Архив
ПРАКТИКА
Лариса ТОРОПЧИНА
Лариса Васильевна ТОРОПЧИНА (1949) — учитель московской гимназии № 1549; заслуженный учитель России.
Признаки антиутопии как литературного жанра в произведениях XX века
Размышления над исследовательскими работами учащихся
В настоящее время многие школьники под руководством учителей занимаются научно-исследовательской деятельностью в различных областях знаний, в том числе и в области литературоведения. Отметим, что исследовательский подход к изучению какого-либо явления в литературоведении, анализ того или иного художественного произведения с научной целью предполагает (как, впрочем, и в любой, в частности гуманитарной, сфере знаний) определённую структуру работы: постановка задачи, обоснование актуальности заявленной темы, литературный обзор, описание методики, анализ исследуемого материала, выводы. Необходимо чётко сформулировать цель исследования и определить круг задач, которые показывают, что конкретно необходимо сделать для достижения цели. Проводя литературный обзор, то есть давая краткую характеристику того, что известно об исследуемом явлении, важно показать, что в исследовании ставится новая задача, а не проводится реферативное обобщение предыдущих монографий и статей по данной проблеме. В работе должен быть представлен материал, собранный и обработанный с помощью конкретной методики. В процессе исследования в области литературы выявляются — при помощи сопоставления и анализа тех или иных литературных фактов — определённые закономерности, которые необходимо чётко сформулировать. Работа завершается выводами, в которых тезисно, по порядку излагаются результаты работы и которые должны соответствовать целям и задачам исследования.
Поясним сказанное на примере работы учащихся 11-го класса «Признаки антиутопии как литературного жанра в произведениях художественной литературы XX века. (На материале романов “О дивный новый мир” О.Хаксли, “Мы” Е.И. Замятина и “Москва 2042” В.Н. Войновича)»*.
* Работа была проведена Юлией Абельхановой, Юлией Жуковой и Лидией Бабинцевой.
На мой взгляд, исследование интересно как сложностью темы и исследуемого материала, так и чёткостью поставленных задач, умело подобранной текстовой аргументацией для их доказательства, грамотно сформулированными выводами. Учащимися не только вдумчиво прочитаны и проанализированы отмеченные литературные произведения, но и проработан большой литературоведческий материал, что позволяет говорить о глубине исследования. В пояснительной записке одиннадцатиклассницы отмечали, почему они выбрали именно эту тему исследования: “Нам представляется, что тема наиболее интересна возможностью выбора аспектов её раскрытия и столь глубока, что мы сможем реализовать не только свои познания в области литературной антиутопии, но и творческие способности в индивидуальном осмыслении выдвинутой проблемы. Кроме того, это действительно интересно и познавательно — попытаться понять, каким же представляют себе писатели будущее человечества, и сравнить это мнение со своим, читательским”.
Во вступительной части работы, которой одиннадцатиклассницы дали оригинальное название «Антипредисловие», рассматриваются признаки утопии и антиутопии. В утопиях рисуется, как правило, прекрасное и изолированное от других миров и государств общество, предстающее перед восхищённым взором постороннего наблюдателя, а принципы жизни этого общества подробно разъясняются пришельцу местным “инструктором” — вожатым (вспомним хотя бы главу «Четвёртый сон Веры Павловны» из романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?»). В антиутопиях, основанных также на раскрытии разных сторон жизни так называемого “идеального общества”, мир дан глазами его обитателя, рядового гражданина, изнутри, чтобы проследить движение разума и показать чувства человека, претерпевающего на себе законы этого общества. Именно в этом случае увиденное “изнутри” оказывается вовсе не столь совершенным, каким могло показаться пришельцу, человеку постороннему, оно являет рядовым членам общества свою неприглядную изнанку. Таким образом, антиутопия личностна, так как критерием “подлинности”, совершенства идеального мира становится субъективный взгляд одного человека, в то время как утопия довольствуется утверждением безличного “всеобщего счастья”, за которым незаметны слёзы отдельных обитателей утопического государства. Намерения утопистов, мечтающих о всеобщем благоденствии, о решении вековых проблем социальной несправедливости, о совершенствовании действительности, поистине благие, но именно этими намерениями вымощена дорога в земной ад. Столкнувшись с невозможностью в короткие сроки переделать мироздание и удовлетворить все потребности человека, утописты быстро приходят к тому, что легче переделать самого человека: изменить его взгляды на жизнь и на самого себя, ограничить потребности, заставить думать по шаблону, определяющему изначально, что есть добро и что есть зло. Однако, как оказалось, человека легче изуродовать, даже убить, чем переделать, в противном случае это уже не человек, не личность. Именно личность становится камнем преткновения для любых утопистов, стремящихся расправиться со свободной волей индивидуума. Поэтому конфликт личности и тоталитарной системы становится движущей силой любой антиутопии, позволяя опознать её черты в самых различных, на первый взгляд, произведениях.
