Штудии

Ирина ГУЙС

---

Ирина Николаевна ГУЙС — доцент кафедры литературы Лесосибирского педагогического института (филиал Сибирского федерального университета). Живёт в г. Лесосибирск Красноярского края.

«Старуха Изергиль» А.М. Горького: новый взгляд

Предлагаем вам неожиданную интерпретацию известного и хорошо освоенного школьной методикой произведения. Как и ко всякой интерпретации, основанной на мифологических изысканиях, к ней стоит отнестись с известной долей скепсиса — однако же она позволяет по-новому взглянуть на некоторые важные, узловые моменты текста и отдельные его детали. И уж во всяком случае, сделать разговор на уроке более живым и интересным.

Рассказ «Старуха Изергиль», одно из традиционных для всех школьных программ произведение, часто трактуется как размышление о жизненной позиции человека. Принято считать, что автор создал соответствующие романтическому сознанию идеал и антиидеал, критериями оценки которых является служение людям. В 90-е годы ХХ века к этой трактовке прибавили наблюдения за образом Изергиль, которая, пожалуй, ближе к антииде­алу, Ларре, но оценивает себя по аналогии с Данко. Смысловую направленность произведения, как правило, связывают с анализом трёх образов — Ларры, Данко, Изергиль; точку зрения последней на героев её рассказов приравнивают к позиции автора.

Мы предложим иную интерпретацию рассказа, исходя из анализа связей между персонажами с учётом мифологических корней образов. Начнём с Ларры и Данко.

В основе легенд о Ларре и Данко лежат мифы о культурном герое, персонаже, который открывает людям ценности цивилизации и культуры. Известно, что в наиболее древний период культурные герои являются одновременно родоплеменными предками, связанными с тотемными. Они, как правило, не боги, но “при этом подчёркивается их значительность и магическая сила, без которой были бы немыслимы их деяния”¹. Наконец, на определённом этапе исторического развития в культурном герое выделяют две ипостаси: положительную и отрицательную, вслед­ствие чего старинный образ раздваивается. У традиционного культурного героя появляется злобный братблизнец, которого наделяют одновременно демоническими и комическими чертами. Если раздвоения не произошло, культурный герой в мифах проявляет самые разные качества: совершает и подвиги, и озорные или мошеннические проделки (трикстер).

Ларра и Данко из рассказов Изергиль являются вариантами такого героя, только этим можно объяснить подобие в содержании образов, а также сходство сюжетов легенд. Иногда кажется, что старуха повторяет дважды один и тот же рассказ, выворачивая его наизнанку. Герой со свойствами полубога приходит к людям, вступает в общение без недобрых намерений, но происходит конфликт, в результате которого люди захватывают героя и судят его несправедливым судом. В результате вмешательства неземных сил или чудесных свойств самого героя ситуация перерастает в качественно иную, но остается память людей о событиях. Читатель узнаёт в этой схеме и историю Христа.

В легенде о Ларре есть элементы мифа о Гермесе. “В греческой мифологии вестник богов, покровитель путников, проводник душ умерших… Гермес одинаково вхож в оба мира — жизни и смерти; он посредник между тем и другим, так же как и посредник между богами и людьми”².

Гермес — сын Зевса, а Ларра — сын орла, птицы Зевса, его зооморфного воплощения. Одна из функций Гермеса — быть богом воров и мошенников, а Ларра, покинув племя, прославился кражами скота и девушек. Наконец, в легенде повторяется мотив игры словами, который встречается в мифах о Гермесе. Будучи ещё младенцем, Гермес совершил кражу — угнал у Аполлона его лучших коров и спрятал их в укромное место. Хозяин животных быстро разобрался, кто вор, но должен был разоблачить его перед отцом. Зевс дал возможность Аполлону произнести обвинение, а затем выслушал младенца, который сказал: “Боготец, я скажу тебе чистую правду… Поверь мне как отец сыну, что я тех коров к нам домой не загонял и в ту ночь даже порог своего дома не переступил. То, что я говорю, — святая правда. Я чту богов, и прежде всего Гелиоса, бога Солнца, который всё видит и всё слышит. Я ни в чём не провинился…” Он действительно говорил чистую правду: домой он тех коров не загонял, так как укрыл их в другом месте, а вернувшись, порога не переступал, поскольку проник в дом через отверстие для ключа. И призывать в свидетели Гелиоса тоже вправе, ведь была ночь, и бог Солнца давно отсутствовал на небе, так что он ничего не мог видеть”³. Каждая фраза в речи Гермеса двусмысленна и окрашена гордостью за владение искусством обмана.

