Перечитаем заново

Софья Каганович

---

Софья Львовна Каганович (1944) — зав. кафедрой теории и методики общего образования Новгородского регионального центра развития образования.

Новые темы в Стандарте по литературе: А.С. Пушкин «Подражания Корану»

Материалы к уроку

Появление в новых Стандартах по литературе для старшей школы цикла А.С. Пушкина «Подражания Корану» (1824) как обязательного для изучения вызывает неоднозначную реакцию многих учителей. Некоторые считают, что обращение к этому “второстепенному” циклу лишь перегружает программу и мало чем обогащает знания учащихся о великом поэте. Поэтому следует прежде всего определить место этого произведения — в действительности очень важное — в творчестве А.С. Пушкина, обосновать необходимость обращения к нему при изучении художественного мира поэта даже на базовом уровне.

Отметим сразу: знакомство с «Подражаниями Корану» на обобщающих уроках по творчеству Пушкина (или при повторении перед экзаменом) даёт возможность ввести в изучение художественного мира поэта ещё одну тему: обратить внимание детей на интерес поэта к образу жизни, национальному характеру, культуре других народов.

Сам воплотивший в себе со всей полнотой русское национальное начало, “единственное явление русского духа” (Н.В. Гоголь), Пушкин в то же время был чрезвычайно восприимчив к иным национальным мирам и культурам, и в его творчестве, по словам Ф.М. Достоевского, “засияли идеи всемирные, отразились поэтические образы других народов и воплотились их гении” (Речь о Пушкине). Действительно, Пушкин, как никто другой, умеет художественно перевоплощаться в человека иной национальности, говорить как бы от его имени, достоверно передавать характерные особенности чужого национального мира (испанского — «Я здесь, Инезилья, я здесь под окном…», молдавского — «Гляжу, как безумный, на чёрную шаль…»; в «Бахчисарайском фонтане» звучит “подлинная” татарская песня и т.д.). Современники называли это свойство пушкинского таланта “протеизмом” (вспомним содержание известного античного мифа о Протее — вещем старце, способном превращаться в любое существо), Достоевский в своей Речи о Пушкине — “всемирной отзывчивостью” отмечая значение этой “главнейшей способности нашей национальности” для развития всей русской литературы.

Напомним также, что исследователи всегда отмечали важную роль, которую сыграла работа над циклом «Подражания Корану» в творческом самоопределении и развитии самого Пушкина.

«Подражания Корану» — далеко не единственное и не случайное обращение А.С. Пушкина к восточному миру. Пушкинисты насчитывают в творческом наследии поэта более пятидесяти произведений, так или иначе — сюжетами, образами, какими-то ассоциациями — связанных с Востоком. Можно предложить учащимся самим ещё раз пролистать томики Пушкина в поисках восточных мотивов, и они наверняка назовут поэмы «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», лирические стихотворения «Из Гафиза», «Подражание арабскому», «Соловей и роза» и многие другие. “Слог восточный был для меня образцом”, — писал сам поэт о своей работе над «Бахчисарайским фонтаном» в письме к П.Вяземскому.

Коран вызывал особый интерес поэта. Известно, что он подробно изучал французский перевод Корана. Русский же перевод М.И. Верёвкина с карандашными пометами Пушкина и сегодня стоит на книжной полке в Доме-музее Пушкина на Мойке.

Чтобы понять смысл пушкинских «Подражаний Корану» и оценить художественное мастерство поэта, необходимо дать учащимся хотя бы общее представление о священной для мусульман всего мира книге. Это может иметь и воспитательный эффект, так как сегодня у многих существует психологически понятная и подогреваемая многими СМИ ассоциативная связь “мусульманство — терроризм”, и Коран нередко воспринимается чуть ли не как руководство для подготовки террористических актов. Между тем даже беглое обращение к тексту Корана позволяет разрушить стереотип восприятия ислама как религии жёсткой и жестокой, понять, что Коран, как и Библия и иудейская Тора, как любая священная книга любой религии, исповедует общечеловеческие ценности:

“…К родителям — благодеяние, и к родичам, и сиротам, и беднякам. Говорите людям хорошее, выстаивайте молитву, приносите очищение”. “Сражайся за Господне дело лишь с тем, кто борется с тобой, дозволенного грань не преступай. Господь не любит тех, кто преступает… Всемилостив наш Бог и Всепрощающ!”

