Штудии
Штудии
Олег Лекманов
“Зачем (-то)”?
Лев Толстой в «Чистом понедельнике» Бунина1
Тема «Бунин и Толстой» звучит совсем по-школьному, на эту тему писали очень многие, начиная с самого Бунина. Более того, обстоятельно говорилось и о толстовском слое в «Чистом понедельнике»2.
Это неудивительно: ведь имя и слово автора «Войны и мира» введены непосредственно в текст бунинского рассказа. Сперва сообщается, что в комнате у героини “зачем-то висел портрет босого Толстого”3 — по-видимому, известная работа И.Е. Репина «Лев Толстой босой», а через несколько страниц героиня цитирует реплику толстовского Платона Каратаева о счастье4. С влиянием идей позднего Толстого исследователи обоснованно соотносят упоминание героя рассказа о том, что героиня “завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате”5.
Так что в нижеследующей заметке мы попытаемся не столько выявить отсылки к Толстому в «Чистом понедельнике», сколько объяснить: зачем они Бунину понадобились. Или, чуть по-другому формулируя, мы попробуем понять, зачем героиня повесила на стену портрет босого Толстого.
Начнём всё же с указания на некоторые толстовские подтексты в бунинском рассказе, оставленные комментаторами и интерпретаторами «Чистого понедельника» без внимания.
Само обилие всех этих “зачем-то”, “почему-то”, “непонятно, почему” ясно указывает на тесную связь бунинского рассказа с толстовской прозой, где старательно и многократно подчёркивается иррациональность происходящих с человеком событий. Цитируем почти наугад («Крейцерова соната»):
“— Зачем ему продолжаться, роду-то человеческому? — сказал он.
— Как зачем? иначе бы нас не было.
— Да зачем нам быть?
— Как зачем? Да чтобы жить.
— А жить зачем?”6 Сравним с репликой героини «Чистого понедельника»: “…Зачем всё делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках?..” Ещё из Толстого: “Зачем? почему? как это должно случиться? — я ничего не знала, но я с той минуты верила и знала, что это так будет” — «Семейное счастье».
Кстати сказать, главная героиня «Семейного счастья» Маша дважды, в первой и в последней главке повести исполняет бетховенскую «Лунную сонату». Вернее, лишь её начало: “…скерцо он мне не дал играть. «Нет, это вы нехорошо играете, — сказал он, подходя ко мне, — это оставьте, а первое недурно…»” Дважды, и тоже в зачине и в финале рассказа, изображается за фортепиано героиня «Чистого понедельника»: “...Она всё разучивала медленное, сомнамбулически прекрасное начало «Лунной сонаты», — только одно начало”. Совсем по лекалу «Семейного счастья», адажио «Лунной сонаты» проецируется в «Чистом понедельнике» на настоящее героя и героини, а скерцо — на их будущее. И там, и там настоящее обещает героям чувственное упоение друг другом; и там, и там в будущем чувственности предстоит отступить на задний план.
Недовольство героини «Чистого понедельника» пением Фёдора Шаляпина: “Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю” — перекликается со следующим отзывом о певце “желтоволосой Руси”, приведённом в бунинских мемуарах: “Толстой, в первый раз послушав” шаляпинское “пение, сказал:
— Нет, он поёт слишком громко”.
В этих же мемуарах Бунин рассуждает о необыкновенной памяти Толстого, сохранившего самые свои первые воспоминания: “Если говорить о памяти так, как о ней обычно говорят, то тут её нет: такой памяти на свете ни у кого не было и не может быть. Что же это такое? Нечто такое, с чем рождаются только уже совсем «вырождающиеся» люди: «Я помню, что мириады лет тому назад я был козлёнком», — говорил Будда уже совсем страшными словами”. Эти бунинские слова о Толстом смотрятся как прямой комментарий к следующей реплике героини «Чистого понедельника», “припоминающей” бой часов на Спасской башне… в ХV веке: “Какой древний звук, что-то жестяное и чугунное. И вот так же, тем же звуком било три часа ночи и в пятнадцатом веке”.
Следует, наконец, обратить внимание на весьма существенное умолчание бунинского рассказа, связанное с топографией толстовской Москвы. В одном из эпизодов «Чистого понедельника» герой и героиня, опять же по инициативе героини, едут в Новодевичий монастырь. Оттуда они “зачем-то” отправляются на Ордынку искать “дом, где жил Грибоедов”. Но ведь куда ближе к Новодевичьему монастырю располагается дом-усадьба другого писателя, того самого, чей портрет украшал комнату героини и чью реплику о счастье она цитировала в разговоре с героем. Спрашивается: почему героиня не везёт героя туда? Сходным образом в «Чистом понедельнике» ни слова не говорится о могиле Владимира Соловьёва, хотя весь рассказ густо насыщен полемическими и сочувственными цитатами из автора «Трёх разговоров». А в прощёное воскресенье герой и героиня, как мы уже напоминали, долго бродят у стен Новодевичьего монастыря, где находится соловьёвская могила.
