МЕТОДИКА

Евгения АБЕЛЮК

---

Окончание. Начало см. в № 13.

О школьном чтении и чтении вообще

Рассказ Людмилы Петрушевской «Чёрное пальто»

Коллективная рецензия

“Честно говоря, сначала это произведение мне не понравилось; мне казалось, что оно не имеет смысла: абсурд абсурдом”¹.

Подобное суждение не было единственным. “Когда я только начала слушать рассказ, он вызвал, скорее, негативное впечатление: казалось не нужным нагромождение странных предметов, нагнетание атмосферы мрачности и неизвестности, некоторая абсурдность происходящего”².

Если вы решили, что в этих словах — окончательная оценка рассказа, вы заблуждаетесь. Неслучайны уточнения: “сначала это произведение мне не понравилось”; “он вызвал, скорее, негативное впечатление”. Это именно “впечатление”, которое всегда предшествует анализу. Наши авторы отдают себе в этом отчёт и потому, вместо того чтобы доказывать свою правоту, пытаются разобраться в первых, интуитивных читательских ощущениях. А значит, к анализу они готовы: что есть анализ текста, как не осмысление читательских впечатлений?

“Прав(а) я или не прав(а)?” Этот вопрос явственно звучит, например, в таком суждении: “Рассказ написан монотонно, в тёмных красках. Он не улучшает настроение, не приносит морального или эстетического удовлетворения — он заставляет размышлять…”³. Так мрачная монотонность художественного мира рассказа становится предметом осмысления.

Впрочем, далеко не все авторы начинали свою рецензию с оценки, чаще — прямо с анализа. Интересно, что в работах почти не было описательных вступлений, так сказать, вступлений “для разгона”. А те, которые всё-таки встречались, “маскировались” под историко-культурную справку: “Тема самоубийства интересовала русскую литературу уже давно: вспомним XVIII век, «Бедную Лизу», конец XIX века, например «Анну Каренину» Толстого. Героини шли на такой шаг из-за несчастной любви, и не только. Вообще автору часто важно показать нам героя, его состояние на рубеже смерти и жизни. Сам рассказ Л.Петрушевский — довольно длинный; описывает эту грань”⁴.

Для того чтобы понять, наши читатели снова углублялись в мир рассказа. Вслед за ними углубимся в этот мир и мы.

“Пустой город, пустые дома, время суток — нечто между днём, вечером и ночью. Состояние ближе к вечеру тоже можно назвать переходом из чего-то во что-то — в данном случае, из дня — в ночь”⁵.

“Рассказ переносит нас в мир, находящийся на границе жизни и смерти (или, может, уже смерти). Герои этого пространства показываются нам ничего не помнящими, безликими и странно смеющимися — это сразу даёт нам понять, что это необычное пространство”⁶.

“Хотя описание мест, в которых происходит действие, почти отсутствует, постоянно подчёркивается запустение, безлюдность, отсутствие света, холод, что, в общем-то, характерно для того пространства, в котором, по представлению людей, должна находиться душа после смерти человека. Внимание сразу заостряется на единственной яркой детали в описании пейзажа — всюду ямы и разрытая земля («В домах не было света, в некоторых даже не оказалось крыш и окон, только дыры, а посредине проезжей части торчали временные ограждения: там тоже всё было раскопано»), и это, естественно, напоминает читателю свежие могилы”⁷.

Описывая этот странный мир, практически все авторы пытаются понять, как он соотносится с реальным. Только два рецензента (из 23!) видят в рассказе прямое отражение реальной жизни и даже датируют изображённое время: “...Мир перестройки, дефицита продуктов. Тяжёлая жизнь сводит с ума, у людей не возникает желания растить детей и жить самим”⁸.

Ещё одно мнение: “…Во всём этом мире можно разглядеть хоть и слегка преувеличенную, но всё же узнаваемую ситуацию начала 90-х годов XX столетия в России”⁹.