Поскольку тема исследования подразумевает сравнительный анализ нескольких произведений в жанре антиутопии, то учащиеся считают необходимым и вполне оправданным выявить мировоззренческую позицию их авторов. Так, английский сатирик Олдос Хаксли, которого мучил вопрос “Что есть человек?”, воспринимал человека как непостижимое (если не уродливое) единство духовного и животного начал. В полной мере взгляды Хаксли выразились в романе «О дивный новый мир» (1932), где писатель переосмыслил тему “естественного человека” и “цивилизованного общества”, начатую в европейской литературе ещё в XVIII веке Вольтером и Руссо. Автор воплотил в романе идею несовершенства будущего мира, восприняв её от известного писателя-антиутописта начала XX века Е.И. Замятина.
Выросший в семье священника и избравший профессию кораблестроителя, Замятин в предреволюционные годы в России становится членом партии большевиков, участвует в нелегальной работе и даже подвергается аресту. Однако вскоре после победы большевизма он разочаровывается в действиях новой власти. В самом начале 1920-х годов Замятин публикует рассказы («Пещера», «Дракон» и др.), в которых революционные события предстают как разгулявшаяся стихия, разрушающая сложившееся бытие, а на смену былому образу жизни, духовным интересам, нравственным представлениям приходит одичавшее существование с убогими ценностями. Писатель не может примириться с господством диктатуры, её жертвами, тяжестью потерь. Разумеется, в Советской России его перестают печатать. Антиутопический роман «Мы», где автор представляет страшную по своей сути модель будущего общества — Единого Государства во главе с Благодетелем, написанный в 1921–1922 годах, впервые опубликован в Нью-Йорке на английском языке в 1924 году. В нашей стране он увидел свет только в 1988 году в журнале «Знамя».
Продолжателем Олдоса Хаксли и Евгения Замятина стал Владимир Войнович, написавший роман «Москва 2042», в котором сатирически изобразил всё то же “идеальное” общество будущего с его “идеальной несвободой”. За писательскую деятельность (и прежде всего за роман «Жизнь и необычайные приключения Ивана Чонкина») Войнович в 1980 году был лишён советского гражданства, которое было ему возвращено лишь спустя девять лет.
Вдумчивое прочтение самих произведений позволило исследователям выявить, по каким критериям следует сравнивать осмысление мира будущего и места человека в нём Замятиным, Хаксли и Войновичем. И прежде всего одиннадцатиклассницы решили выявить, что общего и в чём различие между Единым Государством («Мы»), Мировым Государством («О дивный новый мир») и Москвой 2042 года («Москва 2042), выделив три аспекта сравнения: 1) образ города будущего, 2) образы владык мира будущего и созданных ими государств, 3) образы жителей городов будущего.
