ПРАКТИКА

Ирина Учамбрина

---

Ирина Алексеевна Учамбрина (1960) — методист научно-методического центра Юго-Восточного округа Москвы, учитель школы № 919.

«Скупой рыцарь» А.С. Пушкина и «Генеле-сумочница» Л.Е. Улицкой

Материалы к уроку-сопоставлению

По известному определению В.Г. Белинского, “у каждой эпохи свой характер”, в том числе и у эпохи литературной. Но зачастую случается так, что два, казалось бы, совершенно разных творения, находящиеся на значительном временном расстоянии друг от друга, отличающиеся по жанровой структуре, неожиданно оказываются не столь различными в изображении человеческих страстей, характеров, поступков. Так, сходные мотивы можно обнаружить в двух произведениях, между которыми более 150 лет, — трагедии А.С. Пушкина «Скупой рыцарь» и рассказа Л.Е. Улицкой «Генеле-сумочница». Мотивы скупости, накопительства, мотив драгоценностей — именно эти моменты и будут в центре нашего внимания на уроке, посвящённом сопоставлению этих произведений.

В качестве домашнего задания учащимся было предложено подумать над вопросами:

1. Каков возраст главных героев? Что мы узнаём об их прошлом? В чём они видят смысл своей теперешней жизни?

2. Каково отношение к семье старого Барона и Генеле?

3. Как развивается мотив “скупости” от трагедии А.С. Пушкина к рассказу Л.Е. Улицкой?

4. Каково значение образов: сундуки Барона — сумка Генеле? Имеют ли символический смысл образы ключей в произведениях?

5. Как построены сцены смерти Барона и старухи Генеле? В каком аспекте эти эпизоды оказываются схожими?

Один из моментов, которые объединяют героев трагедии Пушкина и рассказа Улицкой, — почтенный возраст. В «Скупом рыцаре» Герцог упоминает, что барон Филипп был другом его деду; далее в тексте, обратившись к нему, назвал его “стариком несчастным”, да и сам Барон признаётся: “Стар, государь, я нынче”. Генеле в рассказе Л.Е. Улицкой — “старуха” на “кривеньких костяных ногах”, “маленькая, опрятно одетая, белокудрявая”. Жизнь героев уже близится к концу, они много пережили и испытали, многое для них осталось в прошлом, о котором читателю почти ничего не известно. Рыцарские турниры, праздники, жизнь при дворе — всё это уже не волнует старого Барона. Бывший “храбрый рыцарь” ныне живёт уединённо и замкнуто, он несказанно богат.

Послушна мне, сильна моя держава;
В ней счастие, в ней честь моя и слава!
Я царствую…

Старая Генеле, как пишет Улицкая, “по темпераменту была общественным деятелем”, однако “крупные задачи в жизни ей не подвернулись, и по необходимости она занималась проблемами относительно мелкими”. Так, она следит за чистотой скверика, пытается приучить прохожих бросать окурки в урну, а голубей — делить по справедливости размоченный для них хлеб, мастерски выбирает продукты на рынке, с завидной изобретательностью готовит десяток блюд из одной курицы и т.д. Но во всех жизненных ситуациях Генеле остаётся непонятой, и её энтузиазм наталкивается на абсолютное равнодушие даже близких ей людей.

Старый Барон одинок, но и Генеле, несмотря на большое число родственников, тоже, по выражению писательницы, “независимо одинока”, а многие её добрые начинания не находят понимания у окружающих. Капуста-провансаль, приготовленная по какому-то немыслимому рецепту из семнадцати компонентов, оказывается “чистой отравой”, неразумные племянницы с ужасом вспоминают поход на рынок, где тётушка пыталась обучить их искусству выбирать товар, и даже неблагодарные голуби не понимают, что значит клевать только свою порцию корма.

