День дурака: на пути к профессиональному празднику

Помню случай из университетской жизни. Первое апреля. Начинается очередная пара. В аудиторию заходит преподавательница, подозрительно оглядывает нас и осторожно садится за стол. Видя, что никаких первоапрельских шуточек мы с ней не разыгрываем, облегчённо рассказывает, что, пока поднималась в лифте, слышала разговор двух студентов: “Сейчас вот войдём и скажем своему преподу: «Поздравляем вас с профессиональным праздником — Днём дурака!»”

Этот случай пришёл мне на память, когда я стал знакомиться с материалами ЕГЭ по литературе 2007 года. Как известно, и Госдума, и Совет Федерации одобрили закон о введении ЕГЭ с 2009 года, подписал его и президент. Пытаясь разглядеть в нынешних КИМах конфигурацию будущего экзамена по литературе, я понял, что скоро День дурака действительно станет профессиональным праздником учителя. По крайней мере, учителя-словесника. Потому как иного титула он заслуживать не будет. И позаботятся об этом всё те же авторы КИМов: вся их деятельность направлена на то, чтобы выпотрошить живой “организм” литературы и, набив его опилками, явить выпускнику мёртвое чучело. Причём явить как бы от имени учителя литературы (сами-то они останутся для ученика безымянными). Глядя в оловянные глазки-пуговки этого чучела, криво пришитые неумелыми литературными таксидермистами, наши ученики будут сто раз правы, отказавшись читать, изучать, любить “эту вашу литературу”.

Можете убедиться в этом сами, например купив изданное в «Просвещении» пособие кандидата педагогических наук Е.А. Самойловой «ЕГЭ-2007. Литература. Тренировочные задания». В аннотации к книге сказано, что это “разработчик экзаменационных заданий ЕГЭ”; всезнающий Интернет добавит, что Е.А. Самойлова “ведущий специалист, принимающий непосредственное участие в разработке КИМов”. Запомним это: перед нами “ведущий специалист” (правда, не сказано чего), человек ответственный, взявшийся вести. Вместе с ним в пособии стоят имена заместителя начальника Управления контроля качества образования Федеральной службы по надзору в сфере образования и науки РФ Т.А. Бархатовой (она выступила в роли консультанта), Е.Ю. Мишняевой, И.Е. Федосовой, И.С. Артюховой (они ответственны за выпуск), А.В. Фёдорова (ответственный редактор). “Хотелось бы всех поимённо назвать” ровно затем, чтобы не было сомнения: всё, что мы сейчас в этом издании прочтём, написано не какими-то сторонними и несведущими людьми, а самыми что ни на есть ответственными и компетентными. Их причастность к высшим сферам удостоверена и такими словами: “Книга подготовлена издательством «Просвещение» совместно с Федеральным институтом педагогических измерений и издательством «Эксмо»”.

Чем же одарила эта профессиональная компания литературное образование? И почему именно на эту книгу, а не на, скажем, демоверсию ЕГЭ-2007, размещённую на официальном сайте, направлен наш взор? Да потому, что демоверсия — это стерильный, вылизанный, приглаженный общими усилиями один вариант тестов. Беда же КИМов и всего ЕГЭ заключается в необходимости именно массового, поточного производства заданий. И за этим процессом ни у каких ФИПИ и Рособрнадзоров сил уследить не хватает. Отдельные несуразности есть и в демоверсии (вопрос А14 формулируется, например, так: “К какому жанру отечественной поэзии может быть отнесено стихотворение «Отговорила роща золотая…» (оде, элегии, балладе, посланию)” — почему надо подчеркнуть отечественность этих пришедших к нам из-за рубежа жанров?), однако обсуждать надо не их, а саму идеологию демоверсии как отражение идеологии всего экзамена. Но на такого рода разговоры ответственные люди не идут. Высокие начальники — потому что литература им с их стройно придуманной системой ЕГЭ как ноющий зуб (легче вырвать). А их подчинённые, которым по роду деятельности доверено эту самую литературу курировать, — потому что эта идеология им родная и по-другому они мыслить не умеют. Опять же и зарплату ещё никто не отменял. Книжка же с вариантами заданий показывает весь масштаб бедствия. Тут уже не утаишь, что король голый. И значит, есть возможность громко и честно об этом сказать.