Выявляя, как выглядят города будущего, исследователи отмечают, что во всех трёх романах общественное устройство предстаёт в фантастически гротесковом облике: герои живут коммуной в городах из бетона, стекла и металла, где нет ни одного живого дерева или даже цветка. Жители отделены от живой природы. Так, в романе «Мы» город накрыт куполом, и ни одно насекомое или травинка не могут проникнуть на ограждённую территорию, а в “дивном мире” Хаксли так называемая “дикая” природа находится в “заповеднике”, иначе говоря — в резервации, где содержатся и люди, которые, по мнению Главноуправителя Мустафы Монда, находятся на стадии первобытного развития. Найдя убедительные аргументы в тексте, учащиеся подобрали точное определение – это мёртвые города. Предлагая внимательно вглядеться в облик города из романа Е.Замятина, исследователи отмечают, что его жители “стеной изолировали свой машинный, совершенный мир от неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных”, что в городе, построенном чётко, без малейших отклонений от правил, есть главная дорога, по обеим сторонам которой стоят абсолютно одинаковые дома, сделанные из стекла и абсолютно лишённые уюта, отпечатка личности живущих в них.
Город из романа О.Хаксли несколько иной: дома здесь уютны и относительно разнообразны по форме, а люди передвигаются более свободно (у них есть даже “вертопланы”). Но в целом этот город, где “огромные плосковерхие здания обратились в кубистические подобия грибов, торчащих из садовой и парковой зелени”, производит впечатление искусственности, мёртвого пространства. Но наиболее нелепым и уродливым, по мнению учащихся, город будущего изобразил Владимир Войнович. Место действия его романа — Москва, которая, на первый взгляд, даже чем-то похожа на сегодняшнюю столицу. Однако в Москве 2042 года на самом деле всё по-другому: здесь масса “преобразований”. Так, практически все улицы города названы в честь каких-либо заслуг и многочисленных талантов Гениалиссимуса (“...в Москве имеются 26 проспектов имени отдельных томов сочинений” Гениалиссимуса), вместо памятника А.С. Пушкину стоит громадная статуя верховного правителя, вместо памятника Юрию Долгорукому также стоит памятник главе государства (“...то есть сама лошадь была, но сидел на ней не Юрий Долгорукий, а Гениалиссимус”). Кстати, учащиеся отмечают, что проекты высотных зданий из стекла и бетона, огромных, одноликих, а также проекты гигантских монументов и комплексов, мощнейших летательных аппаратов и кораблей, этаких “стальных левиафанов”, были обычным делом для архитекторов, инженеров, скульпторов первой трети XX века, так что авторы романов, создавая образы безликих городов-гигантов, не слишком погрешили против истины.
Проанализировав устройство “идеально устроенных городов”, учащиеся переходят к исследованию образов их руководителей и обнаруживают весьма любопытные факты. Анализ образов Благодетеля, Главноуправителя и Гениалиссимуса предваряет очень точно, на наш взгляд, подобранный эпиграф — отрывок из стихотворения А.Галича.
Не бойтесь сумы, не бойтесь тюрьмы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет — я знаю, как надо!
Авторы исследования, тщательно подбирая текстовые аргументы, пытаются выяснить, насколько мудры и велики в своих достоинствах правители “идеально устроенных” государств. Так, “математически совершенной жизнью” Единого Государства, где бездушная техника вкупе с деспотической властью превратили человека в придаток машины, в безликий “нумер”, отняв у него свободу и воспитав в добровольном рабстве, руководит Благодетель, в облике которого преобладают такие черты, как непреклонность, решительность, жестокость, автоматизм. Замятин неоднократно обращает внимание читателя на следующие детали в облике идеолога Единого Государства: “тяжкая каменная рука”, “неподвижная, как из металла, фигура”, “медленный, чугунный жест”, лицо, “ограниченное строгими... квадратными очертаниями”. Люди-“нумера” для верховного правителя — лишь жалкое человеческое стадо, которому не нужны ни свобода, ни правда. Их счастье, считает Благодетель, основано на сытом удовлетворении и материальном благополучии. Он провозглашает жестокую “истину” о том, что путь к счастью лежит через преодоление жалости к человеку и насилие над ним: “Я спрашиваю: о чём люди — с самых пелёнок — молились, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-нибудь раз и навсегда сказал им, что такое счастье, — и потом приковал их к этому счастью на цепь. Что же другое мы теперь делаем, как не это?”
