Я иду на урок: 10-й класс

Игорь СУХИХ

---

Николай Алексеевич Некрасов (1821–1877)

Для учителей, работающих в 10-м классе, публикуем фрагмент главы о Н.А. Некрасове (биографическое эссе) из учебника И.Н. Сухих для базового уровня. Мы уже представляли его на страницах газеты (см. № 2/2007), в этом номере в рубрике «Трибуна» вы также познакомитесь с мнением об учебнике учительницы литературы С.П. Белокуровой (она участвует в апробации этого пособия). Напомним, что учебник выдвинут на получение грифа Министерства образования; готовится к выходу и учебник для 11-го класса. Кроме того, авторский коллектив под руководством И.Н. Сухих работает над “линейкой” для основной школы (5–9-й классы). Мы будем знакомить читателей с ходом этой работы.

Суровая школа: борьба за жизнь

Почти вся русская литература ХIХ века родилась, как мы уже видели, в дворянской усадьбе. Но в мире вишнёвых садов и тёмных аллей жизнь тоже складывалась по-разному. Позднее детство вспоминалось русскими писателями (как и русскими людьми вообще) то как идиллия (Толстой), то как тяжёлая драма, память о которой мучит всю последующую жизнь (Салтыков-Щедрин, Тургенев).

Начало некрасовской жизни напоминает о детстве Тургенева, но с переменой отцовской и материнской ролей и более суровыми условиями воспитания.

Николай Алексеевич Некрасов родился 28 ноября (10 декабря) 1821 года в маленькой деревеньке в Подольской губернии (на территории нынешней Украины). Но когда ему было три года, семья переехала в родовое имение Грешнёво в Ярославской губернии. Её поэт и считал своей подлинной родиной.

Отец Некрасова, Алексей Сергеевич, военный, вскоре после рождения сына вышел в отставку и начал обычную жизнь помещика средней руки — с охотой, картами, жестоким наказанием крепостных, семейными скандалами, свидетелями которых постоянно оказывались дети.

Мать, Елена Андреевна, дочь мелкого чиновника, красивая, кроткая, образованная, терпела все выходки мужа, пыталась защищать дворовых от его гнева и, как могла, воспитывала и охраняла детей. О ней почти ничего не известно. Не осталось ни её фотографий, ни писем.

Подробности семейной жизни заменила легенда. Поэт считал мать дочерью польского аристократа, “первой красавицей Варшавы”, романтически бежавшей с бала, чтобы, вопреки воле родителей, обвенчаться с избранником. Потом она глубоко разочаровалась в любимом человеке, но с верой и достоинством несла свой крест.

Мать — самый высокий образ у Некрасова, к нему поэт постоянно возвращался в своих стихах. Поэма «Мать» (1877) писалась больше двадцати лет, но так и не была закончена. Подводя жизненные итоги, поэт считает себя обязанным матери всем: идеалами, призванием, “живой душой”.

И если я легко стряхнул с годами
С души моей тлетворные следы
Поправшей всё разумное ногами,
Гордившейся невежеством среды,
И если я наполнил жизнь борьбою
За идеал добра и красоты
И носит песнь, слагаемая мною,
Живой любви глубокие черты, —
О мать моя, подвигнут я тобою!
Во мне спасла живую душу ты!

Некрасов утверждал, что он получил какое-то наследство и от отца. В черновиках стихотворения «Уныние» (1874) рассказано:

Но первые шаги не в нашей власти!
Отец мой был охотник и игрок,
И от него в наследство эти страсти
Я получил, они пошли мне впрок.
Не зол, но крут, детей в суровой школе
Держал старик, растил как дикарей
Мы жили с ним в лесу да в чистом поле,
Травя волков, стреляя глухарей.
В пятнадцать лет я был вполне воспитан,
Как требовал отцовский идеал:
Рука тверда, глаз верен, дух испытан,
Но грамоту весьма нетвёрдо знал.