Заглянем в книгу. Первый слой ошибок — явный и грубый, за который надо уважаемым издательствам штрафовать корректоров и редакторов (тем более ответственных). Вот несколько примеров. Стихотворение Тютчева «Есть в светлости осенних вечеров» (с. 40) на следующей странице называется уже так: «Ещё земли печален вид». Одна и та же фраза о Державине (“Главное отличительное его свойство есть народность, состоящая не в подборе мужицких слов или насильственной подделке под лад песен и сказок, но в сгибе ума русского, в русском образе взгляда на вещи”) приписывается в пособии то Пушкину (с. 71), то Белинскому (с. 81). Стихотворение «Как часто, пёстрою толпою окружён…» названо «1 января» (с. 60); достаточно открыть любое издание Лермонтова, чтобы увидеть, что это не название, а дата, предпосланная тексту (справа, курсивом). И.А. Бунина авторы пособия называют С.А. Бунин (с. 90). В стихотворении Маяковского «Послушайте!» (с. 22) более двух десятков (!) отступлений от текста, приведённого в Полном собрании сочинений. На следующей же странице в цитате из этого стихотворения переврано число существительного “жемчужина”, а в ответе на один из вопросов приведена такая “цитата” из текста: “натруженная рука”. Слова “натруженный” в стихотворении нет (есть “жилистая рука”), но автору задания оно очень нужно, поскольку без него рушится вся идея этого задания: “Из текста стихотворения выпишите словосочетание, при помощи которого В.В. Маяковскому удаётся создать образ бога-труженика, «работяги»”.

Всех ляпов подобного рода перечислять не будем (см. выше про зарплату), однако и приведённых достаточно, чтобы понять: перед нами небрежно, “на коленке” сделанная книжка. И имена, и должности людей, пёкшихся о её производстве, лишь подтверждают: халтура нынче в нашем государстве повсеместна. Тут самое время сказать о втором, гораздо более существенном слое ошибок: содержательных, концептуальных. Взять того же Маяковского: у него нет образа бога-труженика. Предложенное задание — враньё, произносящееся с невозмутимым видом знатока. В условиях, когда возразить на него нельзя (нет в бланке ЕГЭ такой строчки). Таких заданий в книге — множество.

Вот вранье в формулировках — так сказать, на первых подступах к вопросу. “Данный эпизод (разговор Маши Мироновой и Екатерины. — С.В.) становится в определении судьбы Гринёва: 1) завязкой, 2) кульминацией, 3) лирическим отступлением, 4) развязкой” (с. 10). В ответах предложены названия элементов сюжета (плюс внесюжетный элемент), а не судьбы или определения судьбы.

“Особенностью поэтики В.В. Маяковского является: 1) безысходность мироощущения, 2) публицистическая направленность, 3) фольклорная напевность стиха, 4) утончённый психологизм” (с. 23). Особенностью поэтики можно с натяжкой назвать лишь пункт 3; безысходность мироощущения бывает чья-то, у кого-то — героя, автора; словосочетание публицистическая направленность требует обязательного дополнения в родительном падеже. Кроме того, в задании не определён сам термин поэтика, однозначного толкования которого нет в литературоведении.

“Стихотворению А.А. Ахматовой присущи черты жанра: 1) послания, 2) исповеди, 3) баллады, 4) элегии” (с. 13). О жанре исповеди вы тщетно будете искать информацию в Литературном энциклопедическом словаре, между тем именно ответ 2 является верным, с точки зрения автора вопроса.

На странице 82 видим такое задание: “Как называется одна из форм иносказания, условно передающая отвлечённое понятие «мир» посредством конкретного образа «возлюбленной тишины» в стихотворении Ломоносова?” Но согласитесь, что и мир, и тишина — одинаково отвлечённые понятия и что аллегория в оде Ломоносова проявляется в том, как, в каком образе представлена именно эта самая тишина. Не повезло Ломоносову и в следующем задании на той же странице: “Как в литературоведении называют образные определения предмета или явления, которыми М.В. Ломоносов характеризует мир: «возлюбленная тишина», «ты полезна и красна»?” В последнем примере прилагательные не являются определениями, это сказуемые.