Говоря о Мустафе Монде («О дивный новый мир»), учащиеся отмечают, что он похож на Благодетеля, потому что тоже управляет миром, где всё направлено на подавление личности, где царствуют “общность, одинаковость, стабильность”. И хотя в этом мире господствует лозунг «Наука превыше всего!» (так “огнедышащий интеграл”, орудие жесточайшего порабощения, объявляется чудом, высшим достижением научной мысли в Едином Государстве из романа «Мы»), на самом деле идея стабильности, на которой Главноуправитель основал Мировое Государство, гибельна для науки и искусства. Ведь в этом обществе наука на самом деле “нечто вроде поваренной книги, причём правоверную теорию варки никому не позволено брать под сомнение и к перечню кулинарных рецептов нельзя ничего добавлять, иначе как по особому разрешению главного повара”. Искусство же в “дивном новом мире” попросту упразднено и заменено всякого рода эрзацами: “синтетической музыкой”, “ощущательными фильмами”... Даже Бога власти Мирового Государства заменили Фордом, американским автомобильным магнатом, ставшим символом потребительской цивилизации. Мустафа Монд властвует в мире, где человек, как и во владениях замятинского Благодетеля, превращён в бездушный автомат, изуродованный морально и физически.
Гениалиссимус Войновича несколько отличается от двух предыдущих героев. Да, безусловно, в Москве царит культ этого правителя, им восхищается каждый житель города, ему посвящаются книги, симфонии, ставятся памятники, в его честь называются улицы. Он фактически считается Богом: ведь даже вместо привычного “О Господи!” москвичи произносят “О Гена!”. Однако в конце романа выясняется, что это самый обыкновенный человек, не обладающий никакими выдающимися способностями, более того, главный герой романа, оказывается, знал Гениалиссимуса ещё до полёта в 2042 год под именем Лёшки Букашева. Исследователи отмечают, что особенностью, отличающей позицию автора «Москвы 2042», является то, что Гениалиссимус, создавший так называемое “коммунистическое” государство, не управляет им — эту функцию выполняют члены Верховного Пятиугольника, отправившие главу страны в космос, сами решающие все вопросы и объявляющие свои решения волей правителя. В конце произведения к власти приходит ярый поклонник монархии Сим Симыч Карнавалов, который для осуществления своей мечты стать царём заморозил себя на несколько десятков лет, чтобы в будущем въехать в Москву на белом коне и объявить себя её правителем. Однако, как верно отмечают исследователи, сменилась власть, но жизнь, изменив лишь свой наряд, по сути, осталась прежней.
Повторяя известную истину о том, что “всякий народ имеет такого правителя, какого он достоин”, авторы работы, проанализировав ряд эпизодов, выявляют общие принципы жизненного устройства в городах будущего. Граждане всех трёх государств похожи на марионеток, лишённых собственной воли, беспрекословно выполняющих волю Благодетеля, Главноуправителя или Верховного Пятиугольника. В “дивном новом мире” людям уже в подсознание записано, что и как они должны делать, а в Москве 2042 и в Едином Государстве жители воспитаны так, что покорно, не задумываясь, выполняют распоряжения властей. Так, в романе «Мы» распорядок дня “нумеров” рассчитан по минутам, все сферы существования строго регламентированы Скрижалью, представляющей собой основной свод норм и ограничений. Из людей фактически созданы роботы, и правители, даже если и захотели бы, вряд ли смогли бы что-то изменить в сознании своих подданных. Например, Гениалиссимус говорит Классику: “Я их просил, умолял, приказывал прекратить славословие... Они в ответ разражались бурными аплодисментами... Когда я... говорил им, что так дальше жить нельзя, давайте, наконец, что-нибудь сделаем, давайте будем работать по-новому, в ответ я опять слышал бурные аплодисменты и крики «ура!»”. Учащиеся в подтверждение того, что авторы, описывая поистине рабское преклонение жителей названных государств перед властью, рассказывают о реальных ситуациях, приводят примеры (известные им, людям юным, по кинохронике) слепого возвеличивания Сталина, Брежнева, упоминая ставшие привычными для советских людей слова “вождь”, “великий учитель”, “гениальный руководитель” (о Сталине) и “любимый Леонид Ильич”, “благодарю партию и лично Леонида Ильича Брежнева”, “выдающийся продолжатель дела Ленина” (о Брежневе).