Одновременно автор последних строк ощущает мир рассказа как условный, сочетающий в себе знакомые и почти фантастические реалии. “Начало рассказа условно. Условная ситуация: «Одна девушка вдруг оказалась на краю дороги». Усреднённый персонаж: «Она была одета в чьё-то чужое чёрное пальто», под пальто был спортивный костюм, на ногах кроссовки… Здесь сочетаются классический образ чёрного плаща (в данном случае — пальто) и современный образ спортивного костюма, который в глазах современного читателя так же, максимально, стирает индивидуальность героя. Условно пространство, в которое попадает девушка: слабо освещённая электричка, находящаяся на неизвестной станции. Нет чёткого указания на время. Но существуют некоторые привязки к знакомой нам реальности: «Она вспомнила, что из леса, действительно, надо выбираться на какую-нибудь станцию», появляются грузовик, электричка — знакомые нам реалии, и возможно предположить, что речь идёт о современности. На создание образа мира, в который попадает девушка, работают следующие его характеристики: пустой и плохо освещённый, безлюдный, с погашенными огнями; тёмный туннель; пустая и полуразрушенная улица; дома без света, без крыш и окон. Становится понятно, что в этом мире чрезвычайно важен свет (в скобках заметим: вернее, здесь важен характер освещения. — Е.А.). В целом создаётся впечатление какой-то постцивилизации”¹⁰.

“Рукотворность” этого мира, его созданность подчёркиваются напрашивающимися литературными параллелями: “В начале рассказа девушка оказывается одна, не в своей одежде, в «сумрачном лесу», не зная ничего о себе”¹¹. Кавычки автор последнего замечания, безусловно, ставит не случайно — он вспоминает “сумрачный лес”, в котором оказался герой «Божественной комедии» Данте, и правильно делает, что вспоминает: дантовский образ с очевидностью возникал и в сознании автора рассказа — Л.С. Петрушевской. Встречаются и другие параллели:

“Автор рассказывает нам о том моменте жизни человека, когда он находится на границе жизни и смерти, когда в нём ещё теплится частичка жизни, но он уже «открыл дверь в царство смерти». Описывается это «промежуточное пространство» как некий город, тихий и пустынный. Мне показалось, что здесь проводятся параллели с Чистилищем, как местом, где души умерших ждут решения Всевышнего о том, Ад или Рай им уготован”¹².

Авторы других рецензий также размышляют над тем, как “сделан” этот мир.

“В описаниях автор¹³ не использует эпитеты. Рассказ получается каким-то бесцветным, как будто чёрно-белым. Герои представляются безликими. Точнее, автор не описывает их внешность подробно: только пару слов (худой, уродливый, с лысым черепом и пр.), таким образом, мы можем представить героев себе такими, какими хотелось бы нам”¹⁴.

Вообще мир рассказа напоминает сон.

“Прежде всего, я обратила внимание на конструкцию предложений. Весь текст составлен из простых, коротких фраз, и это с самого начала определяет отношение читателя к рассказу. Непонятная странная ситуация, в которой оказывается девушка, усугубляется отсутствием описания каких-либо её чувств. У девушки нет ни имени, ни внешности, ни переживаний, и у меня лично сначала создалось впечатление, что всё действие происходит во сне”¹⁵.

“Описание вокзала, туннеля, улиц, окружающих предметов даёт абсолютное ощущение сна, причём сна неприятного. Как во сне, искажение пространства, ощущение невесомости и, что характерно, — полное отсутствие звуков, за исключением речи персонажей. Это очень важный момент: смеются в рассказе и шофёр, и женщина — смеются бесшумно, бесшумно едет и грузовик”¹⁶.

Последнему замечанию вторит наблюдение другого автора: “…Мотив беззвучного смеха в рассказе встречается несколько раз: шофёр постоянно беззвучно смеётся, а его спутник в капюшоне «прячет лицо, отвернувшись». Смеётся и встреченная девушкой женщина. Это люди без лица, как бы потерявшие всё человеческое и растворившиеся в мире сна, кошмара”¹⁷.

“То, что ключ подходит к первой попавшейся двери, с одной стороны, должно быть неожиданным, а с другой — совершенно логично, в контексте общей ирреальности, гибкости пространства и отсутствия условностей: очевидно, что этот мир живёт по другим законам. Поэтому естественными кажутся абсурдные вещи, как будто вытащенные из ночных кошмаров — одинаковые вещи в углах одинаковых квартир, пустые комнаты, мотив преследования, то, что шофёр и пассажир тянут непонятную кучу вещей в рот, а потом вылезают из другой кучи тряпок.

Потом появляется женщина со спичкой — как будто вспышка из реальности, и дальше рассказ идёт уже в совсем другом ключе”¹⁸.

Рассказ “сконструирован” так, что читатель не только со стороны наблюдает события, но как будто оказывается их участником.

“Какая-либо привязка к реальности нарочито отсутствует — действует некая девушка в неком месте, ей дан некий набор предметов, ничем между собой не связанных, и логично, что их нужно будет использовать. Самый яркий из подобных приёмов — отсутствие у девушки памяти, что в то же время освобождает читателей от любых предварительных впечатлений, предвзятости и условностей: читатель с самого начала оказывается как бы в тех же условиях, что и персонаж”19.

