Трибуна

Татьяна АЛЕКСЕЕВА

---

Татьяна Васильевна Алексеева — учитель, методист по русскому языку и литературе НМЦ Красногвардейского района Санкт-Петербурга.

Внутренняя свобода как “производственная необходимость”для словесника

Эта статья продиктована потребностью “отойти на шаг в сторону” и осмыслить то, что происходит с нами, учителями, и со школьным предметом “литература”.

То, что уровень преподавания литературы падает, — печально, но факт.

То, что ученики в массе своей не читают, — тоже факт.

То, что общий культурный уровень катастрофически низок, — общепризнанно.

То, что мы, учителя, становимся порой участниками забавного (или не забавного) фарса, — тоже факт.

В качестве подтверждения последней мысли приведу награждение лучших учителей премией в размере 100 000 рублей в рамках Приоритетного национального проекта «Образование». Ты только тогда учитель “лучший”, “достойный”, когда сумел правильно оформить папку бумаг. А если неправильно — ну, например, наименование учреждения написал не полностью, не так, как в уставе учреждения, — ты учитель “недостойный”. И неважно, какие у тебя уроки, — главное, как ты оформил бумаги!

Как правило, словесники в школе — самые исполнительные, самые переживающие за детей, самые преданные своему делу учителя. Почему? Потому что ежегодно (ежедневно!) проходят испытание на любовь к предмету и на прочность характера: неподъёмные тетради, непомерная по затратам времени и сил подготовка — и это при скромной оплате труда и негативном психологическом прессинге общественного мнения.

И словесник меняется. Он лишается внутренней свободы, становится всё более робким и всё более исполнительным. Его всё легче “строить”: конкурс сочинений тот, конкурс сочинений этот, мероприятие то, мероприятие это, снимем уроки, затопчем робкий голосок совести и напишем в журнале “что положено”… Всё — некогда: и правда ведь, жизнь летит с такой скоростью, ни на что времени нет… Некогда в театр сходить, некогда книжки читать, да что там: нет времени прочитать даже вступительную статью к билетам, опубликованным в «Вестнике образования». Учителя порой не знают, что билетов может быть не 25, а 20, что не обязательно три вопроса в билете, а может быть два, и что 25% содержания вопросов можно изменить, подстраиваясь под свой класс … Не знают? А может, просто не хотят что-то менять? Это сложно, ответственно… Мы уже в таком состоянии постоянной загнанности, что похожи на обезьянку из анекдота: “думать некогда, трясти надо”.

Учитель сейчас боится. Страшится наказания за то, в чём — не виновен. Ведь непосильная ставится перед ним задача — ответственность за высокий уровень знания литературы и теми детьми, которые её знать не хотят. (К сожалению, нельзя не отметить, что появилась и другая “педагогическая” позиция — полной безответственности за своё дело: “будьте нам благодарны уже за то, что в таких условиях мы входим в класс”.)

Но при этом лучшим словесникам свойственно отчаянное и горькое сознание, что они — последний оплот культуры. “Если дети не прочитают сейчас, то не прочитают никогда!” (А ведь точно: не прочитают!) Словесникам свойственно сознание своей незаметной, но по-настоящему героической жертвенности — и это в эпоху, когда полстраны таращится на экран, где “последний герой” красиво, мужественно жуёт каких-то там тараканов или гусениц…

Сейчас нам всем надо остановиться в своём беге и осмыслить себя в этом мире (имея в виду профессию, личность, свой предмет), осмыслить спокойно, взвешенно, без излишних эмоций.

Прежде всего — об учителе. На качество преподавания очень влияют интеллектуальный уровень и профессиональная подготовка учителя. Именно от них зависит внутренняя свобода предметника, умение на уроке создавать своё, а не слепо следовать чужому. Даже в пределах обучения на базовом уровне учитель всё равно должен создавать, а не копировать. (Речь идёт, конечно, не о волюнтаризме и ни в коем случае — об учительском произволе.) И здесь — “учиться, учиться и учиться…” Учитель — это тот, кто всегда учится. Любое обучение, иногда даже удалённое от предмета, — весьма важно. Учительское отношение к жизни похоже, если так можно выразиться, на “пчелиное отношение” к цветам — любой взяток берёт и несёт в улей. Так и учитель — всё окружающее трансформируется в сознании по принципу: нужно это или не нужно детям, могу ли (не сейчас, так после) применить это на уроке.

