Архив
Задание со звездочкой*
Вопрос.
Прочитайте стихотворение современного петербургского поэта Константина Арбенина. Оно входит в “поэму во фрагментах” (авторское определение) «Пушкин мой» и называется «Пушкинские горки».
Что за прелесть эта няня!
Дайте, что ли, кружку ей!
Пусть нам сказку почитает
Или песенку споёт!
А потом мы сядем в сани
И поедем в Заповедник —
Постреляем графоманов
Родионовне на шапку!
Гейченко уху нам сварит,
А с Довлатовым мы выпьем, —
Я скажу ему: “Я Пушкин.
Я, конечно, мало прожил,
Но зато я, друг Довлатов,
Трёх царей со свету сжил!”
Какие биографические и литературные факты несомненно известны автору и так или иначе упомянуты в тексте? Какими словами вы бы определили интонацию этого стихотворения? Какого эффекта добивается автор этой интонацией? Известны ли вам ещё произведения об А.С. Пушкине, написанные в похожей манере?
Ответ.
Это стихотворение — игра. Игра с читателем на понимание. Отсюда и обилие фактической информации (поданной и впрямую, и намёком), и установка на несерьёзную, даже ёрническую интонацию. Известно, что Пушкин давно уже стал своеобразным мифом — в том числе и в нашем литературном образовании. Традиции обязательного его “прохождения” в школе, скучного навязывания противостоит желание снять “хрестоматийный глянец” (вспомним, кстати, первое из приходящих на ум произведений, “неканонически” подающих Пушкина, — «Юбилейное» Маяковского), устроить весёлую буффонаду с участием поэта, представить его лёгким, свободным человеком, “гулякой праздным”, гением, но в его собственном определении: “как ты да я”, то есть близким, свойским. Ближайшие ассоциации — это «Прогулки с Пушкиным» А.Терца и анекдоты, приписываемые Д.Хармсу.
Но предложенная нам игра — не пустопорожнее зубоскальство. Это обращение к знающему читателю, умеющему разгадывать и угадывать, а главное, испытывать от этого удовольствие. К.Арбенин начинает такую игру самим заголовком поэмы: «Пушкин мой» вызывает в памяти работу Цветаевой «Мой Пушкин», яркую, страстную, увлекающую, по-своему решающую вопрос о возвращении поэта в круг “живых”. Поддерживает начавшуюся игру эпиграф к поэме (совсем в духе игровых эпиграфов самого Пушкина): “Я памятник себе. И долго буду тем...” Он дан без подписи: автор надеется, что мы узнаем знаменитые строки из «Памятника» и оценим тот новый, неожиданный смысл, который они получают от простого усечения.
Заголовок процитированного стихотворения тоже игровой: привычное нам место паломничества туристов — Пушкинские Горы — превращается в какие-то детские, несерьёзные “горки”, с которых нас как будто приглашают скатиться на санках (или, лучше, на салазках, предварительно не забыв взять в компанию Жучку). Естественно, что в этом контексте автору вспоминается С.Довлатов и его знаменитый «Заповедник». Статью о пушкинских традициях в этой повести вы уже, конечно, прочли в нашем номере. Обратите внимание на процитированное в ней стихотворение Д.Самойлова: думается, что именно Самойлов с его циклом «В кругу себя», поэмой «Сон о Ганнибале», замечательным иронично-серьёзным «Свободным стихом» был для К.Арбенина ориентиром в разработке пушкинской темы. Встретится нам в стихотворении и легендарный С.С. Гейченко, многолетний хранитель Пушкиногорья. Любопытно, что он упоминается в довлатовской повести — и тоже в ироническом контексте.
Что же касается литературных реминисценций, то их мы встретим в изобилии. Первая строка вызывает в памяти слова Пушкина о сказках Арины Родионовны: “Что за прелесть эти сказки!” — и одновременно слова Наташи Ростовой: “Что за прелесть эта Наташа!” Часть строчек заставляет вспомнить стихотворение «Зимний вечер» (“дайте, что ли, кружку ей” — “выпьем с горя, где же кружка”, “пусть нам сказку почитает или песенку споёт” — “спой мне песню, как синица тихо за морем жила”), часть — «Зимнее утро» (“а потом мы сядем в сани и поедем” — “но знаешь, не велеть ли в санки… предадимся бегу нетерпеливого коня”). А реплика в воображаемом диалоге с Довлатовым напоминает ещё один воображаемый диалог: “С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну, что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, отвечает, бывало, — так как-то всё…»” Быть может, это авторская самоирония?
Что же касается содержания реплики, то и здесь мы найдём отсылку к “культурному контексту”: как известно, Пушкин особо отмечал тот факт, что видел на своём веку трёх государей — Павла, Александра и Николая. Правда, начиная со стихотворения «Смерть поэта» именно власть обвиняется в том, что она “сжила со свету” поэта, а не наоборот. Шуточные же строки К.Арбенина “по касательной” связаны со «Словом о Пушкине» А.Ахматовой, в частности с таким его фрагментом: “Теперь настало время… громко сказать не о том, что они сделали с ним, а о том, что он сделал с ними”. Кроме ахматовского, на этот вопрос может быть дан ещё и такой ответ: он учил людей не увлекаться пустой мишурой, составляющей основу их существования, а лучше искренне радоваться жизни и уметь ощущать её полноту. Может быть, поэтому в стихотворении на шесть предложений — пять знаков восклицания?