Логика развития мысли почти всех рецензентов приводит к размышлениям о сюжете рассказа. Например, они говорят о “загадочной повторяемости событий, об очень странных, но очень частых совпадениях”²⁰.

Отметим: само слово “сюжет” в их работах не звучит ни разу. Да и вообще теоретико-литературными терминами они оперировать не склонны. Это не мешает школьникам наблюдать над характером развития сюжета рассказа «Чёрное пальто», над тем, что является движущим мотивом его развития.

Правда, именно в этом пункте намечаются расхождения: абстрактный мир рассказа усложняет понимание того, что же всё-таки здесь происходит, у некоторых рецензентов появляется ощущение, что у любого движения здесь отсутствует цель. В неявном виде эта мысль выражается так: героиня “случайно встречается с людьми, которые, видно, оказались здесь тоже из-за попытки покончить с собой. Только если у них есть грузовик, значит, они уже долго бродят по потустороннему миру и нашли машину. Однако на ней далеко не уедешь, так как не видишь цели”²¹ (выделено мною. — Е.А.).

Другой автор полагает, что на странный мир небытия невозможно влиять, и потому движение приобретает здесь характер фатального: “Здесь всё происходит как будто само собой... Ни у кого в этом мире нет выбора, есть один-единственный вариант”²².

Однако есть и другие мнения: у героини остаётся свобода выбора. И более того, именно ситуация выбора в сюжете рассказа рассматривается многими рецензентами как основная.

“Девушка, потерявшая память, должна делать выбор между неизвестностью и неизвестностью — и она, в отличие от собеседницы, пробует все варианты для того, чтобы хоть что-то изменить, а не принимать судьбу…

Чтобы вернуться обратно, девушка проходит испытания — рискует исчезнуть неизвестно куда и всё равно жжёт спички, чтобы узнать, кто она и что её заставило саму идти на смерть”²³.

В одной из работ, несмотря на абстрактно-обобщённый характер повествования рассказа, появляются рассуждения о характере девушки: “…Её общение с двумя «знакомцами» раскрывает характер девушки. Она боится признаться в собственной слабости и готова скорее ехать наугад, зная наверняка, что её раскроют, чем попросить о помощи”²⁴.

Впрочем, в фантастическом мире повести определяющим всё-таки оказывается не характер героини, а иные обстоятельства; роль воли героини берут на себя те вещи, которые неожиданно оказываются её “помощниками”: “Ключ, спички и какая-то бумажка играют если не решающую, то, по крайней мере, одну из главных ролей в судьбе девушки. Они помогают ей, как сказочные помощники”²⁵(выделено мною. — Е.А.). “Девушка находит в карманах три предмета: ключ, бумажку и спички. Впоследствии выяснится, что они просто необходимы в её ситуации, а до этого они представляют собой загадку. Эти предметы как бы даются героине каким-то неизвестным волшебным дарителем, что сближает рассказ со сказкой”²⁶.

(Оговоримся: одновременно, и тоже как в сказке, вещи “могут быть враждебны героине. Это происходит, например, тогда, когда девушка хочет получить минимальный уют и ложится на гору вещей”²⁷).

Если бы наши авторы читали привычный для них сказочный текст, возможно, они бы и воспринимали предметы, играющие такую важную роль, как “волшебные”. Однако рассказ Петрушевской не похож на сказку, поэтому и предметы-помощники закономерно воспринимаются рецензентами как символы.

“Очень много символичного: чёрный цвет пальто (траур и т.д.; думаю, ассоциации, связанные с чёрным цветом, в комментариях не нуждаются), ключ в кармане (тоже символичный образ, особенно если учесть, что это ключ от всех дверей), спички (метафорическое сравнение жизни с «белым светом», а смерти — с «тьмой»); удушье (когда она выбегала из туннеля) сравнимо с тем способом суицида, который она выбрала.

Грузовик и поезд, хотя в большей степени грузовик, играют роль перевозчика в загробный мир (Харона). Второй пассажир грузовика — скорее всего, душа умершего, так как он не имеет объёма (сначала кажется девушке худым, потом толстым, а потом опять худым). Шофёр, как и положено Харону по статусу, требует плату за проезд, но, в отличие от древнегреческих мифов, не до, а после проезда”²⁸.

Разные авторы предлагают разные, хотя и близкие, толкования символических образов рассказа.