Учителю литературы как человеку должен быть свойствен особый шарм, особое отношение к жизни. Обязательно — чувство собственного достоинства. Как у Стругацких в «Отягощённых злом»: “У нас есть чувство глубокого удовлетворения, чувство законного негодования, а вот с чувством собственного достоинства у нас давно уже напряжёнка”. Ох и верно: напряжёнка! Но чувство собственного достоинства немыслимо без свободы — свободы временной, свободы финансовой (пушкинская мысль: деньги — это свобода). Всего этого у словесника нет. И всё же главное — это внутренняя свобода, независимость мысли, способность оценить происходящее, отринув привычные шаблоны. И тут мы в плену привычных, устоявшихся взглядов, мы ими защищены, нам страшно взглянуть в лицо жизненным реалиям… Мир изменился, а мы всё те же? Но мы же знаем, что любая преграда на пути живого течения реки будет прорвана. Поэтическая формула “Как мир меняется, и как я сам меняюсь…” — это, в общем-то, закон жизни.

Теперь — об экзаменах. Всё, как известно, начинается с целеполагания. Для многих учащихся конечная цель изучения предмета — успешно сдать экзамен. Значит, на преподавание влияет — или будет влиять — введение Единого государственного экзамена по литературе. Как будет влиять? Приведу один пример.

Март 2007-го, финал конкурса «Учитель года». Уроки в гимназии № 56 Санкт-Петербурга. Перед уроками — действо, которое называется «Самопрезентация». Учитель должен рассказать о своём педагогическом кредо, о предстоящем уроке. Вот перед нами учитель, который прекрасно держится, возвышенно и красиво говорит о том, как в своей школе проводит замечательные мастерские, о предстоящем уроке — мастерской по сказке Оскара Уайльда «Соловей и роза». Вопрос члена жюри Марии Борисовны Багге корректен, тон — сдержан: “А как вы будете готовить своих учеников к экзаменам?” Конкурсантка быстро и уверенно отвечает: “Натаскивать на ЕГЭ я буду на отдельных уроках!”

Вопрос и ответ приведены дословно. И в них, как в капле воды, отражено будущее нашего предмета — в массовом его преподавании.

Так что же — не нужен Единый государственный экзамен по литературе — в силу особой специфики предмета? Грустно глядя в дорогие мне лица коллег¹, скажу: нужен. Несомненно, формы этого экзамена должны совершенствоваться, но то, что ученики, сдавая тот или иной предмет, должны проходить через единообразные испытания, — это правильно. Почему?

Б.Пастернак в «Докторе Живаго» пишет о своём герое Стрельникове: “Он мыслил незаурядно ясно и правильно… А для того чтобы делать добро, его принципиальности недоставало беспринципности сердца, которое не знает общих случаев, а только частные…”

Учитель — профессия массовая, и мы, учителя, — люди очень разные. Есть и крайне принципиальные, и те, которые, пользуясь выражением Пастернака, в избытке обладают “беспринципностью сердца”. К тому же эта “беспринципность сердца” основания имеет тоже самые разные — от природной мягкости характера до любви к изящному в период общенациональных праздников.

Учительская “разность”, возможно, не требует доказательств, но каждый из нас настолько погружён в свой конкретный мир и в свой конкретный опыт, что один пример всё-таки привести нужно. На ЕГЭ по русскому языку ученик гимназии № 405 (учитель В.А. Викторова) получил “два” при годовой оценке “четыре”. Подали на апелляцию — оказалось, недоразумение, техническая ошибка. Подтвердилась оценка учителя — “четвёрка”. Через год подобная ситуация — “два” по ЕГЭ при годовой оценке “четыре” — повторилась в другой школе нашего района. (Номер не называю — честь Павлоградского полка, как мы знаем из «Войны и мира», — дело святое.) Но в этой школе на апелляцию почему-то подавать не стали. И ведь у этого второго учителя годовые оценки были очень высокими — до того, как детишки сдали ЕГЭ…

У того же учителя ответы учащихся на самые простые вопросы по литературе повергают в шок. “Время жизни Есенина?” — “Ну… Семнадцатый век?” — отвечая, смотрит вопросительно. (Оценка за полугодие — “четыре”.) “Есенина?.. Сослали… На Кавказ, конечно…” (Оценка за полугодие — “четыре”.)

Примеры продолжать можно, хотя не стоит. Но если вам это любопытно, учитель этот благополучно преподаёт — там же, снова выпускает “обученных” им учеников и даже попытался подать в текущем учебном году на высшую квалификационную категорию.

