Приключения Джерика

Фрагмент

Каждая собака любит свою семью. И всех людей, которые живут в этой семье и в этом доме. И даже гостей, которые в этот дом приходят. И соседей, которые рядом живут. Но почти всегда одного человека собака себе выбирает, а остальных — любит тоже. Собака бережёт этих людей и хорошо к ним относится, но всё это ради него, того главного человека, которого собака любит больше всех.

Для Джерика таким человеком стал наш с Таней папа. Даже непонятно, когда и почему между ними установилась особая связь. Говорят, собаки любят тех, кто их кормит. Да ничего подобного! Папа Джерика почти никогда не кормил. Он был вообще человек не хозяйственный, к быту не приспособленный, а готовить и вовсе не умел. Как и все мужчины в нашей семье. И папу, и Джерика кормила бабушка. А потом, когда бабушка и дедушка переехали на другую квартиру, нас всех кормила мама. А если мама уезжала в командировку и мы оставались одни, с папой и с Джериком, тогда мы с Таней варили пельменный суп и жарили “пожарские” котлеты, которые покупали в «Кулинарии» по семнадцать копеек. Нам это очень нравилось, потому что мы чувствовали себя взрослыми. <…>

В общем, кухней в нашей семье заведовали женщины. И несмотря на это, Джерик больше всех любил папу. Может быть, он так и думал, что НЕ МУЖСКОЕ ЭТО ДЕЛО — на кухне торчать. То ли дело — полежать с книжкой на диване. Папа любил читать, он читал всегда, когда не работал, а работал он тоже всегда, потому что он всегда думал о своей работе. И книжки ему помогали в этом. Он любил читать, лёжа на диване, а Джерику на диван вообще-то не разрешали. Джерик подходил к дивану, на котором лежал папа, и клал голову на край, смотрел вопросительно и ждал. И папа тоже ждал. Папа ждал, когда отвернётся мама. Джерик ждал, когда папа подаст ему знак. А мы с Таней ждали, когда Джерик вспрыгнет на диван, чтобы посмотреть, как всё это будет. А мама специально смотрела на Джерика — а он ждал. Но вот наконец мама нарочно выходила из комнаты. И тогда папа быстро кивал Джерику головой, и Джерик быстро прыгал на диван. А мама приходила и говорила: “Ну что это такое?” А папа говорил: “Не знаю, он как-то сам залез. Наверное, увидел, что постель не постелена, вспомнил, что во дворе сухо, и подумал, что ноги у него чистые. Вот он и решил, что сегодня можно. Иначе он бы ни за что не полез на диван — никогда в жизни. Ты ж его знаешь”. И Джерик смотрел на маму честными глазами безупречно-порядочного фокстерьера, и мама сдавалась. И так Джерик с папой лежали себе и читали.

Но всё-таки у них была общая обязанность по дому. По выходным и воскресным дням они ходили в булочную и в молочную. В более серьёзные магазины их посылать не решались. <…> Но в булочную и в молочную папа с Джериком в воскресенье всегда ходили. Часто, по крайней мере. Они покупали хлеб, молоко, кефир и ещё сметану. Папа очень любил сметану. Он всегда говорил: “Когда я буду миллионером, я каждый день буду есть сметанку”. У него были довольно скромные представления о роскошной жизни — как у всех людей, кто в молодости пережил войну. И поэтому он покупал сметану, хотя мама его и просила этого не делать. Она знала, что сметана — это опасная покупка. Потому что сметана в те годы продавалась в незапечатанных бумажных стаканчиках.

Хозяйственные люди, когда шли в магазин, брали с собой банку с завинчивающейся крышкой. Тогда в магазин собирались, как в лес на охоту, — с целым снаряжением, с банками, с сумками, с пакетами, с пустыми бутылками — а вдруг, например, масло продавать будут! А куда его нальёшь? А на то у тебя и бутылка. А вдруг сметана? А вот вам и банка — пожалуйста. Но никто не знал, что ему удастся купить, — какой зверь попадётся в магазине, такого и подстрелишь. Зато все чувствовали себя настоящими добытчиками и страшно гордились купленными продуктами и с торжеством выкладывали их дома перед семьёй.

Но когда папе с Джериком попадалась сметана, у них, конечно, никогда не было банки, и им наливали её в магазине в незакрытый бумажный стаканчик. И они гордо шли по двору одинаковой походкой, чуть-чуть подпрыгивая и уклоняясь вбок, — несли домой добытую сметану: папа вёл на поводке Джерика и в той же руке держал верёвочную сумку-авоську (авось чего купишь), а в авоське был хлеб и молоко для всех, сигареты для папы, сахар для Джерика и сыр. <…> А в другой руке папа держал баночку со сметаной — картонный стаканчик без крышки. И всё было хорошо, пока папе не приходилось лезть в карман за ключом, чтобы открыть дверь. Если мама не успевала увидеть в окно, что они уже вернулись, и не открывала сама — катастрофа была неминуема. Мама потом каждый раз удивлялась, отстирывая папину одежду: как же так, ведь всего двести граммов сметаны, а на всё хватило — и на пальто, и на пиджак, и на брюки, и даже на рубашку осталось. В этот момент к ней подходил Джерик и оказывалось, что, хотя он и облизал уже себя как мог, и о ковёр спину вытер насколько мог чисто, а всё равно его лучше вымыть шампунем — вид мокрого фокстерьера под белым соусом хозяйский глаз не радует. <…>

И вот как-то раз папа с Джериком пошли в магазин. Это было 5 декабря — тогда это был ДЕНЬКОНСТИТУЦИИ. Это значит, что в школу ходить не надо, и на работу родители тоже не пойдут, но длится ДЕНЬКОНСТИТУЦИИ всего один день, это ещё не каникулы. И парада нет, на улице неинтересно. Правда, вечером всё-таки салют. Ну, в общем, неплохой всё же праздник, хотя и не самый лучший. Не то что, например, 1 Мая или 7 Ноября, когда всюду воздушные шары, красные флаги и леденцы на палочке.