С таким багажом Некрасов и отправился в большую жизнь. После неудачной учёбы в Ярославской гимназии (1832–1836), два года передохнув в отцовском имении, юноша едет покорять столицу.

У родителей не было согласия по поводу его дальнейшей судьбы. Мать мечтала, чтобы сын окончил университет и стал образованным человеком, отец соглашался помогать ему лишь при условии поступления в кадетский корпус.

Некрасов, конечно, выбрал материнский путь. Узнав об ослушании, отец прервал всякие отношения с сыном, а также финансовую помощь. Но с университетом у молодого человека, нетвёрдо знавшего грамоту, отношения тоже не сложились. После двух бесплодных попыток поступления и краткого посещения лекций в качестве вольнослушателя Некрасов скатывается на дно петербургской жизни, превращается в форменного бродягу.

Эти годы он вспоминал как главное испытание своей жизни. Некрасов жил в “петербургских углах” и подвалах, ходил в лохмотьях, тяжело болел, брался за любую работу. Ему приходилось делать чернила из сапожной ваксы. Однажды ему подал милостыню нищий. “Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Приходилось есть не только плохо, не только впроголодь, но и не каждый день. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан в Морской, где дозволяли читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмёшь, бывало, для виду газету, а сам подвинешь к себе тарелку с хлебом и ешь”, — вспоминал он в конце жизни.

Тем не менее в 1840 году он подготовил к изданию сборник стихов. За отзывом он пошёл к жившему в Зимнем дворце В.А. Жуковскому. В отличие от Пушкина, он не услышал слов о победителе-ученике. Старый поэт отметил всего два стихотворения и дал хороший совет: “Если хотите печатать, то издавайте без имени, впоследствии вы напишете лучше и вам будет стыдно за эти стихи”.

Так и случилось. «Мечты и звуки» вышли под инициалами Н.Н., успеха не имели, скоро были забраны автором из книжных магазинов и почти полностью уничтожены.

В эти годы Некрасов дал свою “аннибалову клятву”: “Я поклялся не умереть на чердаке, я убивал в себе идеализм, я развивал в себе практическую сметку”.

Лучше всего мечту-идею Некрасова описал Достоевский, именно потому, что она напоминала идеи героев его романов. “Миллион — вот демон Некрасова! <…> Это был демон гордости, жажды самообеспечения, потребности оградиться от людей твёрдой стеной и независимо, спокойно смотреть на их угрозы. Я думаю, что этот демон присосался ещё к сердцу ребёнка, ребёнка пятнадцати лет, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца…”

Редактор и издатель: из литературного бродяги — в дворяне

В осуществлении этой мечты, как ни странно, тоже помогла литература. Но — другая. Не сумев стать известным “высоким” поэтом (стихи в «Мечтах и звуках» были эпигонско-романтическими), Некрасов обращается к “низким” литературным жанрам, превращается в подёнщика, “литературного бродягу”, изготавливая для журналов и мелких издателей азбуки и сказки, переводы с французского (при том, что он не знал французского языка), рецензии, водевили (некоторые ставятся на сцене Александринского театра) и даже рекламные афиши.

Благодаря занятиям литературной критикой он знакомится с Белинским. Дружба со знаменитым критиком была одним из светлых воспоминаний некрасовской юности. “Моя встреча с Белинским была для меня спасением… Что бы ему пожить подольше! Я был бы не тем человеком, каким теперь!” — признавался он А.Я. Панаевой.

Позднее Белинский, как и мать, стал одним из главных положительных героев некрасовской лирики — нравственным примером и укором. Ему посвящена поэма и несколько упоминаний в других стихотворениях.

