Архив
Задание со звёздочкой*
Вопрос
Палимпсест — древняя рукопись, написанная на писчем материале (главным образом пергаменте) после того, как с него счищен прежний текст. В литературоведении этот термин используется для характеристики способа взаимодействия современной литературы с традицией. Старый текст как бы “счищен”, но проступает сквозь новый. По мнению современного российского поэта А.Кушнера, “чем оригинальней поэт, тем естественней для него перекличка с предшественниками”.
Предлагаем вашему вниманию стихотворение А.С. Кушнера «Когда страна из наших рук…». Оно написано в начале 90-х годов; событие, названное поэтом в первых трёх строках, не требует комментария — это распад советской империи. Какие имена, названия литературных произведений вспоминаются вам при чтении этого стихотворения? Какие цитаты и реминисценции опознаются? Какие смыслы рождают, сталкиваясь и сплавляясь в новый поэтический текст, эти напоминания?
Когда страна из наших рук
Большая выскользнула вдруг
И разлетелась на куски,
Рыдал державинский басок
И проходил наискосок
Шрам через пушкинский висок
И вниз, вдоль тютчевской щеки.Я понял, что произошло:
За весь обман её и зло,
За слёзы, капавшие в суп,
За всё, что мучило и жгло…
Но был же заячий тулуп,
Тулупчик, тайное тепло!Но то была моя страна,
То был мой дом, то был мой сон,
Возлюбленная тишина,
Глагол времён, металла звон,
Святая ночь и небосклон,
И ты, в Элизиум вагон
Летящий в злые времена,
И в огороде бузина,
И дядька в Киеве, и он!
Ответ
В первой строфе стихотворения мы обнаруживаем прямое упоминание имён российских поэтов: Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева. Кроме того, стихотворение содержит указания на конкретные произведения русской литературы. “Возлюбленная тишина” пришла из ломоносовской «Оды на день восшествия… Елизаветы Петровны… 1747 года», “Глагол времён, металла звон” обращает нас к державинскому «На смерть князя Мещерского», в следующей строке — напоминание о стихотворении Тютчева «Святая ночь на небосклон взошла…», а за ним — отсылка к «Концерту на вокзале» Осипа Мандельштама, связующим звеном между ними служит «Элизиум», появившийся в стихах поэта XX века под влиянием поэтов века XIX — К.Н. Батюшкова, А.С. Пушкина, Е.А. Баратынского, Ф.И. Тютчева. Конечно, нельзя не заметить “заячий тулупчик” Петруши Гринёва во второй строфе. С этим “тулупчиком” тесно связаны во второй строфе “слёзы, капавшие в суп”, — возможно, слёзы Маши Мироновой. Но они же — и слёзы тургеневской бабы из стихотворения в прозе «Щи».
Кроме того, анафоры второй строфы (“За … за … за …”) заставляют вспомнить о Лермонтове («Благодарность»), а строка “Тулупчик, тайное тепло” — о стихотворении Блока «Пушкинскому Дому» (“Пушкин, тайную свободу пели мы вослед тебе…”). “Мучила” и “жгла” С.А. Есенина “любовь к родному краю”, о которой поэт писал в «Стансах».
Вот так сквозь текст одного стихотворения начинает проступать текст Русской Литературы (и даже фольклора — ведь в текст вплавлена и поговорка). Цитируемое стихотворение Ломоносова — ода, воспевающая идеального, просвещённого монарха, который олицетворяет мощь всего государства, в ней появляется образ царя-гражданина — Петра.
Стихотворение Державина — философское размышление о том, что такое жизнь человека перед вечностью. Государственная, гражданская жизнь человека, с одной стороны, и внутренняя жизнь, с другой, — вот предмет размышлений поэтов. Философским является и тютчевское стихотворение: в нём поэт описывает состояние человека, оказавшегося перед бездной, которая открывается ему, когда он задумывается о смысле бытия.
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь, и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию тёмной.
….........................................
В душе своей, как в бездне, погружён,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь всё светлое, живое…
Упоминаемый в стихотворении “тулупчик” спасает не один раз на жизненном пути Петрушу Гринёва, который в свои юные семнадцать лет ещё совсем неопытен, но знает точно, что лежит в основе честной и правильной человеческой жизни. И это “знание” и удивительное нравственное чутьё позволяет ему не только выжить, но и занять своё место в Истории — рядом с Екатериной Великой и Пугачёвым. Это знание даёт человеку ту внутреннюю свободу, которая в иные исторически жестокие, “злые времена” становится “тайной”, но без которой человек не может оставаться человеком, гражданином. Эта “тайная свобода” (Блок) помогает человеку выстоять в противоборстве с “железным миром” (Мандельштам), это “тайное тепло” помогает выжить, когда “страна из… рук большая выскользнула вдруг”, когда “нет извне опоры, ни предела” (Тютчев).
Весь этот живой “внутренний текст”, уводящий нас вглубь русской литературы, создаёт поразительное ощущение: стихотворение о распаде и гибели становится стихотворением о богатстве культуры, непрерывности традиции и “о жизни бесконечной”. По какой-то ассоциативной связи оно вызывает в памяти строки Мандельштама:
Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит,
Но, видит Бог, есть музыка над нами…