Ларра тоже проявляет такую способность. Старейшины говорят:

“— Ему нет места среди нас! Пусть идёт куда хочет.

Он засмеялся и пошёл, куда захотелось ему, — к одной красивой девушке”.

Или: “Ему сказали, что за всё, что человек берёт, он платит собой: своим умом и силой, иногда — жизнью. А он отвечал, что он хочет сохранить себя целым”. Наконец, Ларру роднит с Гермесом указание на связь с богом­громовником. Когда в результате суда люди решили отпустить юношу, наказав его свободой и одиночеством, “грянул гром с небес, — хотя на них не было туч”.

Сходство Гермеса и Ларры позволяет лучше понять то обстоятельство, что к людям приходит юноша, обладающий чертами богатрикстера и являющийся потенциальным первопредком, основателем будущего племени.

Тогда диалог людей и Ларры обретает несколько иное значение.

Люди племени сразу узнали о божественном происхождении Ларры, но первое впечатление — “он ничем не лучше их”, то есть нет внешних признаков необычности пришельца. Поэтому первое желание людей — не преклоняться перед ним и не ограничивать свою власть в племени. Весь дальнейший диалог демонстрирует стремление старейшин продиктовать юному полубогу свою волю, свой тип поведения, свои логику и мораль.

Люди не замечают саморазоблачения. Их речь, наполненная словами с переносными, а не прямыми значениями, есть проявление лукавства ума. Они лживы. Первая же девушка, позвавшая к себе Ларру взглядом, оттолкнула его жестом, потому что привыкла скрывать в поведении реальные движения души. (Не потому ли, умирая, она извивалась, как змея?) Люди коварны, они спровоцировали Ларру, а потом схватили и попытались казнить. Наконец, люди совмещают в себе жестокость с детской непосредственностью, демонстрируя примитивное сознание. Вспомним их реакцию на убийство. Читатель думает, что их возмутило своеволие Ларры? Нет, их изумил способ расправы: “впервые видели они, чтобы при них так убивали женщину” (писатель ставит в тексте ударение на слове “так”). Люди настолько поражены физическими возможностями Ларры, что вступают с ним в соревнование, предлагая различные иные способы убийства, которыми владеют они. При этом ищут вариант, “чтобы понравился всем”. Критерий справедливости незаметно заменяется критерием получения удовольствия: “предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений”. Никого не волнует, что этот процесс терзает мать Ларры, которая “стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слёз, ни слов, чтобы умолять о пощаде”.

Ларра обладает иной, не свойственной людям природой, необычной психологией. Он не содрогается, наказывая девушку, спокойно воспринимает потуги людей, пытающихся его переделать, смеётся над мелочной суетностью старейшин. Ударив девушку, он делает жест победителяживотного: наступает на неё ногой, как на поверженного врага. С людьми, ищущими способа уничтожить его, говорит как высшее существо: “был горд, не опустил своей головы, как бы вызывая на неё кару”, отказался говорить со старейшинами связанный, а потом говорил с ними так, “точно они были рабы”. Ларра знает о своей исключительности: “…таких, как он, нет больше”.

Две логики столкнулись. По мнению людей, “он считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, на какое одиночество он обрекал себя. У него не было ни племени, ни матери, ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого”. Поэтому Ларра в их представлении — холодный и жестокий эгоист.

По мнению полубога, он должен быть независим от воли людей, чтобы реализовать себя (традиционная черта культурного героя). Мать у него есть, а скот и жену он себе добудет. Это подтверждают дальнейшие события. Он воровал скот и девушек, и нет никаких свидетельств, что он не выполнил своего предназначения на Земле, и только после этого захотел умереть. Известен мотив из мифа о золотом веке человечества, согласно которому древние бессмертные люди сами бросались вниз головой с высокого берега, когда жизнь теряла для них смысл и новизну. Возможно, одиноче­ство тоже утомило Ларру. Но не люди могли дать ему чувство единства с себе подобными, а его предки. Недаром он захотел уйти в иной мир. “Он лежал кверху лицом и видел — высоко в небе чёрными точками плавали могучие орлы. В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира”.