Белинский, с его бескомпромиссным отношением к литературе и умением заметить настоящий талант, увидел и поддержал новую поэзию Некрасова. Прочитав лишь начало стихотворения «Родина» (Некрасов так и принёс его недописанным), он “пришёл в восторг”. Услышав в авторском чтении стихотворение «В дороге» (1845), он, по воспоминаниям И.И. Панаева, сказал “чуть не со слезами на глазах”: “Да знаете ли вы, что вы поэт — и поэт истинный?”

“Белинский производит меня из литературного бродяги в дворяне”, — оценивал это время сам поэт.

Критик тоже заметил очень редкое среди людей сороковых годов свойство некрасовской личности: деловые качества, “практическую сметку”. “Некрасов пойдёт далеко… Это не то, что мы… Он наживёт себе капиталец!”

Предсказания Белинского оправдались, критик ещё успел увидеть начало деловой карьеры Некрасова. Не отказываясь от литературной подёнщины, Некрасов обращается к издательской деятельности. Составив с помощью друзей несколько альманахов (с одного из них, «Физиологии Петербурга», в русской литературе начинается “натуральная школа”), он получает право на издание журнала «Современник».

Журнал, когда-то созданный Пушкиным, оказался не востребованным публикой и после его смерти влачил жалкое существование. Некрасов превращает «Современник» в лучший русский журнал ХIХ века. В нём печатаются Тургенев, Толстой, Гончаров, Островский, Салтыков-Щедрин. В отделе критики два последних года жизни сотрудничает Белинский.

Некрасов редко обращается к обычной критике (хотя, как мы помним, он ещё раз, после Пушкина, открыл поэзию Тютчева). Но журнал становится его главным делом и подлинным культурным созданием, единым “произведением”, чутко улавливающим требования времени, воспитывающим и образовывающим своего читателя.

Кроме того, «Современник» оказывается успешным коммерческим предприятием. Тираж его растёт, редактор быстро становится состоятельным петербуржцем, живущим на широкую ногу. Некрасова принимают в аристократический Английский клуб (тот самый, о котором говорит герой Грибоедова). Он снимает большую квартиру на Литейном проспекте, где живёт вместе со своей гражданской женой А.Я. Панаевой. Он имеет возможность отдаться двум “барским слабостям” — картам и охоте.

В карточной игре Некрасов был очень хладнокровен и необычайно счастлив, его выигрыши исчислялись сотнями тысяч рублей. Охоты он тоже устраивал грандиозные: с арендой больших угодий, привлечением десятков человек, собаками, приобретёнными за границей.

Образ жизни богатого барина вызывал много пересудов, сплетен и даже прямой клеветы. Некрасов не отвечал на неё, предпочитая делать своё дело: издавать журнал, помогать бедствующим писателям, часто даже малознакомым.

В редактирование «Современника» Некрасов вносил те же страсть и азарт, которые проявлялись в его бытовых увлечениях. “Как бы это ни казалось странно с первого взгляда, тем не менее следует признать, что три такие, не имеющие, по-видимому, ничего общего занятия его жизни, как издание журнала, карточная игра и охота — проистекали из одного и того же источника и имеют совершенно один и тот же характер, — замечал А.М. Скабичевский, критик, сотрудник Некрасова. — Не одно только увлечение передовыми идеями, но и не одна выгода заставляли его издавать журналы с рискованными направлениями. Вместе с тем действовало здесь и упоение борьбы с теми опасностями и всякого рода подводными камнями, с какой соединялось это дело”.

Страсти, дела, деньги не отменяли, однако, мучительных сомнений в правильности избранного пути, воспоминаний об исковерканном детстве и голодной молодости.

“Конечно, многие завидовали Некрасову, что у его подъезда по вечерам стояли блестящие экипажи очень важных особ; его ужинами восхищались богачи-гастрономы; сам Некрасов бросал тысячи на свои прихоти, выписывал из Англии ружья и охотничьих собак; но если бы кто-нибудь видел, как он по двое суток лежал у себя в кабинете в страшной хандре, твердя в нервном раздражении, что ему всё опротивело в жизни, а главное — он сам себе противен, то, конечно, не завидовал бы ему…” — вспоминала А.Я. Панаева.