Однако, несмотря на строго регламентированное, упорядоченное сознание большинства, в “идеальных” государствах есть специальные лица и учреждения (например, Бюро Хранителей в романе «Мы»), которые следят за соблюдением правил. Значит, правители опасаются, что кто-то может выйти из-под их контроля. И здесь исследователи переходят к анализу проблемы, обозначенной ими как «Чужой среди своих. Конфликт между человеком и обществом». “Чужие” являются неотъемлемой частью антиутопии, без них не было бы основного конфликта, а следовательно, и самого произведения. Это могут быть жители государства (Бернард, работник Инкубационного Центра, или талантливый математик Д-503, строитель Интеграла), а также иноземцы (Дикарь из Индейской резервации или Классик из другого времени). Важно, что все они выступают против формы существования в “идеальном” обществе. Что же не устраивает их в этом мире, где все должны быть счастливы? С иноземцами всё понятно: они просто не привыкли к такой жизни, а что же побуждает некоторых “нумеров”, “альф” и “граждан” стать самостоятельной личностью, а не частью безликой и бездушной толпы? Вот, например, жители Мирового Государства — Бернард, которому, по мнению многих, “спирту влили в кровезаменитель”, низкорослый, щуплый, и Гельмгольц, красавец-атлет, “настоящий альфа-плюсовик”, обладающий выдающимися умственными способностями. Герои — полная противоположность друг другу, но оба ощущают свою непохожесть на других. Урод Бернард “из боязни наткнуться на неуважение... избегал людей своего круга, а с низшими вёл себя преувеличенно гордо”. Ощущение собственной неполноценности делает его несчастным, втайне ненавидящим весь мир. “Он ощущал себя чужим, а стало быть, и вёл себя как чужой”. К Бернарду читатель не испытывает ничего, кроме неприязни, а талантливого Гельмгольца искренне жаль: ведь именно талант заставил героя тревожно ощутить свою озабоченность и одинокость, обнаружить, “что спорт, женщины, общественная деятельность служат ему лишь плохонькой заменой чего-то другого” — настоящего чувства, настоящей любви, настоящей жизни.
Но если Бернард и Гельмгольц изначально, от рождения, “чужие” в мире похожих друг на друга людей-автоматов, то с Д-503 происходят удивительные метаморфозы. Благонадёжный представитель новой эпохи, талантливый математик и ничем не выдающийся человек, он вполне доволен своей жизнью “нумера”. Однако знакомство с героиней-мятежницей (традиционный для антиутопий образ) I-330 заставляет героя по-иному ощутить мир и себя в этом мире. Неизведанное ранее чувство любви к I-330 пробуждает в герое осознание своего внутреннего мира, жажду уединения, стремление познать культуру Древних и, наконец, желание свободы. Теперь врач, занимающийся профилактикой отклонений у “нумеров”, ставит страшный (и для безликих “нумеров”, и для властей, охраняющих “несвободу” жителей Единого государства) диагноз: “Плохо ваше дело! По-видимому, у вас появилась душа”. Однако если Д-503 по-настоящему влюбляется в I-330, то она, “тонкая, резкая, упрямо гибкая, как хлыст”, с “необычайно белыми и острыми зубами”, с улыбкой, в которой было нечто змеиное, всего лишь использует героя в качестве одного из способов борьбы с властями Единого Государства. Она фанатично отдаёт свои знания в области культуры, ум, яркую внешность, способность вызывать у мужчин любовь и страсть на алтарь борьбы с правящим режимом. I-330 готова пожертвовать жизнью (и не только своей) ради победы, ради свержения Благодетеля с поста главы страны, но вот парадокс: для этой женщины, как и для руководителей Единого Государства, человек лишь орудие, средство достижения цели.