Итак, все учителя разные, и одна и та же оценка имеет разную степень объективности. Это тоже непреложный факт. Отсюда — необходимость единой меры для всех. Это и есть ЕГЭ.

Одно из достоинств ЕГЭ по русскому языку, сразу и жёстко перечеркнувшее все возражения против этого экзамена, — возросшее стремление уметь и знать, а не просто иметь нужную оценку. И дети, и родители, которые ещё недавно требовали: “Поставьте!” — теперь требуют: “Научите!” Согласитесь: хоть и грустно, что в подавляющем большинстве случаев за этим требованием стоит не бескорыстная любовь к “млечному призыву” родного языка, а стремление попасть в вуз, но пусть хоть так — в конечном итоге от этого всё равно выигрывают культура и общество, а значит, и все мы.

К этому опыту следует присмотреться, размышляя о ЕГЭ по литературе. Ведь если ЕГЭ по русскому заставляет основательнее изучить законы языка — а язык и сам по себе чудесный воспитатель, то насколько целительным будет внимательное, пристальное обращение ученика к литературным текстам!

“Да, — скажете вы, — но не забудьте словечко натаскивать. Натаскивать на экзамен по литературе — значит убить собственно литературу. Это ведь особый предмет!..”

Да, конечно. Литература — предмет особый. В силу этой “особости” и положение литературы в школе двойственно, и учитель постоянно стоит перед дилеммой. Мы должны “учить полюблять” литературу, увлекать чтением, выводить детей на задушевный разговор — а потом “бестрепетной рукой” выставлять оценки. Разве это не парадокс?

Как школьный предмет, литература, как и другие школьные предметы, должна на финише изучения иметь одинаковый для всех экзамен. Это логично.

Как искусство слова, как особый художественный мир, где вполне может иметь место, допустим, “не люблю Блока, мне ближе Башлачёв”, — литература вне оценивания. Это бесспорно.

И в результате — вывод, синтезирующий сказанное выше: настоящее, “правильное” изучение литературы немыслимо без любви к этому предмету. Можно не любить, скажем, геометрию или русский язык — и знать их на достаточно высоком уровне. Но вот искусство (любой род искусства) на достаточно высоком уровне знают только те, кто к нему тянется душой, — и тут уж никакие преграды им не страшны.

“Насильно мил не будешь” — говорит русская пословица. Это веками выстраданный жизненный опыт, в слове излившийся и устоявшийся. И каждый из нас знает, насколько верна эта мысль. Да, верна, но — как мы думаем — не по отношению к литературе. Люби, люби, люби… Не хочешь? Вот тебе! Теперь — люби!..

Каков же выход? Думаю, что нам, словесникам, стоит раскрепоститься внутренне и перестать ощущать себя всемогущими богами, от которых только и зависит будущее. Освободиться от навязанной веками традиции сознания просветительского долга интеллигенции перед народом. Освободиться от нелепой миссии насильного вколачивания понятия о прекрасном в неподатливое и сопротивляющееся сознание массы.

Освободиться для тех, кому мы нужны, кто хочет общения с литературой. “Сохрани свой костёр, и другие придут обогреться…” Нам надо вспомнить и о парадоксальности человеческого сознания, о том, что “запретный плод сладок”. О том, что дорогая нашему сердцу литература — и сама по себе сильна, и не она при нас, а мы — при ней.

Мы-то ведь знаем, что предмет наш не просто интересный — он дивный. Убрать пугало экзамена и заниматься литературой так, чтобы это была отдушина, чистый родник для ребячьих душ. Строить уроки так, чтобы было интересно (что вовсе не просто). Но главное — чтобы хотелось читать потом…

Нам, словесникам, хватит всеобщего ЕГЭ по русскому языку. Два таких экзамена нам не потянуть — надорвёмся. Литература в школе должна изучаться всеми, но экзамен по литературе должен быть — по выбору. По выбору ученика, литературу любящего и потому знающего. По выбору ученика, литературу знать желающего — пусть даже по сугубо прагматичным соображениям (для поступления в вуз). Такого ученика, с которым выйти на любой экзамен — не страх для учителя, а только труд и преодоление трудностей.

Примечание

¹ Автору этих строк хорошо известна и вполне понятна позиция категорического неприятия большинством лучших учителей Санкт-Петербурга самой идеи ЕГЭ по литературе. Всероссийская конференция, организованная Ассоциацией гимназий Санкт-Петербурга (28–30 марта 2007 года), показала, что не только в нашем городе, но и во многих городах России отношение к ЕГЭ по литературе — резко отрицательное.