Выходом для поэта в таком случае становится творчество.

Праздник жизни — молодости годы —
Я убил под тяжестью труда
И поэтом, баловнем свободы,
Другом лени — не был никогда.

Если долго сдержанные муки,
Накипев, под сердце подойдут,
Я пишу, рифмованные звуки
Нарушают мой обычный труд.

Разнообразные социальные противоречия — между бедностью и богатством, барами и мужиками, дворянами и разночинцами — питают новую лирику поэта.

В 1856 году, в начале нового царствования и новой эпохи в истории России, издаётся наконец сборник “настоящего” Некрасова под скромным заглавием «Стихотворения». Книга имела огромный успех. “Сочувствие публики к Вам очень сильное… — сообщал находившемуся за границей поэту Чернышевский. — Восторг всеобщий. Едва ли первые поэмы Пушкина, едва ли «Ревизор» или «Мёртвые души» имели такой успех, как Ваша книга”.

“А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус, — жгутся”, — скажет Тургенев (позднее он изменит мнение о некрасовских стихах).

«Современник»: дело жизни

Судьба некрасовского «Современника» — увлекательная драма со своим сюжетом, отражающим движение русской истории.

Журнал с трудом выживает в мрачное семилетие, после смерти Белинского, когда Некрасову приходится постоянно бороться с цензурой и, заменяя не допущенные к печати произведения, сочинять вместе с А.Я. Панаевой огромные “коммерческие” романы.

Он расцветает во второй половине пятидесятых годов (культурно-исторически, как мы помним, в это время начинаются шестидесятые годы), когда редакция работает как единый “оркестр”, руководимый “хорошим капельмейстером” (П.М. Ковалевский). В журнале появляется много новых авторов и замечательных произведений. Некрасов заключает “обязательное соглашение” с Тургеневым, Толстым, Островским, согласно которому все их новые произведения должны были печататься только в его журнале.

Через несколько лет, в связи с обострением общественной борьбы и подготовкой крестьянской реформы, в журнале возникает свой конфликт “отцов и детей”. Толстой покидает «Современник» незаметно, Тургенев — демонстративно, хлопнув дверью. Главными работниками в нём становятся молодые радикалы, “нигилисты” Чернышевский и Добролюбов. (Без наблюдения за ними, общения с ними, как считают многие исследователи, не были бы написаны «Отцы и дети».) Добролюбов даже поселяется в некрасовском доме и — несмотря на огромную разницу в возрасте — становится одним из ближайших друзей Некрасова.

К.И. Чуковский остроумно определил личность Некрасова как воплощённый “парадокс истории”. По психологии, воспитанию, образу жизни Некрасов принадлежал к двум противоположным общественным группам: был одновременно дворянином и разночинцем, барином и плебеем.

“Если бы он родился поколением раньше, он был бы цельной фигурой помещика: страстный борзятник, игрок, женолюб.

Если бы он родился поколением позже, он был бы цельной фигурой революционного фанатика-бойца — сродни Каракозову или Нечаеву”.

Оказавшись в ситуации нравственного и исторического перепутья, Некрасов как издатель делает свой выбор. “Начиная с 1860 года, он, если судить по «Современнику», решительно зачеркнул в себе барина и поступил, так сказать, на службу к плебеям. Это был барин, который пошёл — если не в народ, то в разночинцы” (К.И. Чуковский. «Поэт и палач»).

«Певец во стане русских воинов» — так, как мы помним, называется знаменитая элегия В.А. Жуковского. Кающийся дворянин во стане русских разночинцев — так можно определить общественную и поэтическую позицию Некрасова в русской литературе шестидесятых годов.