С удивительным постоянством в пособиях Е.А. Самойловой — не только в этом — встречается невиданный в науке термин “единоначаЛие” (см., например, с. 92) вместо “единоначаТие” (анафора). Что это: воздействие чиновничьего лексикона или элементарное незнание?

На с. 89 в задании В1 предлагается заметить, что в «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» “традиционные летописные образы становятся сатирическим воплощением пороков административно-бюрократической системы государства”. Беда только, что “традиционные летописные образы” мы встретим совсем в другой книге Щедрина — «Истории одного города».

Достаточно? Тогда перейдём к вранью, эшелонированному глубже, — вранью в ответах. “Укажите, как в литературоведении называется сочетание стихотворных строк, скреплённых общей рифмовкой и интонацией” — и дальше идёт реплика Лизы из «Горя от ума», начинающаяся со слов: “Ах! Амур проклятый!” (с. 21). Ответ — строфа. Когда комедия Грибоедова успела превратиться в строфическое произведение — спросите у авторов пособия. По соседству видим такое задание: “В бланк ответа впишите название предмета, ставшего в этой сцене символом близящегося момента «срывания всяческих масок»”. Догадались? Нет? Вас сбила с толку фраза Ленина о Толстом? А авторы знают: это часы. Такая вот свежая литературоведческая находка. Заметьте: нам не предлагается увидеть одно из возможных прочтений (тогда ещё можно было бы счесть это наблюдение за “занимательное литературоведение”), а точно назвать как бы уже бесспорную истину.

Вот это, пожалуй, самое страшное, что нельзя поправить никакими корректорскими и редакторскими усилиями в нынешней версии ЕГЭ по литературе: её авторы свято уверены в том, что литература и литературоведение — это набор раз и навсегда определённых и необсуждаемых истин. Отсюда такая трогательная в своей наивности формулировка вопроса, которая неоднократно встречается в пособии: “Как в литературоведении называют (принято называть) то-то и то-то?” В каком “литературоведении”? Что такое “литературоведение вообще”? Разве это не поле битвы разных систем и взглядов? Разве здесь не царит относительность? Разве не появляются новые понятия и не переоцениваются старые? Этой горячей, живой магме приказано навек застыть и принять одну, чётко определённую форму.

Ещё хуже, что так же приказано поступить и литературе. Когда-то искусство слова, на одном из витков своего развития, пришло к тому, что важнее глубоко и сильно поставленный вопрос, а не ответ на него. Именно на этом витке и родилась наша классика. И вот теперь она разобрана на ответы и ответики, одинаково бессмысленные уже потому, что они выдернуты из системы других (в том числе и противоречащих им) ответов, данных в своё время и самим писателем, и многими поколениями читателей — и всё равно не закрывающих собой вопроса.

Предложенный вариант ЕГЭ не может работать с этой живой тканью литературы. Множественность ответов — для него смерть. Поэтому авторы, назначенные на должность, чувствуя за собой силу доверия, которым их облекли, начали, во имя мертворождённого уродца, убивать литературу. И нож вивисектора не дрожит в их профессиональных руках.

Послушайте, как железобетонна поступь их вопросов. “Стихотворения Тютчева традиционно относят к лирике 1) сатирической; 2) любовной; 3) философской; 4) вольнолюбивой” (с. 40). Вот так, ни много ни мало, сразу всю лирику положено “относить” к чему-то одному. Особенно хороша здесь неопределённо-личная конструкция: звучит значительно, а ответственности никакой. “Стихотворение Бунина «Как в апреле по ночам в аллее...» традиционно классифицируют как 1) патриотическую лирику; 2) философскую лирику; 3) пейзажную лирику; 4) любовную лирику” (с. 90). Кто классифицирует? Что значит традиционно? На каких скрижалях эта традиция записана и почему считается, что ей нужно следовать? И наконец — зачем именно это нужно знать, читая Бунина в школе? Ещё вопрос, всё про того же многострадального Бунина: “И.А. Бунин использует в тексте стихотворения слово «накануне», чтобы 1) подчеркнуть нетерпение лирического героя; 2) определить, что мечты героя не сбудутся; 3) точнее описать осеннюю, дремлющую природу; 4) создать аллюзии на одноимённый роман Тургенева” (с. 91). Составители задания, видимо, и мысли не допускают, что правильного ответа здесь может просто не быть. Вернее, так: правильно здесь и то, и это, и что-то ещё, и список этих возможных вариантов не дано определить никому. В этом и смысл нашего обучения литературе: уводить от одной истины, определённой навек, показывать множественность ответов, учить искать свой путь в диалоге с произведением.