Как же относятся герои к своим семьям? “Главным жизненным долгом” Генеле считала визиты к родственникам (брат, сёстры, племянницы — всего двенадцать человек), которых она посещала строго по определённому графику, выполняя “функции некоего цемента, не позволяющего семье окончательно распасться”.

В отличие от героини Улицкой, считающей своим долгом сохранять семью, старый Барон является её разрушителем. Между ним и сыном — смертельная вражда, в результате которой старик гибнет.

Учащиеся отмечают, что герои Пушкина и Улицкой сходятся в том, что главный смысл жизни для обоих — оберегать свои сокровища. Для Барона величайшая ценность — это его сундуки, для Генеле — заветная сумка.

Весь день минуты ждал, когда сойду
В подвал мой тайный, к верным сундукам.

Обратим внимание одиннадцатиклассников на характерный эпитет — свои сундуки Барон называет “верными”. Почему? Верными могут стать для человека товарищи, друзья, подруги… Но для героя не существует никого: ни сына, ни друзей — прежних знакомцев, ни любимой. Лишь сундуки, точнее, их содержимое: золото — то, что навсегда останется верным, что не предаст, не обманет, не потускнеет, потеряв ценность. Пять сундуков и шестой, “ещё неполный”, в который нужно “горсть золота накопленного всыпать”, — это и есть единственная цель в жизни и сама жизнь: “Вот моё блаженство!”

В этой сцене Барон поистине священнодействует, совершает торжественный обряд.

Я каждый раз, когда хочу сундук
Мой отпереть, впадаю в жар и трепет.
.................................................
...сердце мне теснит
Какое-то неведомое чувство…

Как относится пушкинский герой к сыну? Почему так не хочет и боится передавать ему наследство? Нет для Барона хуже наказания, чем сознание того, что его блаженству когда-то настанет конец и наследник-сын, “безумец, расточитель молодой, развратников разгульных собеседник”, осквернит всё то, что для Барона свято.

Он разобьёт священные сосуды,
Он грязь елеем царским напоит —
Он расточит… А по какому праву?

Барон “выстрадал” богатство ценой “горьких воздержаний, обузданных страстей, тяжёлых дум, дневных забот, ночей бессонных”. Разве справедливо, что Альберу всё это достанется даром? В понимании Барона это не законное наследование, а кража, грабёж.

Украв ключи у трупа моего,
Он сундуки со смехом отопрёт.

Лишь об одном мечтает Скупой рыцарь:

О, если б из могилы
Прийти я мог, сторожевою тенью
Сидеть на сундуке и от живых
Сокровища мои хранить, как ныне!..

Подобно тому, как зорко охраняет свои сундуки пушкинский Барон, так и Генеле бережёт свою сумку: “Под левым локтем у неё плотно сидела большая дамская сумка, с которой она никогда не расставалась… Драгоценную свою сумочку Генеле прилюдно никогда не раскрывала”. Писательница подробно и во всех деталях, словно речь идёт о живом существе, рассказывает историю сумки: состоятельная гостья привезла её из Швейцарии ещё до Первой мировой войны, и “изначально сумка была коричневого цвета, с богатым лиловым оттенком и шёлковым блеском. С годами она сначала темнела, стала почти чёрной, а потом вместе с хозяйкой начала седеть и приобрела неописуемо изысканный желтовато-серый цвет. Сумка несколько раз входила в моду и выходила из неё… На замке растительно и вяло извивались линии умирающего модерна, тонкие узловатые пальчики хозяйки легко вплетались в этот узор, изношенная кожа обеих, казалось, происходила от одного и того же вымершего животного”. Они давно уже составляют одно целое — старуха и её сумка, из-за которой Генеле и получила своё прозвище — Сумочница.

Кроме этой, драгоценной, у старухи ещё масса мелких хозяйственных сумочек, множество “баночек и кастрюлек”, однако издевательски ироническое прозвище нисколько не отражает сути личности Генеле. Она не рыночная “мешочница” и даже не разумная и бережливая Коробочка — она тоже в определённом смысле Скупой рыцарь, стерегущий своё богатство, свои фамильные драгоценности, прячущий их от посторонних глаз, от властей, от родственников.