Подобных цитат можно найти в Коране множество.

Коран — это запечатленные письменно проповеди пророка Мухаммеда (570–632 годы), которые он произносил на протяжении почти тридцати лет, приобщая свой народ к новой для арабов религии единобожия (до этого они были язычниками). Именно потому, что это фактически запись устной речи, Коран довольно сложен по своей структуре: в нём 40 глав (их правильно называть “суры”), они различны по объёму и содержанию; иногда проповеди звучат от имени пророка, иногда — как прямая речь самого Аллаха; некоторые сюжеты неоднократно повторяются.

Как известно, ислам в своём утверждении единобожия корнями восходит к иудаизму и христианству, и в Коране на свой лад пересказываются все библейские сюжеты — как Ветхого, так и Нового Завета. Мусульмане чтут и пророка Моисея, и Иисуса Христа, считая его также пророком. И, конечно, превыше всех почитают Мухаммеда.

«Подражания Корану» — это цикл из девяти стихотворений. А по сути это даже не “подражания” Корану, а более или менее свободные переложения некоторых его сюжетов. Учёные-пушкинисты и востоковеды давно определили суры и аяты (законченные отрывки сур) Корана, послужившие непосредственным источником каждого стихотворения.

Существует несколько интерпретаций пушкинских «Подражаний Корану».

Б.В. Томашевский утверждал, что Пушкин использовал образы Корана для завуалированного, “спрятанного” от цензуры выражения своих вольнодумных взглядов.

Г.А. Гуковский считал, что именно «Подражания Корану» — первое реалистическое произведение Пушкина, что, обратившись к чужому национальному миру, Пушкин оттачивал своё реалистическое мастерство, способность изобразить национальный характер в соответствующих обстоятельствах.

Наиболее приемлемой представляется мысль о диалектическом единстве этих двух тенденций.

Учёные И.С. Брагинский, М.Л. Нольман, П.И. Тартаковский, С.А. Фомичёв говорят о своеобразном “западно-восточном художественном синтезе”, реализованном в этом цикле.

Реалистически перевоплощаясь в пророка Мухаммеда (реально существовавшую историческую личность), а в некоторых «Подражаниях», даже говоря “от имени” самого Аллаха, русский поэт в то же время использует эти новые, оригинальные художественные формы и образы — для самовыражения, как бы доказывая тем самым всечеловеческое единство отношений Человека с Миром.

Нет нужды подробно анализировать в школе весь этот цикл.

Основанием для выбора стихотворений, на которые следует обратить внимание учащихся, могут стать два момента, наиболее ярко характеризующие содержательную и художественную специфику произведения.

Во-первых, это уже упоминавшийся “протеизм” Пушкина, его способность органично перевоплотиться в человека иной национальности и иной эпохи, реалистически достоверно передать “от первого лица” его “манеру понимать вещи” (В.Г. Белинский). В этом плане очень характерно 5-е «Подражание», передающее взгляд мусульманина на “разумное” устройство Вселенной.

Земля недвижна — неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
................................
Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Даёт земле древесну сень.

Конечно же, так видит мир не сам Пушкин, человек XIX века. Это взгляд правоверного мусульманина, открывающего для себя истины Корана в веке VII. Сам же поэт выражает своё к этому отношение лишь в Примечаниях: “Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!” Возникает своеобразный стереоскопический эффект, художественное соединение времени и пространства.

Подобный эффект наблюдается при сопоставлении ещё одного стихотворения цикла («О, жёны чистые пророка…») с отрывком из поэмы «Бахчисарайский фонтан». Это сопоставление не займёт много времени, но позволит лучше понять художественный замысел «Подражаний Корану», особенно ярко и наглядно убедиться в мастерстве пушкинского перевоплощения.

Для большей наглядности приведём также и текст Корана.