В истории Ларры мы обнаруживаем переосмысление писателем проблемы природных особенностей личности как фактора реальности. Первым и универсальным “продуктом творчества” любого по природе существа является его судьба.

Встреча людей с героем была столкновением с объективным законом. Переделать Ларру или предъявить ему требования морали равносильно выговору стихии воздуха за то, что дует слишком резкий ветер. Однако люди считают себя центром Вселенной. Логика их общения с Ларрой — типичный образец антропоцентрического мышления в мировой гуманитарной культуре. Они уверены, что молния без туч ударила потому, что они нашли лучшее наказание Ларре (а не потому, что волей небес было его освобождение), что свобода от них — кара (а не условие самостоятельности). В каждом существе они видят подобного себе и не стремятся постичь его природу, но берутся оценивать наличием “положительных” и “отрицательных” (с их точки зрения) качеств.

Изергиль в своей эмоциональной реакции близка людям племени, изгнавшим Ларру. Возможно, она подсознательно ощущает вину за извращение первоначальных текстов, которые несли сакральные смыслы, ведь рассказчика удивили её интонации. “Конец рассказа она вела таким возвышенным, угрожающим тоном, а всётаки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота”. Как видим, в истории о Ларре трактовка (человек был наказан за эгоизм, за “гордость”) противоречит содержанию.

В рассказе о Данко смешиваются элементы различных сюжетов: волшебных сказок, герои которых часто теряют дорогу в лесу; сюжетов о древних миграциях, например — об исходе евреев из Египта в Землю обетованную в Ветхом Завете, а также элементов мифа о Прометее.

Образ Данко восходит к мифологическому Прометею, сыну Геи, спасшему людей от тьмы и страданий с помощью чудесно добытого им огня. Этот бог­трикстер не только перешёл на сторону Зевса в борьбе с титанами, но и завидовал ему. Прометей пытался умножить число своих сторонников, создав людей. Он хотел, чтобы в нём видели высшее божество, поэтому учил не уважать Зевса и всячески способствовал не духовному совершенству, а интеллектуальному и физическому развитию и размножению людей, для чего и передавал им блага цивилизации. Зевс же, лишив людей огня, хотел, чтобы в страданиях очистились их души, в преодолении трудностей развился высокий и благородный дух. Прометей, вернув людям огонь, сохранил своё место во мнении людей, но сберёг и духовно­нравственные болезни человечества, а значит, объективно создал новые проблемы⁴.

Данко подобен Прометею тем, что способен на чудесное деяние — разорвать свою плоть и продолжать двигаться. Он похож на титана силой воли. Роднит Прометея и Данко сознание своей исключительности и преимущества над окружающими, несмотря на то что люди и Изергиль считают его “одним из”, хотя и лучшим: “Во мне есть мужество вести, вот почему я повел вас!.. Вы только шли, шли, как стадо овец!” Данко и Прометею близка одна и та же стихия: “В его очах светилось много… живого огня”. Наконец, они оба — благодетели людей.

Данко отличает от Прометея природа смертного, сознание общности с людьми и масштабы деятельности.

Сохраняет ли Данко черты трикстера, действующего в своих целях? Вспомним, почему герой легенды спас людей. Он руководствовался эмоциями: то жалости, то негодования, то любви; наконец, ближе к концу пути он испытал тоску. Эмоции заставляют его делать то, что он хочет. Ему важно чувствовать себя хорошим, соответствовать идеалу. Одной из самых ярких фраз легенды о Данко стала следу­ющая: “Что сделаю я для людей?” В ней использована инверсия. В соответствии с прямым порядком слов фраза звучала бы так: “Что я сделаю для людей?”, и тогда логическое ударение падало бы на слово “людей”, они были бы названы предметом заботы героя. Фраза с инверсией направляет внимание читателя на слово “я”, тогда её смысл — в демонстрации исключительности, связанной с психологией индивидуализма. Он горд тем, что “спас всех один”.