«Современник» становится центром “обличения и протеста”, знаменем борьбы за последовательно демократическое изменение русской жизни. С этого времени и до конца жизни Некрасов будет главным поэтом молодого поколения, сначала — нигилистов-шестидесятников, наследников Базарова, потом — народников-семидесятников, родственников тургеневского Инсарова из «Нови» и реальных народовольцев. Некрасов как человек мог падать и ошибаться. Некрасов-поэт стал пророком, утешителем, руководителем многих читателей.

Гибель «Современника» совпадает с концом шестидесятых годов и сопровождается мучительными, катастрофическим событиями в жизни редактора.

В 1862 году после двух цензурных предостережений журнал был приостановлен на восемь месяцев, но снова возобновился, уже без умершего Добролюбова и арестованного Чернышевского. Написанный в Петропавловской крепости, потерянный и чудесным образом найденный роман «Что делать?» откроет первый номер 1863 года.

4 апреля 1866 года впервые в истории России подданный открыто поднимает руку на императора: у решётки Летнего сада Дмитрий Каракозов стреляет в царя-освободителя (до этого русские императоры гибли тайно, во время дворцовых переворотов). Лишь недавно получивший отставку М.Н. Муравьёв, после жестокого усмирения польского восстания получивший кличку Муравьёв-вешатель, возвращается к власти. Его призывают, пошутил один современник, “спасти отечество” от всего: “от толстых журналов до стриженых женщин включительно”.

Главным виновником происшедшего, как обычно, объявляется литература. Уже зная, что принято решение о закрытии журнала, Некрасов является в Английский клуб и читает всесильному чиновнику посвящённое ему стихотворение. Унижение не помогает: «Современник» по высочайшему повелению прекращают без права возобновления. Стихи Некрасов уничтожил, точный их текст никому не известен. Минуты слабости он не может себе простить до конца жизни, раскаиваясь и оправдываясь в других стихотворениях перед мёртвыми и живыми друзьями.

Ликует враг, молчит в недоуменье
Вчерашний друг, качая головой,
И вы, и вы отпрянули в смущенье,
Стоявшие бессменно предо мной
Великие страдальческие тени,
О чьей судьбе так горько я рыдал,
На чьих гробах я преклонял колени
И клятвы мести грозно повторял…
Зато кричат безличные: “Ликуем!”,
Спеша в объятья к новому рабу
И пригвождая жирным поцелуем
Несчастного к позорному столбу.
(1866)

«Последние песни»: прощание

Лишь через полтора года, несколько оправившись от тяжёлых испытаний, Некрасов смог взяться за новое журнальное предприятие. Он действовал по прежней схеме. Взяв в аренду умирающий от недостатка подписчиков журнал «Отечественные записки», он обновил редакцию, пригласив в неё уже прославленного М.Е. Салтыкова-Щедрина, молодого критика и публициста Н.К. Михайловского, и через несколько лет сделал журнал лучшим изданием семидесятых годов (хотя полностью повторить успех раннего «Современника» уже не удалось: слишком уж разошлись пути бывших некрасовских соратников).

В «Отечественных записках» по частям начала публиковаться и поэма «Кому на Руси жить хорошо» — главное, так и не законченное творческое создание Некрасова.

Поэт рано начал готовиться к смерти. “Умру я скоро…”, — написал он ещё в 1867 году, когда ему не было и пятидесяти лет. Смертельной болезнью — раком — он заболел в 1875 году. Расставание с жизнью было долгим и мучительным.

        Двести уж дней,
        Двести ночей
Муки мои продолжаются;
        Ночью и днём
        В сердце твоём
Стоны мои отзываются.

Эти стихи обращены к женщине, ставшей последней любовью и утешением Некрасова. “Посвящается З-н-ч-е”, — стоит загадочное посвящение в начале известной поэмы «Дедушка».