О том, что именно скрывает Генеле в своей сумке, читатель не узнает до последних строчек рассказа, а родственники не узнают никогда, только лишь брат Наум предполагает, что много лет назад “хитрая девочка” Генеле “прибрала” бабушкины серьги: “Вот такие бриллианты! (Размером с грецкий орех.) Испанской огранки. Непревзойдённые!”

Мы можем лишь строить предположения о том, любовалась ли когда-нибудь Генеле присвоенными бриллиантами — писательница на протяжении всего повествования не оставляет нам упоминания об этом. Барон же, созерцающий свои сокровища, испытывает при этом поистине эстетический восторг.

Хочу себе сегодня пир устроить:
Зажгу свечу пред каждым сундуком,
И все их отопру, и стану сам
Средь них глядеть на блещущие груды.

Так же, как Барон не доверяет сыну, старуха Генеле не доверяет своим родственникам. Действительно, кто мог бы позаботиться о фамильных ценностях? “Непроходимый неудачник” Наум? Его слабоумный сын? Племянницы, совершенно не знающие жизни?

Нетрудно заметить своеобразную параллель: как скупому отцу у Пушкина противостоит легкомысленный и великодушный рыцарь-сын, так и “хитрой” старушке Генеле противостоят непутёвые, не слишком благополучные родственники. Барон считает, что его наследник недостоин сокровищ, ведь он не заслужил и не выстрадал права обладания ими. Героиня Улицкой тоже уверена, что никому другому, кроме неё, нельзя доверить тайну фамильных драгоценностей: ведь именно Генеле — истинная глава и опора семьи, все многочисленные родственники нуждаются в общении с ней, не могут существовать без “её заботы, без её советов и наставлений”.

Итак, и старый Барон, и Генеле скупы. Но что же такое скупость в понимании авторов и их героев? Сравним высказывания известных литературоведов.

По определению С.М. Бонди, “…скупость Барона является… страстью, болезненным аффектом, а не сухим расчётом”. Ю.М. Лотман придерживается несколько иной точки зрения: “Барон в пьесе следует принципу накопительства. Жажда денег, жадность для него — не физиологическая страсть, а принцип, от которого он не отступается. Этот принцип ужасен, и следование ему приводит Барона к чудовищным поступкам. И всё же неуклонность в служении своему принципу придаёт ему черты дьявольского величия”.

Сын Барона Альбер по-своему трактует эту страсть отца. По его мнению, Барон не хозяин своим деньгам, а раб их.

О! мой отец не слуг и не друзей
В них видит, а господ; и сам им служит.
И как же служит? как алжирский раб,
Как пёс цепной.

Однако в известном смысле Барон — поэт, он поэтизирует свою любовь к богатству, свою тайную власть над миром. Д.С. Мережковский в своей статье «Пушкин» пишет: “Всякая страсть тем и прекрасна, что окрыляет душу для возмущения, для бегства за ненавистные пределы человеческой природы. Скупой рыцарь, дрожащий над сундуком в подвале, озарённый светом сального огарка и страшным отблеском золота, превращается в такого же могучего демона, как царица Клеопатра со своим кровожадным сладострастием”.

Что не подвластно мне? как некий демон
Отселе править миром я могу;
Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;
В великолепные мои сады
Сбегутся нимфы резвою толпою;
И музы дань свою мне принесут,
И вольный гений мне поработится,
И добродетель и бессонный труд
Смиренно будут ждать моей награды.

Из-за того, как по-разному воспринимают богатство отец и сын (Барон — приверженец идеи накопительства, Альбер — идеи расточительства), между ними рождается непримиримая вражда, которая приводит одного из них к гибели. Несмотря на своё благородство, верность рыцарскому слову и храбрость, сын всё же принимает вызов отца на смертный поединок.