Образ Данко с высоко поднятым над головой сердцем­солнцем обладает прямым и символическим значениями. Во­первых, Данко осветил тьму светом и поддержал людей в критическую минуту. Во­вторых, этот жест рассматривают как символ самопожертвования. Есть и духовный смысл у этого образасимвола. Свет — “символ божественности”⁵, но Данко он не даётся небесами, герой сам “вырывает” свет и помещает над головой, на место небесного знамения. Тогда Данко символизирует знакомое со времён Возрождения богоборчество, поскольку волю небес заменяет собственной. В этом тоже проявляется его сходство с Прометеем.

Данко вывел людей “на лёгкий путь”, вместо того чтобы разделить с ними тяжёлый — путь духовного роста и развития. Более того, спасение далось ценой больших человеческих жертв (а Ларре не простили гибель одной девушки). В результате люди “не заметили смерти его и не видали, что ещё пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чегото, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло”. Автор не случайно показывает духовно­нравственный уровень спасённых: налицо не только заслуга Данко перед одним племенем, но и вина его перед человечеством.

Поиск трактовки, точно соответствующей сюжету о Данко, заставляет вспомнить написанную М.Горьким «Легенду о еврее». Богатый и мудрый еврей никогда не улыбался, объясняя это несовершенством окружающих его людей, и однажды ушёл на поиск воплощённой мечты. Пешком преодолевал герой множество гор и пустынь и пришёл в край прекрасной природы. Из последних сил он поднялся на самую высокую гору в уверенности, что по ту сторону ему откроется заветная страна, и упал замертво. Но за горой была песчаная пустыня, которую не увидел еврей перед смертью. “Видите ли вы, как великодушен аллах и как он был милостив к Абен­Талебу? — сказал халиф, подумав, свите, окружавшей его. — Он не отнял жизнь еврея ранее, чем не увеличил его надежд на открытие совершенной страны, и не убил его, показав ему пустыню, чем дважды бы убил. Он дал человеку миг радости за труды его жизни и в этот миг радости погасил его жизнь… Этот мудрый человек заслуживает памяти как всякий, кто ищет лучшего в жизни”. Данко тоже дано удовлетворение оттого, что выполнил задуманное, миг радости перед гибелью и память людей.

Люди в истории о Данко мало отличаются от своих собратьев в рассказе о Ларре. Они считают себя весёлыми, сильными и смелыми, но не могут победить врагов, справиться со своими тяжёлыми думами и выжить в дремучем лесу. Несправедливость, трусость и малодушие соплеменников в истории перехода через лес очевидны. Однако, как и прежде, люди меряют действительность своими представлениями о ней, берутся судить и карать, оценивать и прощать.

Данко соответствует потребности людей в герое­супермене, чудесном спасителе, который в критическую минуту усилием воли и неожиданными действиями изменяет течение событий. Это самый распространённый тип героя современных боевиков, детективов, фантастики и приключений, от графа МонтеКристо до терминатора. И Изергиль, воспевающая Данко, не исключение.

Связь историй и их интерпретаций рассказчицей показывает, что истина воплощена в текстах, но не понята ею так же, как люди в легендах не понимали встретившихся им полубогов. Можно сказать, что Изергиль рассказывает бессмыслицу, точнее, включает в сюжеты глупые комментарии, неадекватные трактовки. Рассказчик — слушатель Изергиль — называет её истории сказками. Как известно, волшебные сказки исторически возникли на основе мифа, утратившего для людей сакральные смыслы. Слушатели стали воспринимать их только в развлекательной функции.

Сравнивая рассказы, читатель обнаруживает, что их герои и персонажи очень похожи. Почему Изергиль рассматривает их как две истории с противоположными смыслами? У идеального культурного героя должен быть отрицательный двойник, но в нашем случае оба героя восходят к трикстерам, богам­мошенникам. Оба верны своей природе, горды и смелы, молоды и красивы, оба идут к своей цели через человеческие жертвы, оба сохраняют в себе индивидуализм. Разница в том, что Ларра идёт вразрез с субъективными желаниями людей, а Данко действует частично в соответствии с ними. Но тогда трудно говорить о том, что герои полярно противоположны. В чём ещё они не похожи друг на друга?

Легенды различаются финалом: Ларра закончил своё существование, как любой старик, постепенно растаяв и уйдя из жизни без трагедии и потрясений. Данко “красиво” погиб в цвете лет. Именно этим он мог бы нравиться Изергиль, которая не только хранит в памяти сюжеты, но и понимает их посвоему. Она тоже обладает специфической природой. Читатель обнаруживает это через прочтение образа героини в художественном пространстве.