“Жёны пророка! Вы — не такие, как обычные другие жёны, — если вы гнева Господа страшитесь, в своих речах не будьте ласково-любезны, чтобы в каком-нибудь (мужчине) <…> не воспылало вожделенье (к вам). В домах своих покойно пребывайте и не кичитесь украшеньями… творите ритуальную молитву <…> Аллаху и посланнику Его послушны будьте <…> Скажи своим супругам, о пророк! <…> чтоб на себе они плотнее покрывала закрывали” (сура 33).

“Ревность араба так и дышит в сих заповедях”, — пишет Пушкин в комментариях ко 2-му Подражанию, довольно точно воспроизводящему этот коранический текст, — опять-таки дистанцируясь от своего восточного “лирического героя”.

О, жёны чистые пророка,
От всех вы жён отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!..
(Подражание 2-е)

Нет, жёны робкие Гирея,
Ни думать, ни желать не смея,
Цветут в унылой тишине;
Под стражей бдительной и хладной
На лоне скуки безотрадной
Измен не ведают оне.
В тени хранительной темницы
Утаены их красоты:
Так аравийские цветы
Живут за стёклами теплицы.
Для них унылой чередой
Дни, месяцы, лета проходят
И неприметно за собой
И младость, и любовь уводят.
(«Бахчисарайский фонтан»)

По содержанию это фактически один и тот же сюжет — описание жизни и судьбы восточной женщины. Но в одном случае («Подражания Корану») это взгляд “изнутри”, точка зрения представителя самого восточного, мусульманского мира, и в этом мире, где непреложны законы Корана, где господствует всё то же “кораническое мышление”, такая жизнь воспринимается как нечто естественное и даже привлекательное. Неслучайны здесь эмоционально “положительные” эпитеты (“жёны чистые”, “сладкая сень тишины”, “верные сердца”, “неги законные и стыдливые” и т.д.). Уместны создающие высокий стиль славянизмы и архаизмы (“пророка”, “сенью”, “пристало”, “девы”, “взор”, “узрит” и т.д.).

И совсем иной эмоциональный настрой — в отрывке из «Бахчисарайского фонтана», где тот же сюжет изображается “от автора” — то есть с точки зрения европейца, человека с другим менталитетом и восприятием. Те же самые образы обретают здесь совсем иной смысл, противоположную эмоциональную окраску: “жёны” уже не “чистые”, а “робкие”, и “тишина” не “сладкая”, а “унылая” (этот ключевой эпитет повторяется даже дважды), и не “лукавый взор” “нечестивых”, мечтающих приобщиться к блаженному таинству гаремного быта, нарушает сладкий покой, а “стража бдительная и хладная” ограждает “героинь” от окружающего мира. Внимательное сопоставление позволит найти антипод едва ли не каждому образу и тропу, и даже высокие славянизмы (“оне”, “на лоне”, “лета” и др.) в этом контексте звучат иронически. Контраст тем более ярок, что оба отрывка написаны одним и тем же размером (четырёхстопный ямб).

Не менее важна и интересна вторая особенность цикла «Подражания Корану» — его так называемый западно-восточный синтез, то есть соотнесённость с глубинным содержанием всего творчества Пушкина, органичная связь со смысловыми и философскими векторами художественного мира поэта.

Говоря об этой стороне цикла, исследователи прежде всего отмечают возникновение в нём явственного мотива “гоненья”, которого нет в Коране: “Нет, не покинул я тебя. // Кого же в сень успокоенья // Я ввёл, главу его любя, // И скрыл от зоркого гоненья?” — читаем в первом же Подражании. «Подражания Корану» написаны в 1824 году в Михайловском. Сосланный поэт, страдающий от несвободы и конфликтующий с отцом, скрылся “в сень уединенья” в Тригорском и впоследствии так вспоминал об этом периоде: “В пещере тайной, в день гоненья читал я сладостный Коран”. Сюжеты “сладостного Корана” обогатились в собственном творчестве мотивами, связанными с личным опытом поэта.

Ещё более важна и органична в «Подражаниях» тема поэта-пророка.