“Пальто”: “Объединяет всех персонажей чёрное пальто, которое, на мой взгляд, отделяет человека от жизни. В конце рассказа героиня снимает его — и возвращается в нормальный мир”²⁹.

Или: “Мне кажется, чёрное пальто здесь символизирует чёрную тоску девушки, возможно, — депрессию, в которую она впала от своей безрадостной ситуации в жизни”³⁰.

“Ключи”: “Ключ подходит ко всем дверям, открывая для странницы все пути и давая возможность проникнуть, куда захочется”³¹.

“Спички”: “Спички дают свет и тепло, которое ассоциируется с жизнью. Именно поэтому, пока горит спичка (огонь), ещё можно проснуться”³².

“Пока есть спички и пока они горят, можно проснуться (а это значит, вернуться в реальность)³³.

“Спички, кроме света, дают ещё и надежду, конкретнее — время, в течение которого можно всё вернуть назад”³⁴.

Или: “…Спички являются символом дома, кухни, если взять глубже — то огня и тепла (а по ходу рассказа героиня несколько раз ощущает холод)”³⁵.

“Бумажка”: “Бумажка — «записка», а точнее, прощальное письмо девушки, написанное ею в том, другом мире (именно эта записка и спички помогают девушке вспомнить то, что было)”³⁶.

“Перевозчики”: “…Шофёр и его приятель оказываются символическими персонажами, напоминающими Харона, перевозившего души умерших. Тем не менее, в отличие от греческой мифологии, у людей, попавших в это пространство, есть время, исчисляемое в 10 спичках, чтобы всё вспомнить, осознать и найти выход”³⁷.

“Весь рассказ в целом построен на символах и деталях, которые играют главную или решающую роль в нём”³⁸.

Символичным представляется и название рассказа: “Само название рассказа «Чёрное пальто», несомненно, является символом, только каким, мы узнаём лишь в конце”³⁹.

Вообще, о значении финала рассказа в рецензиях учеников было сказано немало. Характерно, что финал, как и все эпизоды сюжета, рассматривался ими не формально: не как изолированная точка сюжета, о которой просто нельзя ничего не сказать — полагается сказать. Финал — это то, к чему привело действие в целом, во всей последовательности эпизодов, и только потом — некоторое завершающее слово автора, так сказать, подведение итогов. (Конечно, ощутить спаянность всех событий сюжета, мотивированность одного другим нашим пишущим помогал небольшой объём рассказа; в произведении большой формы это было бы несравненно труднее.)

“По логике повествования более подробный рассказ должен бы быть в начале, но здесь всё наоборот. Такую тенденцию повествования мы будем наблюдать на протяжении всего рассказа… Вся тайна рассказа раскрывается лишь в конце, когда женщина поведала девушке историю своего попадания в этот странный мир, мир между жизнью и смертью, мир самоубийц”⁴⁰. Читателю/рецензенту в начале рассказа многое было неясно; ему хотелось разъяснений, подробностей. И только с развитием сюжета всё встало на свои места.

Следующий автор выдвигает предположение, что подобное развитие событий в рассказе не случайно, а психологически обосновано: “В этом мрачном мире впервые появляется свет, когда девушке открывается тайна спичек, с помощью которых можно спастись. С каждой спичкой человек, попавший в этот мир, вспоминает что-то из своей прошлой жизни. Но вместе с тем он приближается к концу — к тому, чтобы остаться здесь, по эту сторону. Мне кажется, что это связано с тем, как до того человек в реальной жизни постепенно вытеснял из своего сознания кусочки своей жизни, как бы за ненадобностью. В ситуации, описанной в рассказе, человек в реальной жизни как бы постепенно забывал о родственниках, обо всём родном, что его окружало, и погружался в свою проблему (с женихом). А во сне девушка стала как бы постепенно расколдовываться и вспоминать обо всём. Эти спички, этот сон проясняет ситуацию девушки. Она видит этот кошмарный мир и пугается, пытается убежать от него”⁴¹.

О значении финала рассказа писали и следующее: “На мой взгляд, рассказ можно разделить на две части: первая — до момента, когда мама входит в комнату, а вторая — после. И пусть вторая — гораздо меньше по объёму, но она составляет сердцевину, главное. Почему-то лично меня воодушевила именно концовка рассказа”⁴².

“Главная мысль, на мой взгляд, заключается в представлении читателю того последнего мига, в который может измениться всё или ничего… В самом конце мы понимаем, что время, пока происходили эти события, служит для осознания содеянного и принятия последнего, бесповоротного решения. Тогда же поясняется, что именно произошло в жизни этих двух людей. Их объединяют: попытка самоубийства, тяжёлая судьба, счастливый конец”⁴³.

