Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №12/2007

Читальный зал

Книжная полка

Б.Ф. Егоров. РОССИЙСКИЕ УТОПИИ: Исторический путеводитель. СПб.: Искусство-СПб., 2007. 416 с. Б.Ф. Егоров.
РОССИЙСКИЕ УТОПИИ:
Исторический
путеводитель.

СПб.: Искусство-СПб.,
2007. 416 с.

Оказывается, историю идейных исканий русского общества можно представить как историю складывания литературных утопий. Вполне убедительно и даже увлекательно представить. Это и сделано в новой книге известного литературоведа Б.Ф. Егорова.

Первым русским утопистом Борис Фёдорович называет жившего в XVI века московского протопопа Ермолая-Еразма, написавшего известную «Повесть о Петре и Февронии Муромских», воспринимаемую как гимн любви и праведной семейной жизни. Но это только поверхностный смысл произведения, другим, более глубоким смыслом в «Повести», представляется Егорову апофеоз ума и сноровки Февронии, пронизывающий весь рассказ.

Уделяет он внимание и учению современника Ермолая Федосия Косого. Предшественник русских старообрядцев и современник европейской реформации, он был первым утопистом-практиком на Руси. Холоп одного из приближённых Ивана Грозного, он рано выучился читать и очень болезненно воспринимал своё социальное положение. Постепенно вокруг него образовался круг единомышленников, с которыми он бежал из Москвы в Белозеро, где активно пропагандировал свои идеи. Он отрицал частную собственность. Выступал за равенство людей и главенство общины. Всячески порицал современную ему церковь, осуждал иконы и церковное стяжательство. При этом идеалом считал простую молельню евангельских времён, где все верующие собираются для общей молитвы. Правительство и официальные церковные власти были крайне недовольны его деятельностью, и в 1554 году его община в Белозере была разгромлена, а сам он был вынужден бежать в пределы Речи Посполитой.

Егоров уделяет много внимания эволюции народных утопических легенд о праведных землях. Исток этой утопии он видит в бурных событиях XVI–XVII веков, когда стремительный рост территории страны привёл к появлению легенд о существовании далеко на востоке сказочно богатых земель.

Подробно останавливается учёный на утопической традиции в XVIII веке. Здесь находится место и Петру I, и Екатерине II. Великие преобразовательные замыслы первого из них автор книги рассматривает тоже как утопию: “Утопична была структурная составляющая плана: не меняя жёсткую, деспотическую социальную иерархию, создать процветающую во всех смыслах державу…” Не менее утопичным был и временной интервал: Петру хотелось всё сделать моментально, “здесь и сейчас”. Идеи “философа на троне” тоже интерпретируются автором как одна глобальная утопия, будь то планы по ограничению крепостного права или же далеко идущие намерения на международной арене по присоединению к России части Турецкой империи. В итоге относительно планов Екатерины II он и вовсе высказывает предположение, что все её преобразовательные планы были задуманы “как идеальная утопия” — пропагандистская уловка для Запада, а “осуществлять их она и не собиралась” (“лицемерная утопия”, по определению Б.Ф. Егорова).

В утопическую традицию столетия органично вписывается и А.П. Сумароков, мечтавший о разумном и справедливом монархе, который живёт и действует по законам разума и чести, и противопоставлявший ему правителя-тирана — игрушки страстей и подлых замыслов. Находится место и идеям русских масонов, таких как Н.И. Новиков и И.П. Елагин.

Рассказ об утопиях XIX века начинается с описания двух государственных утопий времён Александра I. Речь идёт о планах М.М. Сперанского относительно коренного переустройства системы управления в Российской империи и о созданной А.А. Аракчеевым системе военных поселений. Предполагалось посадить солдат на землю и при этом заставить их сочетать военную службу с крестьянским трудом. Затеянная первоначально как попытка воплощения утопии (экономия государственного бюджета и облегчение народу тягот рекрутской повинности), организация военных поселений превратилась со временем в свою противоположность, гениально сформулированную нашим современником: хотели как лучше, а получилось как всегда.

В XIX столетии рождаются самые разные проекты переустройства окружающей действительности. Так, в России появляется первая техническая утопия В.Н. Каразина, автора множества социально-экономических, научных и технических проектов. Наиболее оригинален, по мнению Б.Ф. Егорова, был его “метеорологический” проект, занятие прогнозами и регулированием погоды Каразин считал делом государственной важности.

В царствование императора Александра I начинают появляться сочинения-прогнозы о будущем. Разброс прожектов впечатляет: от гламурного мира Фаддея Булгарина, где в XIX столетии мебель делают из серебра, дома покрывают лаком, а дворников одевают в парчу, до творчества Владимира Одоевского, считавшего, что для наступления гармонии в будущем необходимо чтобы Солнце и Земля образовали одну планету.

Не оставлено вниманием и литературное творчество утопистов второй половины XIX и начала XX века. Здесь, кроме всем известного Четвёртого сна Веры Павловны, можно прочитать про очень непродолжительный период утопического мистицизма в творчестве И.С. Тургенева, про социально-политические утопии Н.А. Добролюбова. Прослеживается и эволюция М.Е. Салтыкова-Щедрина от идей утопического социализма к ярким антиутопиям, предупреждающим “об опасных исторических тенденциях”. Отдаётся должное одному из соратников Ленина по большевистской партии — Богданову, который в свободное от революционной работы время сочинял романы о колонизации других планет Солнечной системы.

В итоге перед читателем развёрнута поучительная картина развития утопического сознания в России, которое хотя и подёрнулось плёнкой ядовитого скепсиса по отношению к нынешним посткоммунистам у власти, но и под этой плёнкой живёхонько. Таков уж склад наших соотечественников: унынию не предаваться! Потому как грех. Смертный.

Максим БАТШЕВ
Рейтинг@Mail.ru