опыта. Они назидательны, но не скучны, так как мудрые советы выражены в форме притч, басен, остроумных коротких рассказов с занимательными сюжетами; многие из них с интересом читаются и сегодня и вполне могут быть предложены школьникам для обсуждения каких-либо нравственных проблем.
Вот, например, новелла «О Лейли и Маджнуне».
Одному из арабских царей рассказали историю Лейли и Маджнуна, поведали о безумии его, о том, как при всех своих совершенствах и красноречии ушёл он в пустыню и выпустил из рук поводья воли. Повелел царь, чтобы привели Маджнуна, и начал бранить его: “Почему, отказавшись от чести быть человеком, стал ты жить, как животное, и забыл человеческий образ жизни?” Застонал Маджнун и сказал:
Меня за страстную любовь друзья корили, как могли,
Они простили бы меня, когда б увидели Лейли.
Захотелось царю посмотреть на красоту Лейли, чтобы проверить истинность его слов и узнать, каков же облик той, которая вызывает такое смятение. И повелел он, и стали искать её, и ездили по арабским племенам, нашли и привезли её к царю во дворец. Взглянул на неё царь и увидел смуглую девушку слабого телосложения. Ничтожной показалась она ему, потому что последняя из рабынь его гарема превосходила её красотой и прелестью. Понял это Маджнун и молвил: “О царь, надо глядеть на красу Лейли очами Маджнуна, и тогда её созерцание до глубины потрясёт твою душу” (перевод И.Брагинского).
Познакомив старшеклассников с этой новеллой, можно поговорить не только о высоком смысле настоящей любви — столь актуальной для этого возраста теме, — но и о самом сюжете. Лейли и Меджнун — это восточные Ромео и Джульетта: легенда о двух влюблённых из враждующих племён широко известна и на Востоке, она лежит в основе сюжетных линий в поэмах Низами, Джами, Навои и многих других восточных классиков.
Говоря на уроках литературы и мировой художественной культуры об эпохе Возрождения, мы опять-таки имеем в виду Возрождение европейское. Однако учёные давно уже установили, что культура всего человечества развивается по единым законам и что на Востоке было своё Возрождение (см. работы В.Жирмунского, Н.Конрада и др.). Вольнолюбивый дух этой эпохи, “крамольную” для своего времени идею величия и свободы человеческой личности ярче других выразил ещё один персидский классик — великий лирик ХIV века Хафиз.
Это о нём сложена знаменитая легенда, отразившая извечную коллизию “поэт и царь”, “художник и властитель”. В одной из газелей Хафиза (газель — особый жанр персидской поэзии) есть такие строки:
Ради родинки смуглой одной, одного благосклонного взгляда
Я отдам Самарканд с Бухарой и в придачу — богатства Багдада!
По преданию, великий завоеватель Тамерлан (Тимур), услышав однажды эти строки, разгневался и повелел привести к себе поэта. “Я завоевал полмира своим блистающим мечом, я разрушил тысячи селений и областей, чтобы украсить Самарканд и Бухару, жемчужины моего царства, а ты, ничтожный, готов их продать за родинку какой-то ширазской тюрчанки!” Нищий поэт поклонился властителю и, указав на своё рубище, ответил: “О повелитель мира! Взгляни, до чего меня довела моя расточительность!” Тимур оценил остроумие Хафиза и сохранил ему жизнь.
“Хафиз” в переводе с арабского означает “читающий наизусть Коран”. Эта почтенная профессия существует и сегодня. Какова же должна была быть популярность у поэта, настоящее имя которого было Шамсиддин Мухаммад, чтобы название его профессии стало его псевдонимом, а затем превратилось в синоним самого слова “поэт”!
Чем же заслужил он такую популярность? Чем “завоевал” он известность, “откликнувшись” и в творчестве русских поэтов, от Пушкина до Есенина?
Достойный наследник Омара Хайяма, он воплощал в поэтических строках бунтарские идеи равноправия человека и Бога, воспевал земные страсти и живую красоту.
Эй, проповедник, прочь поди! Мне надоел твой нудный крик.
Я сердце потерял в пути. А ты что потерял, старик?
Среди всего, что сотворил из ничего Творец миров,
Мгновенье есть; в чём суть его — никто доселе не постиг.
Все наставленья мудрецов — лишь ветер у меня в ушах,
Пока томят, влекут меня уста, как сахарный тростник…
Можно говорить о лирической наполненности поэзии Хафиза, о яркости и неповторимости его образов, о музыкальности, напевности его стиха — газели Хафиза исполнялись певцами и потому были известны даже неграмотным, тем, кто не мог их прочитать. Не случайно с такой любовью и с таким мастерством переводил их А.Фет, чьи оригинальные стихи, как известно, отличаются особой, неповторимой мелодичностью. Мало кто знает, что Фет любил и знал восточную классику. Он перевёл на русский язык целый цикл лирических стихотворений Хафиза, и перевёл настолько точно, проникнув в образную специфику, в национальную неповторимость поэтики, что один из его переводов до сих пор печатается не только в числе его собственных стихов, но и в сборниках произведений самого Хафиза!
В царство розы и вина — приди!
В эту рощу, в царство сна — приди!Утиши ты песнь тоски моей:
Камням эта песнь слышна! — Приди!
Кротко слёз моих уйми ручей,
Ими грудь моя полна, — приди!Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна! — Приди!Чтоб любовь дотла моих костей
Не сожгла — она сильна! — Приди!
Но дождись, чтоб вечер стал темней!
Но тихонько и одна — приди!
(Перевод А.Фета)5
«Фет и Хафиз» — вот ещё одна тема, еще одна возможность организовать исследовательскую работу школьников, заинтересовать их неведомым миром неповторимого “восточного слога”.
Мы не стремились в одной статье дать исчерпывающую информацию по заявленной теме. Это скорее “информация к размышлению”. И если те небольшие экскурсы в историю восточной поэзии в её взаимодействии с русским художественным словом дадут кому-то толчок, творческий импульс к дальнейшей работе в этом направлении, автор данной статьи будет считать свою цель достигнутой.
Примечания
1 О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие // Мнемозина. 1824. Ч. 2. С. 42.
2 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л., 1978. Т. 10. С. 107.
3 Прекрасный материал о биографиях и творчестве знаменитых восточных поэтов можно найти в книге: Брагинский И. От Рудаки до Джами. М.: Художественная литература, 1978.
4 О линиях связи с этой образной символикой Саади творчества А.С. Пушкина см.: Каганович С.Л. Обучение анализу поэтического текста. Методическое пособие для учителей-словесников. М.: Русское слово, 2006. С. 14–16.
5 Сопоставление этого перевода А.Фета с его оригинальным стихотворением «Шёпот, робкое дыханье…» см.: Каганович С.Л. Обучение анализу поэтического текста. С. 74–75.