КНИЖНАЯ ПОЛКА

Сергей Пинаев. МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН, или Себя забывший бог. М.: Молодая гвардия, 2005. 661 с. (Жизнь замечательных людей)

Сергей Пинаев посвятил творчеству замечательного поэта не один десяток научных статей и обобщающую книгу (Пинаев С.М. Близкий всем, всему чужой… Максимилиан Волошин в историко-культурном контексте Серебряного века. М.: Изд-во РУДН, 1996). На этот раз он предпринял попытку создать художественный образ своего любимого персонажа в рамках документально контролируемой достоверности. Конечно, автор в той или иной мере, а именно в той, в какой позволяет ему научная добросовестность, стремился перевоплотиться в Волошина, примерить на себя его знаменитый хитон, посмотреть на современную ему действительность его глазами, а там, где это возможно, совместить волошинскую точку зрения с собственной.

Личность Максимилиана Волошина поражает своей многогранностью, противоречивостью и неординарностью. Не по этой ли причине он так и не был адекватно понят ни современниками, ни тем более потомками. В рецензии Игоря Михайлова «Потешные хари с ватными бородами», опубликованной в «Независимой газете» (2005. 16 июня), к примеру, Волошин (а не автор книги о нём!) характеризуется совершенно превратным образом: “…Вся жизнь Волошина — по сути сплошной спектакль с переодеваниями, маскарад со сменой костюмов и масок. Отсюда его взгляды на жизнь, вернее полное отсутствие таковых, а также на литературу, искусство, очень точным копиистом которого он оставался до конца своих дней. Отсюда и его всеядность. Волошин, словно Протей, принимает разные облики: поэта, и художника, и искусствоведа, не будучи по-настоящему ни искусствоведом, ни философом, ни художником и ни поэтом”. После столь суровой отповеди критик пеняет доверчивому поэту, использовавшему в одном из своих стихотворений пока ещё не опровергнутую версию Боккаччо о посещении Дантом Парижа, приводя в качестве единственного аргумента более чем странное соображение: “Да и что ему в то время, когда Париж ещё не законодатель моды в мире искусства, поэзии и литературы, там делать?” В заключение получает реабилитацию обманутый коварным поэтом-Протеем его биограф: “Автора ругать не стоит. Он подробно и скрупулёзно изучил все «лики творчества» Волошина. Нам остаётся лишь выбрать ту маску Волошина, которая нам больше по вкусу”.

Книга С.М. Пинаева написана в первую очередь ради того, чтобы развеять подобного рода добро- и не добросовестные заблуждения. Непредубеждённый читатель найдёт в ней “ариаднину нить”, с помощью которой только и можно войти в лабиринт личности и творчества поэта, совместившего в себе столь много разнообразных талантов. Наряду с этим в книге дан богатейший исторический фон Серебряного века. О том же, насколько эта блистательная эпоха напоминала маскарад, свидетельствовали многие: и Александр Блок в «Снежной маске» и «Возмездии», и Константин Бальмонт в «Маскированном бале», и Фёдор Сологуб в «Мелком бесе», и Андрей Белый в «Петербурге», и Владимир Маяковский в «Мистерии-буфф», и Анна Ахматова в «Поэме без героя», и Михаил Булгаков в «Театральном романе»… Кто ещё? Практически — все писатели, философы, общественные деятели, не говоря уже о политиках, которые во все времена неустанно разыгрывают перед нами те или иные роли. Стоит ли удивляться, что и Макс Волошин не стал исключением. Просто набор масок у него был богаче, чем у других. Но, как прекрасно показано в этой книге, Волошин был исключительно искренен и убедителен в любом амплуа: первоклассного поэта, занявшего в сокровищнице лирики Серебряного века именно своё — и почётное! — место, превосходного художника, эрудированного, отличавшегося тонким вкусом искусствоведа, вдумчивого литературного критика, доброжелательного, зоркого и независтливого первооткрывателя новых талантов, доброго хозяина Дома поэтов в Коктебеле, самобытного философа, обратившегося к античным истокам этой, быть может, самой близкой к поэзии сфере духовной деятельности человека, и пр. и пр. Даже в своих теософских исканиях, которые здравомыслящему сознанию представляются теперь надуманными и неубедительными заблуждениями, он оставался искренним энтузиастом, то есть в конечном счёте только и только самим собой.

Эту биографию можно смело рекомендовать учителю для практической работы. Именно как биографию. Писатели, изолированные от подробностей собственной жизни, вообще не должны появляться на школьных уроках, иначе они предстанут перед учащимися как безликие близнецы, непонятно почему сотворившие столь не похожие друг на друга произведения. Яркие эпизоды из жизни и творчества Максимилиана Волошина не только иллюстрируют и объясняют творческую индивидуальность поэта, но и оживляют ту литературную эпоху, в которую ему довелось жить. Прекрасный иллюстративный материал можно извлечь из двух тетрадок великолепно подобранных фотографий, рисунков и репродукций, дающих исчерпывающее представление об эпохе, об иконописи поэта с младенческих лет до зрелого возраста, а также о его современниках и постоянных спутниках его жизни (одну из них мы вынесли на первую полосу этого номера. — Ред.). Конечно, остаётся пожалеть об отсутствии хотя бы в приложении репродукций живописных работ самого поэта-художника, но, скорее всего, это по причинам техническим.

Книга написана с утверждением идеи: поэзия не полигон самоцельных полемических упражнений, “Не жизнь и смерть, но смерть и воскресенье — // Творящий ритм мятежного огня”.

Олег ФЕДОТОВ