В рассказе Улицкой нет такого заметного контраста, так же как нет чётко выраженной конфликтной ситуации, — всё сглажено, завуалировано, покрыто некой тайной.

Старушка Генеле, как мы уже заметили, оказалась не только хитрой, но и мудрой, никому не доверив тайны бриллиантов. Много лет хранит она этот свой секрет — ведь серьги достались ей от умирающей бабушки, когда сама Генеле была ещё девочкой. Никто и не догадывается о том, какими сокровищами обладает тётушка. (“Какие бриллианты, дядя Наум, вы бредите? Всегда были нищими!” — недоумевает любимая племянница Галя.) Поэтому-то в семье не было вражды, которая могла бы возникнуть из-за дележа драгоценностей и, возможно, привести к каким-либо трагическим событиям.

Что же даёт старой Генеле сознание обладания сокровищами? Подобно Барону, который “в нетопленой конуре живёт, пьёт воду, ест сухие корки”, старушка тоже терпит нужду. Ю.М. Лотман назвал Барона “эпикурейцем в философском смысле”. Некоторое стремление к “эпикурейству” можно заметить и в Генеле, которая всегда жила “так, как хотела”. “В гордой своей нищете она неукоснительно выполняла свой главный принцип — покупать всё самое лучшее. Поэтому, не ленясь, она отправлялась через день в Филипповскую булочную и покупала там лучший в мире калач… Потом она заходила в Елисеевский и покупала там сто граммов швейцарского сыра”. “Её бедность несла монашески-радостный оттенок, чистота в её длинной одиннадцатиметровой комнате была праздничной и отчасти вызывающей”.

Учащиеся убеждены в том, что обладание сокровищами накладывает свой отпечаток на сознание и поведение Генеле. С достоинством аристократки и богачки обходя по очереди дома своих бедных родственников, она приносит им различные дары: капусту-провансаль или пасхальную снедь — и чувствует себя при этом посыльным Единого Бога — Ангелом.

В отличие от Барона, в сознании которого смещены все нравственные границы, Генеле всё-таки верит в вечные ценности — например в то, что семья для каждого человека должна быть незыблемой. Возможно, никогда не забывать о родственниках ей не позволяет совесть, которая, несмотря ни на что, живёт в каждом человеке. Ведь если бы Генеле не скупилась, денег, вырученных за бабушкины серьги, наверняка хватило на безбедное существование всей многочисленной родни, однако, так же как и для Барона, расстаться с драгоценностями для неё равносильно смерти.

Истории смертей героев различны. Гибель старика обусловлена его жизненными принципами, его всепоглощающей страстью к деньгам, непомерным властолюбием, а также неразрешимым конфликтом, существующим между Филиппом и его сыном, — как семейным, так и мировоззренческим. Барон, погибая, лишается своих сокровищ (по всей видимости, произойдёт то, чего он так страшился, — богатство перейдёт к его “непутёвому” наследнику), но он также теряет свою мистическую власть над миром. Герой пушкинской трагедии, по мнению исследователей, умирает не как рыцарь, а как скупец, в последний миг думая лишь об утраченном золоте: “Где ключи? Ключи, ключи мои!..”

В рассказе Улицкой, конечно, нет средневекового размаха страстей, нет феодальных противоречий, а смерть старой женщины показана вполне обыденно. Генеле, отправляясь к брату с традиционным пасхальным угощением, внезапно почувствовала себя плохо, упала на улице. И вот — то ли кровоизлияние в мозг, то ли спазм сосудов, но старушка умирает в больнице, полностью так и не придя в сознание. Однако последние минуты жизни Генеле наполнены поистине высочайшим драматизмом.

“В голове у Генеле немного посветлело, мучительная чехарда из бессвязных картинок внутри и снаружи замедлилась, и из неё выплыл один-единственный образ вместе со словом, к нему относящимся. Это была сумка… Она сказала довольно громко:

— Сумка! Сумка!