“Сначала этот рассказ показался мне серединой какого-то другого, большего произведения, из которого «вырвали» эту часть, потому что сначала мы не видим «смыслового» начала, а есть только «текстовое» начало, а фактическое начало этого рассказа в конце. Но когда я дочитал рассказ, то понял, что это замкнутое произведение и совершенно полное”⁴⁴.

Финальная точка (или многоточие) всегда заставляет мысленно охватить произведение в целом и попытаться осмыслить его.

“…Это мир, который помогает человеку увидеть себя со стороны, свою жизнь, возможно, осознать свои ошибки. Я бы сказала, что это испытание, которое даётся человеку как шанс, чтобы исправиться… И только благодаря любви, воспоминаниям, стремлению к новой жизни человек может преодолеть всё это”⁴⁵.

“В конечном итоге смыслом всего рассказа становится осмысление жизни и жизненного пути человека через смерть”⁴⁶.

“«Люди» в этом месте равны; у каждого одинаковые шансы на то, чтобы подумать о надобности своего ухода из «мира живых» в «мир духов», чтобы успеть «проснуться», чтобы не сделать больно тем, кто любит нас…”⁴⁷.

“Рассказ написан доступным языком, и читателю легко вместе с героиней проходить всё, что проходит она. Автор заставляет нас «появиться на краю дороги зимой» в ту же секунду, что и девушка, так что в этом путешествии мы её сопровождаем от начала и до конца. Она вспоминает, как собиралась кончать жизнь самоубийством, и мы присутствуем не при самом процессе, а в её воспоминаниях…

Проверяются её чувства: сострадание, невозможность «убить» своей гибелью родных, сравнение своего горя с горем других — со своим болеющим дедушкой.

Людьми движут мимолётные вещи, желание покончить со всем, они просто закованы в какое-то чёрное пальто, в свои сомнения и страхи — но в них самих всегда есть разгадка тайны, ответы на собственные вопросы (как спички в пальто девушки). Главное — сбросить с себя это пальто и уничтожить свои страхи… Помогают в этом такие прекрасные человеческие качества, как любовь и сострадание.

Автор великолепно показывает, как можно и нужно человеку совладать с собой и своими чувствами ради других и жизни в целом.

Рассказ заставляет читателя приходить к тем мыслям, к которым приходит она, вместе с ней. Тогда и читатель оказывается способным сбросить СВОЁ ЧЁРНОЕ ПАЛЬТО и прийти к каким-либо выводам”⁴⁸.

На этой ноте “коллективную рецензию” хорошо было бы и закончить, но не получится: торжественный хорал прозвучал далеко не во всех работах. Понимание смысла рассказа у авторов рецензий сопровождалось сомнениями. Это разные сомнения, и причины у них разные:

“У меня очень неоднозначное мнение насчёт этого произведения. С одной стороны, оно мне импонирует, так как является необычным, небанальным. Героиня этого произведения в какой-то момент начинает осмыслять себя в контексте окружающей её действительности, начинает как-то внутри себя что-то менять. Главными темами рассказа является анализ человеком самого себя”⁴⁹. Что — “с другой стороны”, в чём суть “неоднозначного мнения”, этот автор так и не говорит.

“В целом это и есть рассказ о смысле жизни, о том, что самоубийца не знает, на что себя обрекает, а если бы знал, никогда бы на это не решился. Но при этом совершенно очевидна не слишком позитивная идея, что после смерти будет только хуже, только вечная темнота в разрушенном городе. На мой взгляд, это отражает мировоззрение автора рассказа. И именно за счёт такого описания смерти возникает смысл жить”⁵⁰. Сомнения этого автора говорят о его собственных психологических (во многом, возрастных) проблемах: мысль, что “после смерти будет только хуже” кажется ему очень спорной; тема смерти, по-видимому, кажется гипертрофированно привлекательной. Это суждение и педагога и родителя должно особенно взволновать и насторожить.

Ещё одно мнение: “…Только вернувшись, они начинают думать о своих родных. И, наверное, они и возвращаются, чтобы жить ради близких, поняв, что их любовь, которой они и не замечали, намного важнее и сильнее их трудностей. Наверное, темы любви и жизни, затронутые в этом рассказе, предполагают некоторый пафос, но всё-таки рассказ производит неприятное впечатление” (выделено мною. — Е.А.)⁵¹.