Единственно возможный ответ существует для составителей практически на всех уровнях произведения. Вот из области тематики: “Основной темой этого стихотворения стал мотив 1) осенней природы; 2) торжествующей любви; 3) трагического одиночества; 4) неумирающей надежды” (с. 91, опять Бунин). Вот из области приёмов: “В «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» одним из способов выражения авторской оценки действительности является 1) юмор; 2) сатира; 3) ирония; 4) сарказм” (с. 88). Вот из области литературных связей: “Это произведение Салтыкова-Щедрина тематически перекликается с его 1) романом «Господа Головлёвы»; 2) «Историей одного города»; 3) сказкой «Дикий помещик»; 4) сказкой «Премудрый пескарь»” (так в тексте. — С.В.) (с. 88). Вот из области наблюдений за авторским стилем: “Особенностью творческой манеры поэта (Державина. — С.В.) является 1) наличие в его стихотворениях церковнославянских слов, высокой «лексики»; 2) отказ от жизнеописания действительности; 3) соединение в одном произведении просторечных выражений и слов «высокого штиля»; 4) отказ от традиционной системы поэтических образов” (с. 71).

Что тут правильно? Как говорится, “особенно всё”. И по два, и по три ответа подходят, да и ещё за рамками этих “дистракторов” много чего остаётся. И не поднимается рука сделать выбор, “бессмысленный и беспощадный” — особенно в последнем примере, где нужно отметить ответ № 3, тогда как стихотворение «Река времён», после которого и идёт задание, не содержит ни одного просторечного выражения… Просто так “принято считать в литературоведении”.

Знакомясь с пособием Е.А. Самойловой и группы её товарищей, чувствуешь себя поэтом из задания А12 на с. 62, чьё “эмоциональное настроение” (оцените словосочетание) меняется “с развитием основной темы стихотворения” («Как часто, пёстрою толпою окружён…») так: “1) элегическая грусть сменяется иронической насмешкой и заканчивается умиротворением; 2) раздражение неожиданно перерастает в радость и сменяется лёгкой иронией; 3) безразличие ненадолго сменяется умиротворением и оканчивается вспышкой ярости; 4) раздражение постепенно перерастает в ненависть к самому себе, и поэт впадает в тоску”. Выберите свой вариант.

Итог таков: перед нами очень плохая книга, которая сделана людьми, не знающими, не любящими и не чувствующими литературу. Эта книга — часть большого комплекса мероприятий, которые разворачиваются сейчас на литературном поле. И мероприятия эти пока для нашего с вами, коллеги, предмета губительны.

Что же можем сделать мы? Прежде всего, не молчать. К этому призывают нас и высокие чиновники. Цитирую по материалам сайта www.newsru.com (от 10 февраля): “Министр образования и науки РФ предлагает российским учителям принять участие в совершенствовании критериев проведения единого госэкзамена по литературе. Об этом Андрей Фурсенко сообщил сегодня, общаясь с учителями в средней общеобразовательной школе номер 37 города Череповца… По мнению преподавателей, формат ЕГЭ не может объективно оценивать знания по литературе. Как согласился министр, ЕГЭ более полно и точно может оценить знания точных наук, таких как физика и математика… Фурсенко признал, что литература — это гораздо более сложный предмет… «ЕГЭ — это не застывшая вещь, она будет и должна совершенствоваться», — подчеркнул Фурсенко. «Учителя могут предлагать свои варианты, как проводить ЕГЭ, как правильно оценивать знания», — сказал он. «Мы в министерстве готовы эти предложения рассмотреть, но для этого надо эти предложения услышать», — сказал министр, подчеркнув, что министерство готово вместе с учителями работать над решением этих проблем”.