И папа с Джериком пошли в булочную. Но что-то долго их не было. Мы уже стали волноваться — думаем, неужели, им сметана попалась, а потом, например, кошка побежала, Джерик рванулся, и они сметану до лестничной клетки не донесли. А ещё хуже, если он голову из ошейника вытащил и побежал — а теперь лови его, да ещё со сметаной в руках. У Джерика был слишком свободный ошейник, и он умел из него вытаскивать голову. Мы всё хотели ему в ошейнике новую дырочку проделать, но так и не собрались. Вот теперь и ругай себя! Ну, а может быть, ничего плохого и не произошло, просто они знакомых встретили, стоят себе разговаривают. Всё-таки ДЕНЬКОНСТИТУЦИИ. А тут мама говорит: “А если Джерика украли?” Она всегда всё вперёд чувствовала — просто дар у неё такой был.

И мы стали смотреть в окно в ужасной тревоге. <…> И вдруг видим — а папа идёт один. Без Джерика. Вошёл, а мы к нему: “Где Джерька?” А он говорит: “Нет Джерьки. Украли у меня Джерика”.

Оказалось, что дело было так: папа привязал Джерика у дверей булочной, а сам пошёл за хлебом. А когда вернулся — Джерика не было. Он спросил у мороженщика, который стоял рядом: “Собаку не видели?” А мороженщик сказал: “Фокстерьера, что ли? Да вот, увели его только что. Подошёл какой-то человек, отвязал поводок, потянул за него, фокстерьер упирался, а он его всё равно увёл. Я ещё подумал: «Почему собака так упрямится, идти не хочет?»”

Это был ужасно грустный день. Мы с Таней плакали у себя в комнате. Мы понимали, что никогда больше не увидим нашего Джерика. И ещё больше, чем всегда, мы понимали, как мы его любим. Папа лежал на диване — один — и делал вид, что читает. Но читать он не мог. Мама что-то делала на кухне — наверное, тоже плакала, одна, чтобы мы не видели. Вдруг папа сказал: “Надо повесить объявление. Чтобы вернули — за ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ”. И мы все оживились. Папа вставил в пишущую машинку несколько листов бумаги с копиркой между ними и стал писать: “ПРОПАЛА СОБАКА. ЖЕСТКОШЁРСТНЫЙ ТРЁХШЁРСТНЫЙ ФОКСТЕРЬЕР ПО КЛИЧКЕ ДЖЕРИК. НАШЕДШЕМУ — ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ”.

Он вынул бумагу из машинки — и оказалось, что копирка была заправлена неправильно. Всё отпечаталось на обороте первой странички. С папой такого не случалось никогда — он писал на машинке каждый день и очень хорошо умел ею пользоваться. Но просто он очень волновался. И ещё он чувствовал себя виноватым перед нами — ведь это У НЕГО украли Джерика.

Нам всем было очень плохо. Никто в доме больше не бегал, не прыгал, не лаял, не грыз мебель, ни с кем не нужно было гулять во дворе и некому было менять воду в мисочке, не с кем было играть в охоту на тигров в Африке и в Красную Шапочку. И вообще — не было Джерика, его глаз, ушей, его чёрного кожаного носа и его короткого хвоста, которым он так весело вилял из стороны в сторону, когда мы приходили из школы. И никогда уже больше этого не будет — так думали мы все, разошедшись по комнатам и уткнув в подушки мокрые от слёз лица.

И вдруг я услышала лёгкое царапанье в дверь, как будто мышь какая-то скребётся. Боясь поверить счастью, я побежала открывать и столкнулась у двери со всеми. Мама, папа и Таня — все услышали этот тихий-тихий звук и все побежали в коридор. Вот так мы столкнулись у двери и открыли её, а я была впереди всех, и мне прямо на руки прыгнул Джерик и лизнул меня в щёку горячим языком.

ДЕНЬКОНСТИТУЦИИ, который начался так трагично, стал одним из самых счастливых дней нашего с Таней детства. Мы всей семьёй стояли около Джерика и смотрели, как он жадно пьёт воду. Он попил и заснул — ему надо было восстановить силы. Он даже есть не мог вначале, потому что он очень много пережил за этот день. Он, наверное, тоже не надеялся больше нас увидеть. А ведь он уже один раз терял хозяев — в щенячьем возрасте — и так боялся этого. Когда он лёг спать и вытянул ноги, то оказалось, что у него до крови стёрты подушечки пальцев. Он, наверное, долго бежал: вначале убегал от вора, который украл его, а потом искал свой дом. Позже нам позвонил соседский мальчик и спросил: “Джерик вернулся?” Потому что все любили Джерика и все переживали за него. <…>

Джерик проспал много-много часов. А потом, когда проснулся, ещё долго был обижен на папу: думал, а вдруг папа специально его не уберёг. И папа ужасно переживал, что Джерик считает его предателем. И всячески старался заслужить прощение. И Джерик простил его. Ведь он так любил папу. Он любил его больше всех. И потому поверил ему. Ведь он был благородная собака. Наверное, он действительно был заколдованный принц…