Эмоциональное восприятие рассказа у этого автора не совпадает с рациональным. Что это? Знак художественного неблагополучия произведения? Отсутствие у рецензента привычки к литературе абсурда? Стремление уйти, спрятаться от назидательности притчи, столь характерное для возраста наших авторов?

Тем не менее, несмотря на определённость мысли, многие не воспринимали рассказ Петрушевской как назидательный или однозначный.

“Очень сложно сформулировать главную проблему рассказа, сложно чётко сказать, «о чём он»… Банальную «мораль» о мотиве самоубийства вытаскивать не хочется, потому что и не в ней в основном здесь дело, и привязывать к каким-то толкованиям этот рассказ тоже не хочется. А вот в чём именно дело, сказать у меня не получается”⁵².

“Не хочется выводить отсюда какую-либо мораль, но мне кажется, что ею могла бы послужить (или служит) идея о том, как мало люди ценят свою жизнь”⁵³.

Писали о том, что нет в рассказе заданности притчи; она преодолевается искусным построением.

“Мотив самоубийства возникает совершенно неожиданно, хотя ощущение некоего промежуточного пространства, из которого можно найти выход, присутствовало и ранее, но такой поворот кажется внезапным, зато всё, происходящее до этого, сразу приобретает смысл”⁵⁴.

“Проще всего было бы закончить рассказ на том моменте, когда девушка увидела женщину, словами: «И тут она проснулась». Тогда, я считаю, можно было бы говорить о простоте его написания и, может быть, о его бездарности. Но с появлением женщины со спичкой кончились бессвязность и непонятность текста. Произведение (это субъективное мнение) мне понравилось.

Мне кажется, тут с очень интересной стороны затронута тема самоубийства, нет банальных нравоучений, но идея суицида после этого прочтения, думаю, будет отметаться сразу. Важно, как мне кажется, появление второго персонажа-самоубийцы: человек, думая покончить с собой, считает, что он такой единственный, он одинок, и этим поступком, грубо говоря, проявит свою уникальность.

<…> Мне кажется, что смысловая часть здесь находится на более высоком уровне, чем собственно язык рассказа. Рассказ написан языком, который вряд ли можно назвать литературным. Построение фраз, диалоги, скорее, напоминают разговорную речь.

Впрочем, вероятно, это была задумка автора — показать всю ситуацию языком обыденной современной жизни, без пафоса”⁵⁵.

Только что цитированному автору “бессвязным и непонятным” показалось начало рассказа (точнее было бы сказать: показалось “бессвязным”, потому что было “непонятным”), а удачным и всё расставляющим по местам, и главное, не банальным, его конец.

Между тем другой рецензент выразил сомнения как раз по поводу второй части рассказа: завершение рассказа показалось ему слишком обычным: “В конце концов, реальный мир оказывается лучше нереального. И главный герой, конечно, поступает правильно, выбрав этот лучший мир. Но, по большому счёту, это довольно банальный конец (с некоторым намёком на счастливое продолжение их жизней)”⁵⁶.

Что хочет сказать, но не говорит (возможно, потому что не додумывает) автор этого суждения? Повторяющиеся житейские ситуации не должны быть интересны литературе? Рассказ начинался таинственно и необычно, а завершение такой стилистикой не соответствует этому началу, и он читатель/рецензент разочарован? Однако абсурд первой части нужен автору рассказа как раз для того, чтобы появилась (развернулась и завершилась) его вторая часть. Иначе не скажешь того, что сказалось, что Л.Петрушевской важно было сказать своим рассказом.

Боязнь стандартных литературных ходов проявилась и в других работах. Наиболее остро она прозвучала в такой форме: “Как принято в такого рода произведениях, смерти сопутствуют и стандартные художественные атрибуты: снег, тёмный туннель, безжизненные окна, пустые улицы.

В этом рассказе, на мой взгляд, присутствуют многие характерные черты «женской лирики» в дурном смысле этого слова: пафосность, излишняя сентиментальность, постоянное ощущение отсылок и заимствования. Приём со спичками, по-моему, столь же не нов — мне он помнится по детской сказке Юрия Томина «Шёл по городу волшебник», где спички обладали волшебной силой и способны были переносить человека, куда он пожелает. Субъективно могу лишь сказать, что для меня в произведениях важна ясность и простота, они заставляют меня реагировать, они могут трогать. В рассказах Токаревой или Рубиной, к примеру, я эту простоту вижу и чувствую. Другое дело, что этих авторов кто-то может упрекнуть в приземлённости…”⁵⁷. Впрочем, у этого рецензента много упрёков автору рассказа. Кроме того, что ряд образов рассказа «Чёрное пальто» напоминает школьнице полюбившуюся в детстве повесть (а возможно, и замечательный фильм «Тайна железной двери», снятый по повести Ю.Томина режиссёром М.Юзовским), она не принимает абсурдного мира рассказа и противопоставляет его “простоте” Токаревой и Рубиной. А объединение “в одном флаконе” мира абсурда, показа реальной житейской ситуации и высокой человеческой трагедии создаёт у читательницы ощущение “пафосности” и “сентиментальности”.

