Я иду на урок

Лариса КОРЧАГИНА

Лариса Михайловна КОРЧАГИНА (1958) — учитель литературы Гимназии имени академика Н.Г. Басова при Воронежском государственном университете; постоянный автор «Литературы».

“Душа становилась легче...”

Об одном рассказе Юрия Буйды

Господи! Почему это зол человек <...> когда так хорошо, так прекрасно быть добрым?
(Ф.М. Достоевский)

“У нас чижики так и мрут... — не живут в нашем воздухе, да и только”, — замечает Макар Девушкин в романе «Бедные люди» Вареньке Добросёловой, рассказывая об обитателях многолюдного дома. Дом, где не может выжить слабое, крошечное, беззащитное существо, — это метафорическое воплощение вселенского горя и модель “города-спрута”, гроба, шкафа, Петербурга (см. у О.Мандельштама: “В Петербурге жить — словно спать в гробу”). Создавая образ трагического в будничном, Ф.М. Достоевский достигает особенной остроты воздействия: бедняк, изгой, привыкший к бесконечному страданию, “покорен воле Господа”, способен терпеть, понимать, встречать новый день с кротостью и сочувствием.

О Достоевском вспоминаешь сразу же, как только начинаешь читать рассказ Ю.Буйды «Всё больше ангелов» (Новый мир. 1997. № 5. С. 105–106). Можно прочесть и обсудить его с ребятами на одном из уроков, посвящённых «Преступлению и наказанию».

Он входит в цикл под общим названием «Слишком, чтоб было правдой». С одной стороны — абсурд, дикость, аномалия человеческой жизни действительно поражают невозможностью реальности, с другой — в обыденности, безумном распорядке существования обнаруживается трагическое несоответствие предназначения человека и его буквального воплощения — как у Достоевского. В этом мире нет и не может быть счастливых, единения душ, свободных от мирской суеты, а царствуют инстинкты; животное начало в скотоподобном облике и образе жизни главенствует надо всем, подавляя образ Божий в человеке. Таков мир в рассказе «Всё больше ангелов».

“После смерти сына старуха Стефания осталась в доме с внуком Иваном, мужчиной молодым, туго соображающим и основательным”. Своеобразный оксюморон “туго соображающий и основательный” иллюстрирует отсутствие духовного начала и торжество плоти. “Туго” — значит, молчат сердце и дух, Божье откровение не коснулось “мёртвой души”, живущей по плоти и преклоняющейся перед “хозяйством — корова, свиньи, куры, индюки, кролики — и сын Витя” (!). Страшно, что ребёнок в одном ряду с тем, чем “обзавёлся”, женившись, “основательный” внук Стефании.

Имя Стефания от греч. Стефанос — венок, венец, корона, диадема; кроме того, имя героини имплицирует образ великомученика пророка Стефана, забитого камнями взбешённой толпой; Иван от древнееврейского Йехохонан — греч. Иоаннэс — Иоанн — “милость Божья”, “дар Бога”. Можно предположить, что Иван — “дар Божий” Стефании. Есть ли место старухе в жизни молодых? Кто “доходит” за Стефанией? Страшный “почёт”: жена Ивана громко сказала, что “и троим в доме не повернуться, а четвёртая им «нет никто»”. Бедная женщина “тотчас убралась в сарайчик, притулившийся к стене свинарника”. Внук принёс раскладушку, поинтересовавшись, как Стефания будет зимовать. В ответ старуха улыбнулась передними двумя зубами, жалея Ивана. Ю.Буйда ничего не говорит о жизни героини, однако за скупыми фразами скрывается мир глубоких переживаний и страданий: ни слова о муже, сын умер, но была надежда на внука — с ним утешится душа старого человека. Думается, вовсе не случаен выбор имени и его сходство с замученным библейским Стефаном: “ненасытимое страдание”, голод, холод, издевательства невестки — и сарай-гроб (как у Достоевского углы и комнатушки), откуда Стефания, “пристроившись на чурбачке”, наблюдала за дворовой жизнью.

“Подросший правнук Витя” увидел глаз в щёлочке (вот и всё, что позволено старухе) и познакомился с изгнанницей. Однако мальчик не такой, как отец: ребёнок обладает чувством духовного просветления, жаждой познания окружающего мира, он способен к жалости и вниманию. Именно ему старуха открывает тайну хорошего в её “тюремной” жизни: через дырочку в стене сарая она любуется ангелами, летающими по небу, “и всё больше, больше их”. Так вот в чём счастье Стефании! Она, приговорённая к жизни в сарае, забытая всеми, кроме Вити, видит ангелов, и её кроткая христианская душа готова идти домой, на небеса, к Богу. Витя ничего не увидел, но старуха его успокоила: “Доживёшь до моих лет — и увидишь ангелов”, причём говорила “улыбаясь, весело”. Вскоре она умерла.

“Прошло двадцать пять лет”. Автор настолько лаконичен, что порой чудится чеховский “взгляд” со стороны: есть ряд деталей, самых существенных, а мы можем только домыслить, вообразить, представить. Неизвестно, что было в жизни Виктора (“победителя”), но истинны слова Н.В. Гоголя: “Страданием и горем нам определено добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах”. Жизненный “бумеранг” вернулся: Ивана (того самого, который по требованию жены перевёл Стефанию в сарайчик) парализовало после инсульта. Виктор с женой и двумя дочками жил в том же доме, держал свиней в том же свинарнике, дрова — в том же сарайчике, где была дырочка. Ю.Буйда отмечает, что “мать давно их оставила”. Но это не всё. У Виктора в 27 лет обнаружилась язва желудка. У младшей дочери был церебральный паралич, а жена Виктора всё время “посвящала уходу за несчастной девочкой и неподвижным свёкром”. Вот это жуткое сгущение, давление на человека, “огненное испытание” выявляет “пробу” на добро или зло. Виктор и его жена не ропщут, не проклинают никого, а терпеливо несут свой крест. Кроме того, Виктор с утра до вечера “крутил баранку тяжёлого самосвала” и, чтобы сводить концы с концами, держал большое хозяйство — корова, свиньи, куры, индюки и кролики (как и отец когда-то). Ничто не изменилось! Словно какой-то заколдованный круг, из которого человек никак не выберется. Нет света в жизни, и герой, слушая ночью плач жены, в полном отупении страшно курил, боясь думать о будущем. Виктор, любя Марину, жалел её “до боли в сердце”. Но сил для утешения нет.

Сбылось предсказание Стефании, но только не в летах смысл изречённого: по мере испытанного, пережитого открылось утешение Виктору. Он уходил в сарайчик, садился на тот же чурбачок и... долго-долго смотрел в дырочку “до рези и слёз в глазах, пока среди облаков не начинали мелькать крошечные и прозрачные, как мотыльки, ангелы”. Вот оно, пришло блаженство, когда боль покидала измученное сердце и “душа становилась легче и как будто даже больше”. Как часто мы говорим: “душа успокоилась”, “на душе легче стало”, “душа очистилась»... Душа героя стала “легче” и “больше”, больше измученной, бренной, греховной плоти, истерзанной физически и духовно. Но есть награда за кротость и смирение — увидеть в небе ангелов, “всё больше ангелов”.