До самого глухого часа ночи она кричала то единственное слово, которое у неё ещё оставалось. Она пыталась вскочить, бежать, дёргалась и металась. Чтобы она не упала с кровати и не разбилась, её обвязали сеткой.

А сумка как будто была уже у неё в руках, и она не хотела её отдавать и всё кричала: сумка! сумка!

…Так она и умерла, скрючив левую руку и подогнув пальцы, сжимающие невидимый замок”.

Как мы видим, даже умирая, Генеле до последнего вздоха борется за свои драгоценности. Ту самую заветную сумку едва смогли оторвать от её рук лишь после смерти героини.

Попробуем определить смысл и значение образов ключей в произведениях А.С. Пушкина и Л.Е. Улицкой.

Слово “ключ” в первый раз звучит у Пушкина из уст Соломона, обращающегося к Альберу. Он так говорит о рыцарском слове: “…оно подобно будет // Ключу от брошенной шкатулки в море”. В своём первом значении ключ связан с рыцарской честью, рыцарским словом, открывающим “все сундуки фламандских богачей”.

Далее, обратившись к монологу Барона, читаем:

Нас уверяют медики: есть люди,
В убийстве находящие приятность.
Когда я ключ в замок влагаю, то же
Я чувствую, что чувствовать должны
Они, вонзая в жертву нож: приятно
И страшно вместе.

В данном контексте ключ, как мы видим, соотносится с орудием убийства — ножом. В значении ещё одного орудия преступления, но уже вора, ключ предстаёт в следующих словах Барона: “Украв ключи у трупа моего, он сундуки со смехом отопрёт”.

И наконец, в сцене смерти Филиппа образ ключей соотнесён с символической утратой Бароном богатства и власти. Такое развитие образа весьма интересно: рыцарское слово превращается в орудие преступления — и, как следствие, утрачивается мифическая власть над миром. Одиннадцатиклассники приходят к выводу, что в современном рассказе Людмилы Улицкой пушкинские, вернее Бароновы, ключи превращаются в “связку мелких ключей” старухи Генеле. Мельче люди и страсти, мельче образы и символы.

В одном из своих интервью Л.Е. Улицкая говорит: “Каждый раз, когда ты что-то маленькое пишешь, это полностью лишено смысла, если там нет твоего личного открытия. Эту точку зрения можно оспаривать, но она соответствует моему внутреннему ощущению. Какое-то внутреннее открытие должно произойти. Читатель его может чувствовать или не чувствовать, но без этого пишущему человеку неинтересно”.

Какое же художественное “открытие” происходит в рассказе «Генеле-сумочница»?

Один из основных выводов, к которому приходят учащиеся, — тот, что маленькая невзрачная старушонка оказалась “хитрее” и мудрее пушкинского Скупого рыцаря. Никто ведь так и не догадался, что за “хлам” был спрятан в её старой потрёпанной сумке. Генеле удалось даже то, что оказалось не под силу рыцарю, пожелавшему соперничать со всемогущими богами и мечтавшему о том, чтобы золото уснуло на дне его сундуков, “как боги спят в глубоких небесах”. Сам Барон, как мы помним, желал бы выйти из могилы и “сторожевою тенью сидеть на сундуке и от живых сокровища хранить”.

Подводя итог нашему разговору, читаем заключительные строки рассказа Улицкой.

“Она (племянница Галя. — И.У.) знала, как сделать приятное Генеле: когда будут её хоронить, она незаметно положит в гроб эту самую сумочку…

Так оно и было: развеялся серый дымок над трубой Донского крематория, и пошла себе по небесной дорожке суетливой походочкой сквозистая на просвет ветхая Генеле, прижимая к левому боку тень сумочки, в которой на вечные времена хранились тени бриллиантов, окончательно убережённые ею от властей и от родственников…”

Вот так московская старушка 90-х годов ХХ века смогла достичь того, что видел своей конечной целью средневековый Скупой рыцарь…