Тем не менее этот длинный ряд претензий рецензентка закончила такими словами: “Возможно, «Чёрное пальто» мне нужно будет прочитать позднее; со временем придёт понимание каких-то вещей”.

Однако вернёмся к упрёку в стандартности: “Туннель, по которому бежит девушка, вызывает ассоциации со «светом в конце туннеля» и другими стандартными представлениями о смерти (выделено мною. — Е.А.).

Время года — зима — тоже здесь не случайно, ведь зима традиционно вызывает ассоциации со смертью, зимой умирает природа, а весной оживает, и т.д. Смерть сравнивается со сном; вернуться к жизни — означает проснуться. Сравнение смерти с «вечным сном» — это стандартная метафора. Кстати, мать смерть своей дочери видит тоже во сне, то есть ассоциация «сон = смерть» прослеживается везде”⁵⁸.

В отличие от рецензий профессиональных критиков, работы школьников представляют собой не “итог” размышлений, а их “процесс”, запись этого процесса. Их мысль представлена как движущаяся; она развивается на наших глазах, в соответствии с процессом читательского восприятия текста. Потому-то эти работы так часто противоречивы, и критика неожиданно сменяется либо сомнениями в своей правоте (мы видели это в предыдущей работе), либо заключениями, противоречащими только что высказанным. Так, перечислив “стандартные” (а точнее: традиционные) образы и ассоциации, автор последней работы продолжает: “Жизнь связывается со свободой, например, когда девушка спрашивает женщину: «Как освободиться?» Это противоречит традиционному представлению, что смерть — это «освобождение от земного бремени» и т.д.

Несколько раз меняется представление о спасении. Сначала женщина пускает девушку в комнату, спасая её. Потом женщина говорит, что «чёрное пальто спасает от всех бед». А потом девушка спасает женщину от чёрного пальто. То есть сначала у героинь рассказа создаётся впечатление, что смерть спасает от жизни, но потом жизнь спасает их от смерти. Собственно, в конце концов, они обретают смысл жизни и удерживаются от последнего шага”.

Продолжая наблюдать над текстом рассказа, этот автор фактически уходит от упрёка в стандартности; его дальнейшие рассуждения показывают: причины диалектического, основанного на противоречиях, восприятия текста рассказа — в самом рассказе; они заложены в развитие его сюжета. В конечном итоге этот сюжет и отображает в художественной форме движение ищущей, пульсирующей человеческой мысли — мысли героини.

Мы слукавим, если представим, будто все школьники, выполнявшие эту работу, ставили перед собой задачу прочитать, то есть понять предложенный им рассказ, вступить в “диалог” с его автором. Были и читавшие произвольно, соотносившие свои суждения не столько с текстом рассказа, сколько со своим представлением о мире: “…Мне кажется, что отвергнуты должны быть не те, кто наложил на себя руки, а те, кто доводит самоубийц до такого”, — писал один из авторов⁵⁹. Такая мысль, конечно, противоречит смыслу рассказа. (Справедливости ради отметим, что и этот автор сделал интересные наблюдения. Вот одно из них: “Почему-то мне кажется, что девушка не была готова к уходу из этого мира. Внутри себя она цеплялась за последние крохи жизни, боялась. Боялась смерти — ведь кто знает, что там, за гранью. И, может, надеялась она, верила в глубине души, что хоть кто-то её любит”.)

И, наконец, последняя, пока не комментировавшаяся мною работа. Её автор прежде имени Петрушевской никогда не слышал. Взволнованно и искренне он пишет: “Я обожаю слушать подобные рассказы. В них почти нет сюжета, зато они наполнены философией. Причём сугубо личной. Такие произведения мало пригодны для публикаций, потому что не представляют интереса для широкого круга читателей. Эти образы — чёрное пальто, спички — конечно, не случайны. Но понятно их значение может быть только самому автору да, наверно, ещё нескольким людям, которые знали и разделяли его душевные мучения. Пейзажи пустынного города и вокзала тоже могут быть взяты из жизни. А может, это всего лишь ассоциативный ряд, связанный у автора с представлением о мире, находящемся на грани жизни и смерти. Если бы автор хотел нарисовать красками чувства и мысли человека, стоящего на табуретке перед петлёй или глотающего таблетки, то получился бы именно такой пейзаж: пустой грязно-серый город, царство мёртвых, в котором нет никого и ничего, нет радости, но и нет боли, которая была в жизни, нет воспоминаний, нет живых людей, которые радуются или плачут, смеются или стонут.