Такие методы борьбы с тоталитарным режимом, замечают авторы работы, напоминают действия симитов («Москва 2042»), которые, выбирая из двух зол, останавливаются на большем. Подняв революцию и уничтожив коммунизм, они приговорили себя к жизни более страшной, чем под руководством Верховного Пятиугольника, — к существованию под названием «Диктатура Сима Карнавалова». Единственным противником подобного образа жизни является прибывший из другого времени Классик, для которого существование в стране, где “сдают продукт вторичный и питаются отлично”, немыслимо. Немыслимо существование в так называемом “идеальном” обществе и для Джона, сына бывшей беты Линды, оставшейся когда-то в резервации и родившей ребёнка (что считалось позором в Мировом Государстве). Джон, выросший в резервации среди индейцев, так и не стал для них своим, потому что они воспринимали его как белого человека. А в “дивном новом мире”, где герой мечтал встретить единомышленников, почитающих, как и он, творения писателей прошлого, над ним вообще насмехаются, считая Джона каким-то диковинным животным, которого “всё вышекастовое лондонское общество рвалось увидеть”. Сам Дикарь, познакомившись с жизнью “цивилизованного общества”, теперь мечтает лишь об одном — отдалиться от всех и жить в одиночестве.
Удалось ли мятежникам и “чужакам” изменить мир “общности, одинаковости, стабильности”? Для ответа на этот вопрос учащиеся обращаются к анализу заключительных сцен произведений. Разговоры Дикаря с Мустафой Мондом, Д-503 с Благодетелем, Классика с Гениалиссимусом — это типичные для антиутопий кульминационные моменты, где правители пытаются объяснить, почему для жителей их государств “идеальная” жизнь просто необходима. Мустафа Монд объясняет Дикарю, что в Мировом Государстве все люди счастливы, что здесь нет болезней и несчастий, потому что существует сома — “христианство без слёз” (“сомы грамм — и нету драм”), что “государство внедряет в людей нелюбовь к уединению”. И если Джон всё же требует своего права на уединение от обезличенного общества, то его мечта жить в своём маленьком мирке становится неосуществимой. Люди, желая посмотреть на “диковинное животное”, доводят его до отчаяния и самоубийства. А Гельмгольц и Бернард сосланы на острова, где они окажутся “в среде самых интересных мужчин и женщин на свете”, но именно в ссылке, а не на воле, о которой они мечтали. Итог мрачен: всё в Мировом Государстве остаётся на своих местах, без изменений. Финал романа «Мы» более оптимистичен: да, Д-503 и все “нумера”, “изменившие разуму”, подверглись “Великой Операции”, во время которой у них из головы “была вытащена какая-то заноза”, стало быть, оборвана последняя нить, связывавшая “нумер” с человеком, и окончательно утрачена возможность “образования души”; но за Зелёную Стену уходит, неся в себе будущего ребёнка Д-503, О-90 — она и её дитя будут жить в свободном мире. Владимир Войнович тоже оставляет читателям надежду на лучшее: Классик, увидев Москву 2042 года, возвращается домой и решает переписать свой роман, чтобы изменить будущее.
Детально проанализировав романы «Мы», «О дивный новый мир» и «Москва 2042», выявив многочисленные приметы антиутопии как жанра в этих произведениях, авторы исследования приходят к выводу: в зеркале антиутопии мир XX столетия отразился самыми мрачными своими сторонами, а проблематика произведений этого литературного жанра серьёзна и глубока и вне её нельзя осмыслить опыт XX столетия. Антиутопия осмыслила многие социальные и духовные процессы в обществе, проанализировала его заблуждения и катастрофы не для того, чтобы всё только отрицать, а с целью указать тупики и возможные пути их преодоления. Однако не будем обольщаться: литературе, даже настоящей, истинной, не под силу изменить мир. Но писатель, обладающий подлинным даром пророка, способен предупредить человечество — хотя “ясновидцев... во все века сжигали люди на кострах” (В.Высоцкий). И всё же, уверены авторы работы, честная, откровенная, по-настоящему талантливая литература, как бы её ни называли — антиутопической, фантастической, сатирической, — это огонь в ночи, высвечивающий дорогу, по которой идёт человечество.