В 1870 году Некрасов познакомился с молодой девушкой неясного происхождения, без всякого образования — Фёклой Анисимовной Викторовой. Введя её в свой дом, поэт поменял простонародное имя на более интеллигентное. Она стала Зинаидой Николаевной, Зиночкой, гражданской женой и верным другом Она сопровождала поэта и в Петербурге, и в деревне, и на охоте. Желая обеспечить её будущее, поэт должен был официально оформить брак. Он уже не мог выехать в церковь. Венчание прямо на квартире поэта провёл военный священник. Некрасов был босой и в одной рубашке.

Зинаида Николаевна преданно ухаживала за мужем до последних мгновений. “По истечении этих двухсот дней и ночей она из молодой, беленькой и краснощёкой женщины превратилась в старуху с жёлтым лицом — и такою осталась” (П.М. Ковалевский).

Но и во время смертельной болезни Некрасов продолжал сочинять стихи. Они составили сборник «Последние песни», который поэт ещё успел увидеть.

В стихотворении «Блажен незлобивый поэт…», написанном, согласно авторской дате, 21 февраля 1852 года, в день смерти Гоголя, Некрасов написал:

Со всех сторон его клянут,
И только труп его увидя,
Как много сделал он, поймут,
И как любил он — ненавидя!

Это было пророчество: история повторилась с ним самим. «Последние песни» вызвали поток писем, благодарственных адресов со всей России.

С Некрасовым прощались и старые знакомые, когда-то начинавшие творческий путь в «Современнике».

В комнате больного поэта появился Тургенев. Встреча после многих лет разлуки была безмолвной. Некрасов не мог говорить и лишь прощально махнул рукой. Тургенев в ответ перекрестил поэта и исчез в дверях. Об этой встрече он напишет стихотворение в прозе «Последнее свидание» (1878).

Замечательные слова написал с каторги своему родственнику и тоже сотруднику некрасовского журнала А.Н. Пыпину Н.Г. Чернышевский: “Если, когда ты получишь моё письмо, Некрасов будет ещё продолжать дышать, скажи ему, что я горячо любил его как человека, что я благодарю его за доброе отношение ко мне, что я целую его, что я убеждён, что его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из русских поэтов. Я рыдаю о нём. Он действительно был человек очень высокого благородства души и человек великого ума. И как поэт он, конечно, выше всех поэтов”.

Попрощаться с Некрасовым пришёл и известный юрист А.Ф. Кони, записавший позднее его монолог о страшной разобщённости даже близких людей: “Да что вы, отец! (Некрасов часто так обращался к своим близким знакомым. — И.С.). Я ведь это так говорю, я ведь и сам знаю, что вы очень заняты, да и всем живущим в Петербурге всегда бывает некогда. Да, это здесь роковое слово. Я прожил в Петербурге почти сорок лет и убедился, что это слово — одно из самых ужасных. <…> Вот я умираю — а, оглядываясь назад, нахожу, что нам всё и всегда было некогда. Некогда думать, некогда чувствовать, некогда любить, некогда жить душою и для души, некогда думать не только о счастье, но даже об отдыхе, и только умирать есть время…”

Некрасов умер 27 декабря (8 января) 1877 года. Похороны его превратились в общественную демонстрацию (потом так же хоронили Достоевского и Тургенева). Гроб несли на руках через весь город. В шествии участвовали от трёх до пяти тысяч человек. Речь на кладбище произнёс Достоевский.

Он заявил, что Некрасов был поэтом, пришедшим в литературу с “новым словом”, и поэтому должен стоять следом за Пушкиным и Лермонтовым. Из толпы закричали: “Он был выше Пушкина!”

Это был голос молодого поколения. Возражали писателю поклонники Некрасова, революционеры-народники (среди них — Г.В. Плеханов). Некоторые явились на кладбище со спрятанным под одеждой оружием, намереваясь, если возникнет необходимость, “ответить на полицейское насилие дружным залпом из револьверов”. Так “слово” грозило тут же перерасти в “дело”.

Спор о стихах Некрасова продолжался даже у могилы.