Наверное, Людмила Петрушевская пережила нечто, подобное тому, о чём пишет. Такие рассказы не возникают беспричинно. Когда человек испытывает душевные переживания, ему нужно поделиться ими с кем-то, иначе он просто сойдёт с ума. И самое простое и действенное — написать об этом. Пусть это никто не прочтёт, пусть это никто не оценит, но листы бумаги, испещрённые быстрым почерком, как амулет, будут хранить переживания, снимут их с души автора”⁶⁰.

Это суждение можно воспринимать как эмоциональный отклик, не претендующий на анализ текста, а можно — и как бесхитростную рецензию, отказывающую Л.Петрушевской в художестве. Не будем спорить с этими рассуждениями, искать в них логические противоречия, говорить о неоправданно однозначных выводах — читатель имеет право на своё мнение. В любом случае в опосредованной форме оно свидетельствует о том скрытом душевном волнении, которым пропитана сложная, многосоставная по стилю, проза писательницы. Сдержанность чувства здесь легко спутать с бесчувствием, взволнованность — с сентиментальным пафосом, литературность — со стандартностью; парадоксальность — с “чернушностью”, размышления на “вечные темы” — с сиюминутным разговором о себе…

Разные отклики высвечивали разные грани художественного мира только одного маленького рассказа писательницы, но не исчерпали его.

Читатель сравним с путником: путник попадает в рытвины и набивает шишки. Но ничего — дорогу осилит идущий.

Примечания

1 Елизавета Михина. 2 Ольга Косова. 3 Мария Живлова. 4 Олег Аверьянов. 5 Олег Аверьянов. 6 Дарья Поливанова. 7 Надежда Рябцева.

8 Жанна Бухтенко. Думаю, у автора были внутренние мотивы так датировать рассказ писательницы; именно в этот момент Жанна писала учебно-исследовательскую работу (обычная практика в гуманитарных классах нашего лицея) на тему «Реальное и фантастическое в повести А. и Б.Стругацких «Понедельник начинается в субботу»; так что её «глаз» был определённым образом сфокусирован — хотелось найти приметы конкретного времени.

9 Антон Казаков. 10 Антон Казаков. 11 Сергей Фокин. 12 Арсений Самоходский.

13 Здесь имеется в виду автор рассказа, Л.Петрушевская. Однако читателю статьи и далее стоит быть внимательным, для того чтобы не запутаться, об авторе рассказа или рецензии идёт речь в каждом конкретном случае.

14 Екатерина Митюрова. 15 Надежда Рябцева. 16 Ольга Косова. 17 Мария Касацкая. 18 Ольга Косова. 19 Ольга Косова. 20 Кристина Тоноян. 21 Елена Кочешкова. 22 Мария Касацкая. 23 Олег Аверьянов. 24 Сергей Фокин. 25 Анна Уточкина. 26 Жанна Бухтенко. 27 Константин Филоненко. 28 Анастасия Лукомская. 29 Дарья Поливанова. 30 Мария Касацкая. 31 Анна Уточкина. 32 Жанна Бухтенко. 33 Кристина Тоноян. 34 Анна Уточкина. 35 Константин Филоненко. 36 Анна Уточкина. 37 Жанна Бухтенко. 38 Анна Уточкина. 39 Анна Уточкина. 40 Жанна Бухтенко. 41 Мария Касацкая. 42 Мария Султанова. 43 Анна Уточкина. 44 Арсений Самоходский. 45 Алеся Фёдорова. 46 Жанна Бухтенко. 47 Арсений Самоходский. 48 Олег Аверьянов. 49 Эдуард Рушат. 50 Анастасия Лукомская. 51 Сергей Фокин. 52 Ольга Косова. 53 Надежда Рябцева. 54 Ольга Косова. 55 Елизавета Михина. 56 Екатерина Митюрова. 57 Дарья Урсуляк. 58 Анастасия Лукомская. 59 Александра Аристархова. 60 Анна Рудычева.