Примерно об этом же шла речь и на круглом столе в «Учительской газете», материалы которого вы найдёте в рубрике «Стенд». Руководитель Департамента госполитики в области образования И.Калина часто повторяет, что, кроме критики, никакого конструктива от профессионального сообщества по поводу ЕГЭ по литературе не слышно. Это не так — достаточно перелистать подшивку «Литературы» за последние годы, чтобы убедиться в обратном.

Но раз нас опять просят предлагать, то предлагаем (и предложения свои направим в этот раз непосредственно в министерство).

Согласимся, что Россия — страна литературоцентричная, нас собирает в нацию (в народ) в том числе и тот корпус текстов, которые мы все прочли (должны прочесть). У нас в стране есть литературный канон, и школа обязана его поддерживать — так сложилось, и отказ от этой практики чреват плохо ещё сейчас видимыми последствиями.

Если из школы уходит обязательный выпускной экзамен по литературе (заменяясь на обязательный ЕГЭ по русскому языку), то мотивация для изучения литературы падает настолько, что о систематическом курсе, особенно в старших классах, можно будет забыть. Как ни крути, а первостепенное внимание ученик уделяет экзаменационным предметам. Легко представить, что вслед за этим у самих учителей исчезает стимул заниматься литературным развитием школьников, формированием двух базовых умений, за которые отвечает сегодня литература: умения понимать созданный текст и стоящего за ним человека и умения порождать свой текст. Собственно, эта мотивация начала падать уже и сегодня, когда ситуация с экзаменом “подвисла” (хорошо известна практика замены уроков литературы в старших классах на уроки русского языка, на которых происходит подготовка к ЕГЭ).

Однако и другой вариант событий: экзамен остаётся обязательным, но в форме ЕГЭ (в нынешнем его виде) — не может устраивать не только учителей, но и государство (заказчика в образовании), потому что ЕГЭ по литературе в нынешнем виде выхолащивает и извращает предмет, который перестаёт соответствовать своим целям и задачам. И мы, кстати, должны это государству объяснить.

Возможно следующее решение проблемы: выпускник школы сдаёт среди обязательных в форме ЕГЭ экзаменов совмещённый экзамен русский + литература. ЕГЭ по “словесности” состоит из частей А и В, связанных с русским языком, и части С — сочинения по литературе (разбор фрагмента изученного в школе произведения, либо стихотворения, либо небольшого нового прозаического произведения). В нынешнем ЕГЭ по русскому языку наибольшую критику вызывает именно часть С (убогие публицистические тексты), в нынешнем ЕГЭ по литературе невозможно без смеха смотреть на части А и В (убогие тесты). Можно объединить “сильные” части этих КИМов в один — и таким образом мы сохраним преемственность: ведь традиционное сочинение тоже является экзаменом сразу по двум предметам. К тому же литература останется в обязательной итоговой аттестации, что положительно скажется на мотивации к её изучению.

Это решение позволит снять напряжённость вокруг такой формы проверки знаний, как традиционное сочинение. Многие учителя отказываются от него по следующей причине: оно энергозатратно, прежде всего для проверки. Традиционное сочинение должно быть большим (6–8 страниц), в этом смысле оно оказывается неподъёмным для многих учеников — и их учителей (сколько часов тратится на то, чтобы прочесть написанное всеми учениками!). Сочинение же в формате ЕГЭ, оставаясь связным текстом, сочинением, при этом становится меньшим по объёму. Его удобно отрабатывать и проверять, а навыки оно формирует практически такие же, как и сочинение большое.

Мы предлагаем всем словесникам откликнуться на наш призыв и принять участие в обсуждении проблемы ЕГЭ. Не откладывайте это дело на потом, иначе первое апреля — День дурака — действительно станет нашим профессиональным праздником.