Сами мусульмане не считают Мухаммеда поэтом: ведь, по религиозным представлениям, “автор” Корана — не Мухаммед, а сам Аллах. Однако исследователи обнаруживают в Коране (оригинал его написан на арабском языке) множество признаков именно поэтического стиля: своеобразный ритм, яркость образов и тропов, высокую эмоциональную насыщенность и т.д. Именно это — художественное, поэтическое начало интересует в Коране и русского поэта. И пророк Мухаммед для Пушкина прежде всего поэт, а не религиозный деятель, слова “пророк” и “поэт” для него, как известно, — синонимы. Поэтому, перелагая строки Корана, Пушкин вводит в них и этот свой излюбленный мотив могущества Слова, перекликающийся с содержанием его программного стихотворения «Пророк».

Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?
Мужайся ж, презирай обман,
Стезёю правды бодро следуй…
(Подражание 1-е)

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился
................................
И Бога глас ко мне воззвал:
“Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей”.
(«Пророк»)

«Подражания Корану», таким образом, могут быть соотнесены и с “обязательной” темой программы 9-го класса «Поэт и поэзия в творчестве Пушкина».

Особенно интересно и органично переплетаются восточное и западное начала, коранические и лирические мотивы в 9-м Подражании, которое как раз и предлагается в новых Стандартах для текстового анализа.

Это Подражание заключает весь пушкинский цикл и, следовательно, несёт в себе особую эмоциональную и содержательную нагрузку.

Вот как выглядит в Коране этот сюжет о страннике, усомнившемся во всемогуществе Бога.

Иль (странник) тот, кто близ селенья проходил,
Разрушенного до единой кровли.
И он сказал: “Как может оживить его Господь,
Когда оно уже застыло в смерти?”
И странника поверг Господь во смерть на сотню лет,
Затем Он оживил его и воспросил:
“Как долго здесь ты находился?” —
Ответил тот: “Быть может, день иль часть его”.
Но Бог сказал:
“О нет! Сто долгих лет ты пробыл здесь.
Теперь взгляни на свою пищу и питьё
Их порча вовсе не коснулась.
Теперь на своего осла взгляни —
(Лишь кости от него остались).
Тебя Мы сделали знаменьем для людей,
И далее — смотри на кости:
Совокуплю Я их и в плоть одену!”
Когда сие ему предстало ясно,
Он сказал: “Теперь я знаю —
Всемогущ Аллах над всем!”
(Коран, сура 2. Перевод В.М. Пороховой)

Сопоставление пушкинского и коранического текстов позволяет проследить, в каком направлении развивалась поэтическая мысль русского автора, как оттачивался и реализовывался его творческий замысел.

В Коране это просто назидательная притча, призванная укрепить веру во всемогущество Всевышнего. Главное “действующее лицо” здесь — сам Бог, творящий чудеса и “излечивающий” безверие. Пушкин же символически переосмысляет сюжет, превращая его в гимн духовному возрождению человека (“В крови заиграла воскресшая младость”). Здесь главный герой — человек, взыскующий истины и веры, прошедший тяжёлый путь от “тоски безнадёжной” и даже “ропота” через страдания и “жажду” (вспомним ещё раз — и в «Пророке»: “Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился”!) к “радости” и “святым восторгам” духовного просветления.

И путник усталый на Бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадёжной водил он вокруг,
И кладезь под пальмою видит он вдруг.

И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струёй освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лёг, и заснул он близ верной ослицы —
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.

Настал пробужденья для путника час;
Встаёт он и слышит неведомый глас:
“Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?”
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.

Но голос: “О путник, ты долее спал;
Взгляни: лёг ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладезь холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесённый песками степей;
И кости белеют ослицы твоей”.

И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник...
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладезь наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рёв издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с Богом он дале пускается в путь.