Мы видим, что толстовские мотивы сконцентрированы в «Чистом понедельнике» прежде всего вокруг фигуры героини рассказа. На долю героя если что и достаётся, то лишь полупародийный парафраз знаменитой толстовской формулы (здесь и далее в цитатах курсив везде мой. — О.Л.): “Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня!”
Ради героини толстовские цитаты, на наш взгляд, в текст «Чистого понедельника» Буниным и были встроены. Она — личность толстовского типа, из характера которой вынуто только самое главное — творческая составляющая.
Ещё раз вспомним о том её словесном портрете, что уже привлекал внимание исследователей, искавших в «Чистом понедельнике» толстовские следы: “…Выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застёжками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате)”. Эти ежедневные метаморфозы — от утренней аскезы до вечерней роскоши — сверхсжато и зеркально отражают жизненную эволюцию Толстого, как она виделась ему самому — от роскоши в начале жизненного пути к аскезе в старости. Причём внешними знаками этой эволюции, как и у Толстого, служат предпочтения бунинской героини в одежде и в еде: скромная курсистка к вечеру преображается в даму в гранатовом бархатном платье и в туфлях с золотыми застёжками; завтракает героиня за тридцать копеек в вегетарианской столовой, однако “обедала и ужинала” она “с московским пониманием дела”. Сравним с крестьянским платьем и вегетарианством позднего Толстого, эффектно и эффективно противопоставленным изысканной дворянской одежде и гастрономии (которым писатель приносил щедрую дань в молодости).
И уже совсем по-толстовски, разве что с неизбежными гендерными поправками, смотрится итоговый уход-бегство героини из и от этого мира, полного эстетически и чувственно привлекательных соблазнов. Даже обставляет свой уход она сходно с Толстым, присылая герою письмо — “ласков<ую>, но твёрд<ую> прось<бу> не ждать её больше, не пытаться искать, видеть”. Сравним с телеграммой, посланной Толстым семье 31 октября 1910 года: “Уезжаем. Не ищите. Пишу”7.
“Как индусы под шестьдесят лет уходят в лес, как всякому религиозному человеку хочется последние годы жизни посвятить Богу, а не шуткам, каламбурам, сплетням, теннису, так и мне, вступая в свой семидесятый год, всеми силами души хочется этого спокойствия, уединения и хоть не полного согласия, но не кричащего разногласия со своими верованиями, со своей совестью...”, — сочувственно цитировал Бунин Толстого. Учитывая степень обаяния буддизма не только для автора «Воскресенья», но и для автора «Чистого понедельника», рискнём предположить, что в своём рассказе Бунин едва ли не сознательно изобразил воплощение толстовской души в новой человеческой оболочке.
Тогда становится отчасти понятным, почему красота у героини «Чистого понедельника» “была какая-то индийская” и почему Бунин вложил в её уста следующий загадочный монолог: “Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и Богородица Троеручица! Три руки! Ведь это Индия!”
Примечания
1 Пользуюсь приятной возможностью поблагодарить всех участников спецсеминара «“Чистый понедельник” И.А. Бунина: комментарий», проведённого мною на факультете журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова (2004). Особая и отдельная благодарность А.Азарову и М.Чуковской.
2 См., прежде всего: Долгополов Л.К. Рассказ «Чистый понедельник» в системе творчества И.Бунина эмигрантского периода // Долгополов Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца ХIХ — начала ХХ века. Л., 1985. А также интересную работу (с некоторым даже переизбытком обнаруживаемых толстовских параллелей): Яблоков Е.А. После бала в Чистый понедельник. Толстовский подтекст в рассказе И.Бунина // http:www.center.fio.Ru/som/getblob.asp?id = 10012817.
3 Здесь и далее Бунин цитируется по изданию: Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1965–1967. Т. 7.
4 “— Счастье, счастье... «Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету».
— Это что?
— Это так Платон Каратаев говорил Пьеру.
Я махнул рукой:
— Ах, Бог с ней, с этой восточной мудростью!” О “восточной мудрости” героини см. далее в настоящей заметке.
5 Отмечено в упомянутой работе Е.А. Яблокова.
6 Здесь и далее Толстой цитируется по изданию: Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 20 т. М., 1963–1965.
7 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 82. С. 222.