Русский собеседник Изергиль пытается прочесть как текст литературного произведения саму реальность. “Всё… было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки”. Персонажами являются живые стихии. В центре внимания находятся земля и воздух (небо), отдыхающие после дождя летним тёплым вечером.

Изображение земли заставляет вспомнить мифы о Великой богинематери, божестве земли у разных народов. Земле противопоставлено небо. Оно “остужает” кроваво­красную луну, которая затем становится голубой. Оно подвижно, заполнено токами воздуха, открывает путь ввысь.

Изменение состояния земли связано с погружением во тьму. Сначала темнеет степь, затем тучи заволакивают небо и скрывают ночное светило. Мир заполняют тьма и шум моря. Это изменение состояния природы также символично. Если в начале рассказа мир заполнен определёнными и ясными предметами, красив и понятен, то с погружением во тьму в нём воцаряется тайна. Горький создаёт в рассказе образ природы, подчинённый главному закону в этом мире: движению поочередно от света — к тьме, от тьмы — к свету; от неба — к земле (дождь), от земли — к небу (пары); от рождения — к смерти, а от неё вновь к жизни, по кругу.

Писатель в ранних рассказах применял приём, напоминающий своего рода психологические этюды. Он стремился уловить “психологию стихии” и представить себе человека с теми же особенностями. Старуха Изергиль с её характером и судьбой является своего рода человеческим эквивалентом стихии земли.

В основе её “жадной жизни” лежали две страсти — похоть и жадность. Первая любовь наскучила своей романтичностью, а мотивом связи с гуцулом стало желание получать богатые подарки. Вершиной этого периода стала жизнь в Кракове при жидесутенёре, когда она наслаждалась и вниманием большого количества мужчин, и богатством. Есть ещё одна постоянная черта Изергиль — интерес к смерти. Она воспроизводит в памяти лишь самые общие черты своих возлюбленных, но отчётливо помнит, кто как умер. Когда такой информации нет, Изергиль предполагает возможную кончину (“Наверное, ваши убили его во время бунта”, — говорит она о “рубленом поляке”). Более того, ей особенно нравятся те, кто умирает без страха. К сорока годам она и сама оказалась способна совершить убийство (задушила часового, освобождая последнего возлюбленного).

Эта черта роднит Изергиль и Смерть из поэмы Горького «Девушка и Смерть». У них есть фольклорный прототип — Баба­яга, служительница смерти. Она похищает людей и питается “человеческим мясом”. Изергиль и внешне напоминает этот персонаж волшебных сказок. Баба­яга обладает характерным демоническим обликом: “кости у неё местами выходят наружу изпод тела”; “…она может быть слепой на один глаз, хромой, чёрной, лохматой, растрёпанной и т.д.”⁶. У Изергиль “сухие потрескавшиеся губы, заострённый подбородок с седыми волосами на нём и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы. На месте щёк были чёрные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельноседых волос, выбившихся изпод красной тряпки, которою была обмотана её голова, кожа на лице, шее и руках вся изрезана морщинами, и при каждом движении старой Изергиль можно было ждать, что сухая эта кожа разорвётся вся, развалится кусками и передо мной встанет голый скелет с тусклыми чёрными глазами”.

Функция Изергиль как служительницы смерти объясняет особенности представлений героини о мире: незнание о душе, любовь к непосредственным эмоциональным натурам, представление, что память людей есть единственная возможность преодолеть смерть. Поэтомуто критерием оценки героев её рассказов становится их способность умереть.

В итоге Изергиль оказывается живым мифическим героем, реальной частью тайных законов природы, о которых забывают люди, превращая мифы в сказки.

Примечания

¹ Мифы народов мира: В 2 т. М., 1997. Т. 2. С. 26.

² Мифы народов мира: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 292.

³ Мертлик Р. Античные легенды и сказания. М., 1992. С. 62.

⁴ Там же. С. 37–39.

⁵ Тресиддер Дж. Словарь символов. М., 1999. С. 323.

⁶ Шапарова Н.С. Краткая энциклопедия славянской мифологии. М., 2001. С. 45.