Исследователи считают это Подражание самым “вольным” в цикле, самым далёким от оригинала. Действительно, поэт вводит в текст множество отсутствующих в Коране экзотических образов: песок, зной, колодец, пальма и т.д., тем самым даже усиливая “восточность” звучания стихотворения. Но цель Пушкина при этом — не экзотика, а создание яркого символического образа пустыни. Это пустыня мира, пустыня бытия, пустыня души человеческой — место философского, а не реального действия! В этой пустыне идёт вечная борьба между верой и неверием, между добром и злом — борьба, которая составляет сущностное ядро этого Подражания — и самого Корана.

Точно так же вводится в стихотворение отсутствующий в этом сюжете Корана мотив пути, движения героя к какой-то, поначалу неведомой, цели. В Коране странник просто “близ селенья проходил” и, увидев его разорённым, усомнился в способности Бога восстановить утраченное. У Пушкина же герой — именно путник, и слово “путь” не случайно оказывается последним, ударным словом стихотворения: “И с Богом он дале пускается в путь”. Эта тема пути, движения человека по пустыне жизни — от зла к добру, от неверия к вере, от заблуждения к истине (в мусульманской традиции это духовное движение по жизни называется “тарикат”) — одна из основных в философском содержании Корана, и русский поэт, уходя от буквального переложения коранического текста, в то же время глубоко проникает в смысловую глубину этой священной книги.

Обобщим: изменяя конкретный сюжет, выражая свои сокровенные мысли, поэт в то же время не отдаляется от смысловой сути Корана, обнажая, проясняя его философскую основу.

Наконец — что, на наш взгляд, особенно ярко свидетельствует о синтезе восточного и западного начал в философских концепциях Пушкина, — это введение русским поэтом в коранический сюжет линии, в Коране вообще отсутствующей, — линии умирающей и воскресающей вместе с человеком природы. Линия: молодость — “мгновенная” старость (какой замечательно точный эпитет!) — и вновь “воскресшая младость” Путника в 9-м Подражании как бы параллельна образной трансформации от “И к пальме пустынной он бег устремил” к “Уж пальма истлела, а кладезь холодный иссяк и засохнул в пустыне безводной” и, наконец, к завершающему этот временной и художественный круговорот “И чудо в пустыне тогда совершилось: минувшее в новой красе оживилось; вновь зыблется пальма тенистой главой, вновь кладезь наполнен прохладой и мглой”.

То, что “минувшее” и “настоящее” воплощается одновременно и в образах из мира природы, и в понятиях “молодость — старость”, органично и естественно для этого восточного по своей философии и форме произведения. В собственно восточной поэзии можно найти множество аналогий — так, в одной из поэм узбекского поэта Алишера Навои целая глава так и называется «О временах года и возрастах жизни людей».

Но в то же время такое соотнесение мира природы и человека чрезвычайно характерно для всего творчества самого Пушкина. Эта линия идёт от раннего, 1820 года, стихотворения «Мне вас не жаль, года весны моей...», которое так же парадоксально завершается возвращением к истокам: “Где прежний жар и слёзы вдохновенья? Придите вновь, года моей весны”.

Она продолжается в стихотворении «Виноград» (1824), где весенние розы и зрелый виноград символизируют “возрасты жизни людей”, а реалистически точное сравнение “виноград… продолговатый и прозрачный, как персты девы молодой” опять-таки напоминает о вечном круговороте земной жизни.

Далее, в знаменитой «Осени» (1833) наиболее последовательно и художественно убедительно совмещаются жизнь и смерть природы — и старость, и молодость человека: “И с каждой осенью я расцветаю вновь... Я снова счастлив, молод”. В этом художественном и образном круговороте как раз и воплощается пушкинская философия бытия — философия бессмертия природы и человека в ней.

Точно та же линия — на новом — восточном материале — возникает и в 9-м Подражании Корану.

Таким образом, «Подражания Корану» — произведение, тонко и точно воспроизводящее кораническое мышление и восточную философию, — в то же время может быть отнесено к тем пушкинским шедеврам, которые несут в себе основополагающие, глубинные постулаты собственно пушкинской философии жизни и смерти, пространства и времени.

Думается, что знакомство с этим произведением расширит и обогатит культурный кругозор наших школьников, позволит им увидеть творчество великого русского поэта ещё с одной — мало известной — стороны.